— Введите! — приказал все тот же дивный, дивный голос… Злые духи побрали бы этот голос! Хотя слух змелюдя сильно уступал человеческому, голос все равно оказывал свое влияние. Это злило Редхарда. «Огонек. Ролло Огонек» — вспомнил он. Заставил себя вспомнить. Помогло. Месяцы заточения ни на йоту не убавили ни боли от потери, ни ненависти к тем, по чьей вине он его потерял.

Двери гролл распахнул во всю ширину, иначе стражи с прутьями просто не прошли бы в них, а приближаться к Редхарду, судя по всему, желания за время пути сюда, во время которого Редхард нарочито внимательно принюхивался то к одному, то к другому, временами облизываясь, не прибавилось.

— Цепь, — негромко приказала Удольфа. К крюку в стене прикрепили стальную цепь. Второй ее коней пристегнули к ошейнику и, отстегнув прутья, спешно отошли.

— Прочь, — так же негромко сказала мистре и в комнате возник легкий сквозняк, потом почти бесшумно закрылась дверь.

— Что тебе надо от меня, ведьма? — раздраженно спросил Враг-с-улыбкой.

— А почему ты не называешь меня «мистре»? — с интересом спросила Удольфа. Редхард поморщился в ответ и промолчал.

— Ну, думаю, это все впереди, — загадочно проговорила красавица Удольфа, улыбаясь легкой, как паутинка сентября, улыбкой. — Для начала — здравствуй, Враг-с-улыбкой. Змелюдь Враг-с-улыбкой. Звучит!

— И тебе не хворать, — спокойно отвечал Редхард.

— Хочешь, чтобы тебя снова стали звать «Редхард», пусть даже и с новым прозвищем? Или предпочитаешь всю жизнь сидеть просто на цепи? Точнее, пока мне не наскучит, и я не выпущу тебя в мир в твоем новом облике, где тебя убьет первый попавшийся патруль?

— Что ты хочешь от меня за это? — негромко спросил змелюдь, помолчав. Выбора не было. Огонек. Ролло Огонек.

— Ты будешь служить мне, как ни одна собака не служила хозяину, — кратко отвечала Удольфа, не вдаваясь в подробности. Смолкла, ждала ответа.

— Почему «ни одна собака»? Как ты можешь говорить за всех собак? Ты что, всех из знаешь? — Редхард глупо, нарочито глупо тянул время.

— Потому, дружок, или Шарик, еще не придумала, что ты умнее любой собаки. И потому, что собаки не могут делать то, что придется делать тебе.

— Только не говори, что я должен буду спать с тобой! — ужаснулся Редхард. — После всей мрази, что в тебе перебывала, такое подцепишь, что сам на костер запросишься!

— Все-таки ты неравнодушен к женщинам, ко мне уж точно, я имею в виду, Враг-с-улыбкой, — победоносно улыбнулась Удольфа. — Хоть и много раз пытался показать обратное.

— Конечно, неравнодушен. К тебе особенно. Ты очень красива, я бы хотел овладеть тобой, мало того, я бы хотел, чтобы такая же красивая женщина, как ты, была бы моей и любила меня, — невозмутимо согласился Редхард. Хочешь обескуражить противника — согласись с его обвинением или укрепи подозрения своим согласием. Особенно на фоне предыдущего заявления.

— Оставим этот разговор на потом, — сказала Удольфа, — ты слышал мое предложение. Да или нет?

— А детали? — голосом пройдохи средней руки прошипел Редхард.

— Посмотри на себя в зеркало, Враг-с-улыбкой, — приказала Удольфа.

— Насмотрелся уже, — буркнул Редхард.

— Прекрасно. А теперь, — она неуловимо для взгляда скользнула к нему, оказавшись в досягаемости и хвоста, и челюстей. Редхард понимал, что слишком мало знает, слишком мало может, чтобы постараться убить ее сейчас. Ждем. Ждем оба. Ролло словно жил в его груди. — А теперь — жуй и глотай, только закрой глаза, а то вытекут! — на ладони Удольфа протягивала ему странный стебелек черного цвета с белыми выпуклыми пупырышками.

— Это еще зачем? — спросил он.

— Тебе не одна ли разница? — искренне удивилась она. И она была права. Он языком схватил стебелек с ее руки, как жаба слизывает муху прямо в воздухе, послушно, как и было велено, зажмурился и разжевал стебель. Дикая мерзость заполнила его рот. Несло протухшим покойником, горелой шерстью, а на вкус стебелек был тошнотворно-сладкий, что еще более усиливало эффект его аромата. Но он стерпел. Прожевал и проглотил эту мерзость. В тот же миг его кости и мышцы превратились в студень (боли не было) и он рыхлой грудой осел на пол. Еще через миг все вернулось обратно и он постарался встать. Дикая боль прорезала хребет. Не может быть!

