— Хочешь, чтобы всех нас вздернули на дыбу? — взвился Борс. — Никогда в жизни не видел такой глупости.

— Орел не охотится на червяков, — возразил Тангейзер. — Людовико наметил своей жертвой Религию.

— Видел я его лицо, когда он тебя благословлял, — настаивал Борс. — Будто посылает тебя на виселицу. Или на костер. Попомни мои слова, это благословение окажется проклятием.

Тангейзер похлопал его по спине.

— Благословение, проклятие… Я не верю ни в одно ни в другое, так что займемся делами.

Капитаном галеры оказался кавалер Джованни Каструччо, с которым Тангейзер был знаком, поэтому после краткого обмена любезностями их с Борсом пригласили на борт забрать чек на зафрахтованный груз с печатью и подписью покупателя и организовать погрузку товара, которая должна была занять остаток дня. Платеж будет переведен на их счет в банке Венеции — орден никогда не оставлял за собой долгов. «Куронн» отчалит с полуночным приливом; авангард турок мог появиться на горизонте в любой час, и Каструччо совсем не улыбалось прорывать их блокаду. Когда с делом было покончено, Тангейзер и Борс сошли по трапу на берег и обнаружили на набережной Оливера Старки. Тангейзер протянул ему руку, Старки пожал ее.

— Брат Старки! Вот нежданная радость.

— Тангейзер! — Старки развернулся, чтобы пожать руку и Борсу тоже. — И Борс де Карлайл!

Он произнес имя своего земляка с ироническим удивлением. И верно, прозвище Борса было несколько экстравагантно и вроде бы намекало на благородное происхождение — но что тогда говорить о «Тангейзере»? Они выбрали свои noms de guerre за бутылкой бренди в Милане, куда приехали, собираясь наняться на службу к Альбе. Не отмеченная на карте грязная дыра, откуда был родом Борс, хотя бы находилась недалеко от Карлайла, «Тангейзер» же был позаимствован из какой-то рыцарской баллады, из старинной трубадурской сказки, в которой речь шла о рыцаре, замученном женщинами и изгнанном в итоге из чертогов Господних. Но имя само по себе дышало силой, не важно, праведной или наоборот, и они гордились своими прозвищами и тогда, и сейчас.

— Что привело вас в Мессину накануне войны? — спросил Тангейзер.

— Вы, — ответил Старки.

— Если вам нужны еще люди, осмелюсь пообещать, что смогу найти еще несколько человек, хотя, надо признаться, почти все они пьяницы и подонки… — Он замолк, видя, что на лице Старки написано явное отсутствие интереса. — Но я совсем забыл о хороших манерах. Прошу вас, отобедайте с нами…

— Простите меня, Тангейзер, я не из тех, кто привык ходить вокруг да около. — Замешательство Старки было очевидно. — Я приехал не заключать сделку, а просить о милости.

— Вы в кругу друзей. Просите, и покончим с этим.

— Я приехал, подчиняясь строгому приказу великого магистра, чтобы просить вас встать на сторону Религии в войне против Великого турка.

Тангейзер заморгал. Украдкой покосился на Борса.

Борс поглаживал усы и облизывал губы.

— Короче говоря, — подытожил Старки, — великий магистр хочет, чтобы вы присоединились к нам.

— На Мальте?

— На Мальте.

Тангейзер уставился на Старки с таким недоверием и опаской, что Борс ударил руками по коленям и заревел от хохота. Он хохотал так раскатисто и так радостно, что моряки, убирающие косые латинские паруса, и портовые грузчики, истекающие потом у повозок, оставили все свои дела и принялись оборачиваться, пытаясь понять, что случилось.

