Я был уверен, что это Кениг, но промолчал, чтобы не создалось впечатления, будто я жажду с ним познакомиться.

– Вы меня слышите?

– Где вы предлагаете встретиться? – неохотно спросил я.

– Вы знаете «Амалиенбад», на Ройманплац?

– Найду.

– Может быть, через час? В турецких банях?

– Хорошо. Но как я вас узнаю? Насколько я помню, вы не представились.

– Нет, не представился, – произнес он таинственно. – Но я буду насвистывать вот этот мотив. – И он стал насвистывать в трубку.

– Белла, белла, белла Мари, – сказал я, узнав мелодию, которая несколько месяцев назад звучала повсеместно с раздражающей назойливостью.

– Именно это, – подтвердил мужчина и повесил трубку.

Подобная конспирация на первый взгляд казалась странной, но я подумал, что если это Кениг, то у него имелись веские причины быть осторожным.

«Амалиенбад» находится в десятом округе, в русском секторе, значит, ехать туда нужно на шестьдесят седьмом трамвае, на юг вниз по Фаворитенштрассе. Это был рабочий квартал, с многочисленными старыми, грязными фабриками, но муниципальные бани на Ройманплац располагались в семиэтажном здании сравнительно недавней постройки – без преувеличения, пожалуй, самые большие и современные бани в Европе, как повествовала реклама.

Я заплатил за баню и полотенце и, раздевшись, пошел искать мужскую парилку. Она оказалась в дальнем конце плавательного бассейна, большого, как футбольное поле. Там всего несколько венцев, завернувшись в простыни, сгоняли вес, который так легко набрать в столице Австрии. Сквозь пар я услышал, как в дальнем углу комнаты, выложенной бурым кафелем, кто-то насвистывает, то останавливаясь, то начиная вновь, и направился на звук незамысловатого мотивчика, а подойдя ближе, подхватил его. Через мгновение я набрел на фигуру сидящего мужчины с совершенно белым телом и совершенно темным лицом, будто он специально покрасился как Джонсон, – ярчайшее свидетельство его недавнего отдыха в горах.

– Ненавижу этот мотив, – сказал он, – но фрейлейн Хартман постоянно его напевает, и мне ничего другого в голову не пришло. Герр Гюнтер?

Я кивнул настороженно, как будто пришел сюда с неохотой.

– Разрешите представиться. Меня зовут Кениг.

Мы пожали друг другу руки, и я уселся рядом с ним.

Он был хорошо сложен, но особенно впечатляли густые темные брови и большие пышные усы – они походили на зверька какого-то редкого вида куньих, который нашел на его губе прибежище от холодного северного климата. Этот маленький соболь, устроившийся надо ртом Кенига, дополнял общее печальное выражение лица, тоска сквозила и в его меланхоличных карих глазах. Беккер очень точно его описал, не хватало только маленькой собачки.

– Надеюсь, вам нравятся турецкие бани, герр Гюнтер?

– Да, когда они чистые.

– Тогда удачно, что я выбрал именно эту, – сказал он, – вместо «Дианабад». Конечно, «Диана» пострадала во время войны, но, кроме того, это местечко, кажется, привлекает гораздо больше неизлечимо больных и всяких других человеческих отбросов, чем может вместить. Они приходят из-за тамошних термальных бассейнов, однако туда окунаешься на свой страх и риск. Можешь нырнуть с экземой, а вынырнуть с сифилисом.

– Звучит не очень оптимистично.

– Полагаете, я чуть-чуть преувеличиваю? – улыбнулся Кениг. – Вы ведь не из Вены?

– Нет, я из Берлина. А в Вене бываю наездами.

– Как там Берлин? Слышал, что ситуация становится все хуже. Советская делегация вышла из Контрольной комиссии, да?

– Да, – сказал я, – скоро приехать туда или уехать оттуда можно будет только военно-воздушным транспортом.

Кениг что-то недовольно пробурчал и устало потер свою широкую волосатую грудь.

– Коммунисты... – вздохнул он. – Вот что получается, когда вступаешь с ними в сделку. Происшедшее в Ялте и Потсдаме – ужасно. Американцы позволили Иванам взять то, что им хотелось. Большая ошибка, которая влечет за собой другую войну.

– Сомневаюсь, есть ли у кого бы то ни было желание развязывать новую войну, – сказал я, повторяя ту же фразу, которую использовал в разговоре с Нойманом в Берлине. С моей стороны это была чисто автоматическая реакция, но я действительно именно так думал.

