– Сразу видно, что уважаемый гость знает толк в вине, – молвила хозяйка. – Сейчас я подогрею его, тогда и попробуете.

А тем временем она думала про себя: «Ведь помрет скоро. а еще просит подогретого вина! Ну да ладно, снадобье мое от этого только быстрее подействует. Вот и попался, голубчик, в мои руки».

Когда вино нагрелось, она принесла его, разлила по чашкам и с улыбкой оказала:

– Попробуйте-ка этого вина, дорогие гости!

Охранники, не утолившие еще своей жажды, тут же осушили свои чашки, а У Сун сказал:

– Дорогая хозяйка! Не пью я без закуски. Нарежь мне к вину немного мяса.

Когда хозяйка вышла, У Сун выплеснул вино, чтобы она не заметила, а сам стал причмокивать, будто уж выпил, и приговаривать:

– Ну и доброе же вино! Это уж проберет человека!

А хозяйка только притворилась, что пошла за мясом, и едва скрылась за дверью, как тут же возвратилась и, хлопая в ладоши, закричала:

– Вались! Вались!

У сопровождавших У Суна стражников завертелось все перед глазами, и они навзничь повалились на пол. У Сун зажмурился и также повалился на скамью. Тут же он услышал, как женщина, смеясь, сказала:

– Ну, попался! Будь ты хитрее самого дьявола, а выпил воду, в которой я мыла ноги! – она крякнула: – Сяо-эр, Сяо-сань! Скорее сюда!

Послышался топот ног, и в комнату вбежало несколько парней. Потом У Сун слышал, как вынесли во внутреннее помещение двух его охранников и женщина забрала узел и пояса, лежавшие на столе. Ему показалось, что она ощупывала узел и, верно, обнаружив там золото и серебро, громко рассмеялась и сказала:

– Ну, сегодня попало целых трое, так что теперь надолго хватит начинки для пампушек! Да к тому же еще и добра порядочно!

Видел он, как женщина уносила во внутренние комнаты его узел и прочие вещи, а потом вернулась, чтобы присмотреть за тем, как трое парней станут переносить У Суна. Но они даже с места не могли его сдвинуть, словно он весил тысячи цзиней, и он лежал, вытянувшись во весь свой рост. Тогда женщина крикнула:

– Ах вы, сукины дети! Только и знаете, что жрать да вино лакать! Больше ни на что и не годны! Дожидаетесь, чтобы я все сама сделала! А этот чертов парень вздумал еще подшучивать надо мной! Ну и жирный же! Вполне сойдет за говядину, а тех поджарых придется выдавать за мясо буйвола. Надо поскорее перетащить туда этого парня и разделать в первую очередь.

Затем он видел, как женщина скинула кофту и нарядную юбку. Оголившись до пояса, она подошла к У Суну и без всякого труда подняла его. Улучив удобный момент, У Сун крепко обхватил ее, повалил на пол и встал на нее ногами. Тут женщина завопила истошным голосом, будто ее режут. Работники ринулись было к ней на помощь, но У Сун так зарычал, что они от страха замерли на месте.

– Удалой молодец, прости меня! – умоляла лежавшая на полу женщина, не в состоянии подняться.

В это мгновение на пороге появился человек с вязанкой хвороста в руках, который, увидев, что происходит, быстро подошел к У Суну и обратился к нему:

– Не гневайтесь, добрый человек, и простите ее! Разрешите сказать вам несколько слов.

У Сун выпрямился и, придавив женщину ногой, хотел было снова нападать. Взглянув на вошедшего, У Сун увидел, что человек этот повязан черной шелковой косынкой, примятой посередине, одет в белую рубаху грубого полотна, подпоясанную длинным кушаком, на ногах у него темные обмотки и льняные туфли с завязками, а лицо с реденькой бороденкой и сильно выступающими скулами напоминает треугольник. На вид ему было лет тридцать шесть.

– Разрешите узнать ваше уважаемое имя? – сказал незнакомец, приложив сложенные руки к сердцу и глядя на У Суна.

– Ни в пути, ни на привалах я не скрываю своего имени, – отвечал У Сун. – Я начальник охраны, и зовут меня У Сун!

– Вы не тот ли командир У Сун, который убил тигра на перевале Цзин-ян-ган? – спросил человек.

– Тот самый, – отозвался У Сун.

– Я давно слышал про, вас, – молвил человек, низко кланяясь У Суну, – и вот сегодня очень рад приветствовать вас.

– Вы, верно, муж этой женщины? – осведомился У Сун.

– Да, – отвечал тот, – она моя жена. Вот уж поистине: «Хоть и есть глаза, а горы Тайшань не приметил». Я не знаю, чем она оскорбила вас, только уж простите ее ради меня, недостойного.