Вторник, 15 мая 1565 года

«Оракул» — ворота Мессины — холмы Нептуна

Тангейзер вернулся с «Куронна» в пасмурном настроении. Старки привел все возможные доводы: моральные, политические, духовные и патриотические, — пытаясь завербовать его на свою сторону. Он обещал ему славу, богатство, почет и благодарность Рима. Он умолял, льстил, угрожал. Он ссылался на «Summae» Фомы Аквинского,[34] на авторитет святого Бернарда[35] из Клерво, приводил волнующие примеры героев древности и современности. Он сделал все, только что не обвинил Тангейзера в недостатке храбрости. Однако Тангейзер ответил на все его попытки подкупа и угрозы решительным отказом обнажить оружие во имя Религии. Мальтийская илиада, как называл грядущую осаду Старки, начнется без его участия. Он много лет не убивал людей, его совесть была совершенно чиста, и он не скучал по прошлому. В качестве награды за утренние хлопоты Тангейзер пообещал себе по возвращении в таверну ванну. Борс ехал рядом с ним, погруженный в сердитое молчание. Когда они подъехали к «Оракулу», Борс кивком указал на лошадь, привязанную в тени перед дверью, и произнес:

— Неприятности.

Тангейзер видел, что это великолепная гнедая кобыла под дорогим седлом и в дорогой упряжи. За редким исключением, завсегдатаям таверны такая лошадь была не доступнее, чем сан кардинала. Когда Борс с Тангейзером проезжали мимо дверей «Оракула» к конюшням, Тангейзер мельком заглянул внутрь и увидел, что там творится настоящее безобразие. Толпа гнусных пьяниц ревела, сомкнув круг, плечом к плечу, словно наблюдая за уличной дракой. Он тут же спешился, передал поводья Бурака Борсу и шагнул через порог, вглядываясь поверх немытых голов.

В центре зала высокая худенькая девушка в зеленом платье для верховой езды кружилась, словно танцующий дервиш, раскинув в стороны руки. Буйные пьянчуги, завсегдатаи трактира, стоящие и сидящие за столиками, отпускали на ее счет сальные замечания на сицилийском наречии и швыряли ей в голову корки сыра, свечной воск и хлебные катышки. Девушка была явно не в себе, хотя, если учесть, что в нее летели оскорбления и объедки, вряд ли ее можно было за это упрекнуть. Хуже всего, что, кружась, она выпевала высоким голосом его имя:

— Тангейзер! Тангейзер! Тангейзер!

Можно вообразить, как раззадоривало это примитивную фантазию ее мучителей…

Тангейзер вздохнул. Он перевесил меч так, чтобы он сразу бросался в глаза, и пошел через таверну с самым решительным выражением лица.

Подобные забавы выпадали так редко, что мало кто заметил его появление, и это еще больше вывело Тангейзера из себя. Когда какой-то тип, квадратный, с бычьей шеей, нагнулся со своей скамейки, наскребая рукой мусор, чтобы запустить им в девушку, Тангейзер схватил его за загривок и с такой силой приложил физиономией о столешницу, что дальний конец козел подпрыгнул и всех вокруг обдало пивными брызгами.

— Пейте свое пиво, свиньи! — проревел он.

К его удовольствию, в таверне повисла тишина. Девушка остановилась посреди оборота и посмотрела на него без малейших признаков головокружения. Насколько он сумел разглядеть в тусклом свете, один глаз у нее был карий, а второй серый: верный признак неуравновешенного характера. Поскольку эти глаза совершенно соответствовали тому духу, который отражался в них, и это несмотря на то, что она только что подверглась жестоким насмешкам, Тангейзер был заинтригован. Лицо у нее было какое-то перекошенное, она была слишком худа, а волосы выглядели так, будто она сама подстригает их, не прибегая к помощи зеркала, но он все равно невольно подумал, каково это — заняться с ней любовью. Платье мало открывало, но искушенный взгляд сумел обнаружить великолепную грудь. К собственному изумлению, он ощутил, как плоть под кожей штанов приятно и быстро твердеет.

— Тангейзер, — произнесла девушка, и ее голос, во всяком случае ему, показался музыкой. Она смотрела ему на грудь, а не на лицо, но у нее были все основания нервничать.

— К вашим услугам, синьорина, — ответил он, широко улыбаясь и кланяясь.

Она посмотрела куда-то за него, он развернулся и увидел, что Бычья Шея достаточно пришел в себя, чтобы неуверенно подняться со скамьи и сжать руки в кулаки. Прежде чем его затуманенный взгляд сумел распознать врага, на него с мрачным удовольствием обрушился сзади Борс. Девушку, кажется, ничуть не взволновала грубая сцена, словно подобные дикие представления в мрачных декорациях были ей не в новинку.