— Открой глаза! — победоносно молвила Удольфа.

Из зеркала на него, улыбаясь багряной улыбкой чудовища из пьяного кошмара, смотрел он сам. Редхард, которого когда-то, неизмеримо давно, звали «Враг нежити». Клеймо «ЗЛОЙ» тоже было на месте. Но был и еще один момент. В облике змелюдя у него не болел хребет. Вообще. Позвоночник его в том облике был здоров. В этом — нет. Понятно. Теперь только свежие раны, полученные им или змелюдем, будут оставлять следы. Он сел на пол.

— Что, слишком ошеломлен? — деловито осведомилась Удольфа.

— Корсет. Корсет, Удольфа, — зло бросил Редхард.

— Да, точно. Корсет. Вот он, — нет, она не забыла о корсете и не случайно он оказался в комнате. Просто посмеялась лишний раз. Веселая бабенка, сатир ее дери, просто душа компании!

Корсет щелкнул и Редхард встал на ноги. Кроме корсета, ничего на нем не было, об одежде Удольфа или случайно, или специально не позаботилась, но никого это нимало не смущало. Удольфа протягивала ему его флягу. «Пей и поговорим, Редхард змелюдь, Враг-с-улыбкой» Редхард поспешно сделал три глотка и все пришло в норму.

— Ты можешь сесть на пол, я не запрещаю, — милостиво позволила Удольфа.

— А ноги тебе лизать не возбраняется? — зло рыкнул он.

— А ведь придется делать и это, — задумчиво проговорила Удольфа, — но чуть-чуть попозже…

— Говори, — хрипло проговорил Редхард, не отводя глаз от зеркала. Он отвык от себя.

— Тут не о чем говорить. Стебелек этой восхитительной травки с поэтическим названием «глазки удавленника» на сутки делает тебя человеком. Если тебе нужна эта трава, ты будешь служить мне. Вне Дома Ведьм. Само собой, я прослежу, чтобы ты не запасся ей на всю оставшуюся жизнь, а вернее, жизнь сама уже позаботилась об этом. «Глазки удавленника» могут собирать несколько человек в Черной Пади. Несколько травников высшей ступени и несколько ведьм и ведьмаков высшего посвящения. Только они знают где, когда, а главное, как, сорвать эту траву. Купить ее невозможно. Собирать самому — тоже, она убьет тебя в тот же миг, как ты дернешь ее из земли. Да и найти ее тебе не удастся. Ты служишь мне, я временами позволяю тебе быть человеком. Как сделка?

Редхард понимал, что его шансы спешно обучиться высшей травологии в облике змелюдя ничтожны, вернее, их нет.

— Я согласен, Удольфа, — тихо проговорил он.

— Ты будешь убивать людей, сжигать посевы, разорять фермы, уничтожать скот, попадаться на глаза окрестным фермерам. Вот, вкратце, и вся твоя непыльная работа. В принципе, ничем не отличается от прежней, только цели сменились. Ну, что поделать. Такова твоя судьба.

— Я согласен, — проговорил он еще раз. «Огонек. Помни о Ролло Огоньке. Мало ли, что подарит судьба за стенами Дома Ведьм».

— Тогда, милый, будь любезен, обращаясь ко мне, прибавлять «мистре», — невинным голосом произнесла Удольфа, и он понял, что это первая проверка. Первая битва за память Огонька.

— Я понял вас, мистре Удольфа, — четко проговорил Редхард Враг-с-улыбкой.

— А вот теперь можешь лизнуть мне ногу, — Удольфа чуть приподняла подол и показал дивной красоты босую ножку. Редхард не колебался. Но в глазах его на миг полыхнуло настолько дикой, безудержной яростью, пока он вставал на одно колено, что Удольфа, несколько деланно рассмеявшись, убрала ногу и произнесла: «Пока недостоин, поди прочь. Гролл за дверью покажет тебе, где ты живешь. Когда кончится действие «глазок», приходи сюда снова».

— Как прикажете, мистре, — и он вышел из дверей. Не поклонившись. Удольфа игриво усмехнулась ему в спину, но ничего не сказала. Есть существа, которые, даже прирученные полностью, все же требуют некоторых навыков в обращении с собой. Редхард из их породы. Но теперь он служит ей. Сам.