Услышав такие речи, У Сун поспешил освободить женщину и сказал:

– Вы с женой, как я погляжу, люди необычные. Могу я узнать ваше имя?

Хозяин велел жене одеться и немедленно поклониться У Суну.

– Не сердитесь на меня за то, что я обидел вас, – молвил ей У Сун.

– Вот уж впрямь, – сказала женщина. – «Хоть и есть глаза, а хорошего человека не признала». Моя вина. Но уж вы, дорогой господин, простите меня и пройдите во внутренние комнаты.

– Как же все-таки вас зовут? – снова спросил У Сун. – И откуда вы знаете меня?

– Мое имя Чжан Цин, – отвечал хозяин. – Когда-то я работал неподалеку, на огородах монастыря Гуанминсы. Однажды, из-за какого-то пустяка, я убил монаха, а потом спалил монастырь. Пожаловаться на меня было некому, и власти оставили это дело без внимания, а я поселился под этим деревом на склоне горы и занялся легким промыслом. Но как-то раз проходил здесь один старик с поклажей. Я затеял с ним драку, и в конце концов на двадцать первой схватке старик этот сбил меня коромыслом, на котором нес поклажу. Оказалось, что в молодости он сам промышлял разбоем, и, увидев, что я человек ловкий, взял меня с собой в город, где и обучил своему искусству. А потом он отдал мне в жены свою дочь – эту женщину. Только в городе разве проживешь? Вот я и решил вернуться на старое место, построил дом и открыл здесь кабачок. Мы заманиваем подходящих путников и тех, кто потолще, спаиваем зельем и убиваем. Большие куски мяса мы продаем под видом говядины, а из отходов рубим начинку для пампушек. Я сам продаю их в окрестных деревнях, так вот мы и живем. Меня хорошо знают удальцы из вольного люда, и среди них я известен под именем огородника Чжан Цина. Фамилия моей жены – Сунь. Она полностью усвоила искусство отца, и ее называют «Людоедка Сунь Эр-нян». Я только что вернулся и услышал вопли жены. Но никак не думал, что встречу здесь вас, уважаемый начальник! Сколько раз я твердил жене, чтобы она никогда не вредила трем категориям людей и в первую очередь бродячим монахам. Эти люди и раньше-то не знали хорошей доли, да еще к тому же отрешились от мира. Так она ведь не послушалась меня и однажды чуть не погубила замечательного человека по имени Лу Да. Прежде он служил сотником в пограничных войсках старого Чуна в Яньаньфу. Там он убил мясника, и ему пришлось спасаться бегством, постричься в монахи и вступить в монастырь на горе Утайшань. Все его тело разрисовано татуировкой, отчего среди вольного люда его зовут Татуированным монахом, Лу Чжи-шэнем. Он носят посох из кованого железа весом в шестьдесят с лишним цзиней. Так вот, этот самый монах и проходил здесь. А жена моя, увидев, какой он жирный, тут же опоила его зельем. Потом они снесли его во внутреннее помещение и совсем уж было приготовились разделывать, как на счастье я возвратился домой. Заметив его необычайный посох, я поспешил дать ему противоядие от нашего дурмана и так спас ему жизнь. А после мы с ним даже побратались. Я узнал, что он с каким-то Ян Чжи, по прозвищу «Черномордый зверь», захватил кумирню Баочжусы на горе Двух драконов и теперь занимается разбоем. Не раз получал я от него письма, в которых он приглашает меня к себе, да вот пока не могу собраться.

– Я также частенько слышал от вольного люда эти имена, – отозвался У Сун.

– Жаль, – продолжал Чжан Цин, – что одного здоровенного монаха, ростом в восемь чи, она все же опоила! Запоздал я немного, а когда пришел, его уже разрезали на части. Только и остались от него железная палка с наконечником, черная ряса да монастырское свидетельство. Остальные вещи не так интересны, хоть и есть среди них две очень редкие: четки из ста восьми косточек, вырезанных из человеческого черепа, и кинжалы из лучшей белоснежной стали. Уж, верно, немало людей загубил в своей жизни этот монах. И до сих пор нередко слышится в полночь, как стонет его кинжал. Простить себе не могу, что не успел спасти этого монаха, и все вспоминаю о нем. Еще я запретил убивать певичек и бродячих актеров. Они кочуют из города в город и где придется дают свои представления. С большим трудом добывают они себе пропитание. Нельзя их губить, не то они станут передавать друг другу об этом и со всех театральных подмостков начнут дурно говорить про нас вольным людям. Третья группа людей, которую я запретил жене трогать, – это ссыльные. Среди них встречается много добрых людей, и уж им-то никак не следует причинять вреда. Только жена не слушает того, что ей говорят, и вот сегодня «нарвалась на вас. Хорошо, что я пораньше вернулся! Опять ты за свое? – обратился он к жене.