– Возможно, не сейчас. Но люди забывают уроки прошлого, и со временем, – он пожал плечами, – всякое может случиться. А пока мы продолжаем жить, заниматься бизнесом, делать все, от нас зависящее, для своего благополучия. – Какое-то время он ожесточенно чесал в затылке, затем сказал: – Каким бизнесом вы занимаетесь? Я спрашиваю только потому, что надеюсь как-то отплатить вам за помощь фрейлейн Хартман. Например, ввести вас в небольшое дельце.

Я покачал головой:

– В этом нет необходимости. Но если вам действительно хочется знать, то я занимаюсь импортом и экспортом. Буду откровенен с вами, герр Кениг, я помог ей потому, что мне понравился запах ее духов.

Он понимающе кивнул:

– Вполне естественно. Она очень мила. – Но постепенно восторг сменился недоумением. – А вам не кажется странным то, как вас обоих арестовали?

– Не могу отвечать за вашу подружку, герр Кениг, но в моем деле не обойтись без конкурентов, которым не терпится убрать меня с дороги. Я называю это – издержки оккупации.

– По мнению фрейлейн Хартман, вы с этой опасностью прекрасно справляетесь. Как я слышал, вы очень умело обошлись с тем русским капитаном. И еще ее поразило ваше отличное знание русского.

– Я был в плену, – честно признался я, – в России.

– Ну, это, конечно, все объясняет. Но скажите мне, вы действительно верите, что этот русский капитан говорил серьезно? Будто против фрейлейн Хартман выдвинуты обвинения?

– Боюсь, он говорил вполне серьезно.

– А вы не знаете случайно, откуда он мог получить подобную информацию?

– Не больше, чем знаю о том, откуда он взял мое имя. Возможно, кто-нибудь точит зуб на даму?

– Не могли бы вы узнать, кто именно? Я готов заплатить вам.

– Этим не занимаюсь, – отрезал я, покачав головой. – Скорее всего, был анонимный донос, просто так, чтобы досадить. Вы только зря потратите деньги. Если хотите знать мое мнение, то я бы посоветовал просто отдать ивану то, что он просит. Две сотни – не так уж много для того, чтобы фамилию вычеркнули из списков. Когда иваны решают не подпускать кобеля к сучке, то лучше без лишних неприятностей с ними рассчитаться.

Кениг улыбнулся, а потом кивнул.

– Возможно, вы правы. Но, знаете ли, мне пришло в голову, что вы с этим Иваном заодно. Неплохой способ зарабатывать деньги, не так ли? Русский прижимает невинных людей, а вы предлагаете выступить в роли посредника. – Он продолжал кивать, упиваясь собственным хитроумием. – Да, это могло бы стать очень прибыльным дельцем для любого, у кого есть поддержка.

– Продолжайте, – засмеялся я. – Может быть, вам удастся раздуть из мухи слона.

– Ну признайтесь, ведь такое возможно, не так ли?

– В Вене все возможно. Если вы подозреваете меня в попытке околпачить вас за паршивые две сотни – ваше дело. Только вы, наверное, не обратили внимания, Кениг, что это ваша подружка попросила меня проводить ее домой, и вы сами назначили мне встречу. Откровенно говоря, у меня есть дела и поважнее.

Я встал и сделал вид, будто собрался уходить.

– Пожалуйста, герр Гюнтер, – сказал он, – примите мои извинения. Возможно, я позволил своему воображению чересчур разыграться. Но должен признаться, я заинтригован. Даже в лучшие времена я остаюсь подозрительным по отношению ко многому, что происходит.

– Ну, это похоже на рецепт долголетия, – сказал я, вновь усаживаясь на прежнее место.

– Мне по роду занятий выгодно быть немного скептиком.

– Какие же это занятия?

– Раньше я занимался рекламой. Но это одиозное, неблагодарное дело. Тоска берет от засилья мелких умишек, полностью лишенных воображения. Я распустил компанию, которой владел, и переключился на изучение предпринимательства. Для любой коммерции самое главное – это поток точной информации, но к ней следует относиться с известной долей осторожности. Желающим быть хорошо информированными следует прежде всего вооружиться сомнением. Сомнение порождает вопросы, а вопросы требуют ответов. Все это необходимо для развития любого нового предприятия, а новое предприятие – база для развития новой Германии.