— Как же вы все женщины похожи, — он говорил весело, — Одна уже так пыталась меня обхитрить. Знаешь где она теперь?

Он двигался к святилищу по дорожке. Место там узкое, ей не проскочить мимо.

— Вот у меня один сандалий, а второй у тебя. Вместе они пара. Как муж и жена. Только будучи вместе они считаются единым целым, — Луций шел не спеша, явно наслаждался ее страхом, — А ведь ты все еще мне жена, Атилия. Я брал тебя из приличной семьи патрициев. Теперь посмотри, куда ты скатилась. Связалась с гладиатором и хочешь стать конкубиной дружка императора. Так опозорить отца. Я ему все доложу.

Она не выдержала напряжения — он точно знал, где она.

— Я буду под опекой Адриана. Это куда лучше, чем женой подобного тебе. Безродный! Ты получил имя благодаря первой жене. А так у тебя даже имени не было.

— Скоро я стану всадником. А ты родишь мне сына, и я смогу взять имя твоего отца. Ты сама мне его подаришь.

Он отшвырнул сандалию в сторону и приблизился. В полутьме она увидела его взгляд — на нее смотрели глаза свихнувшегося безумца.

На мгновенье она перепугалась. Собравшись силами, бросилась на него — пытаясь сбить с ног. В самый последний момент решимость ушла. Атилия решила проскочить мимо мужа. Он поймал ее. Обхватил двумя руками и откинул назад. Она отлетела, но удержалась на ногах.

— Куда, ты милая. Мы должны зачать нашего сына здесь, у ног богини. Она возрадуется и подарит нам крепкого малыша.

Она снова попыталась проскочить мимо него. Луций, в этот раз, схватил ее за волосы. Развернув к себе, он ударил кулаком в лицо. Атилия рухнула на каменистую дорожку. В глазах появились искры. Голова пошла кругом. Все происходившее перестало напоминать реальность.

Перед собой она увидела нависшую над ней фигуру мужа, огромную, как ей показалось. Сил, для сопротивления не нашлось.

— Я продам Сиру и твою Фелицу в самый дешевый бордель, — он хрипел от злости, выплескивавшейся из него с брызгами слюны, — Знаешь почему? Потому, что больше никто не захочет их купить, после того что я с ними сделаю. А ты будешь покорно смотреть.

Он лег сверху, придавил всем телом. В отчаянье у нее брызнули слезы из глаз, она не могла даже пошевелиться.

— Хозяин! Хозяин! — Его позвал Азий, — Господин, Луций. Там уважаемый Эктор. Он говорит это очень срочно. Я бы не осмелился вас отвлекать.

— Проклятый банщик! Как он не вовремя.

Кряхтя и сыпля отборной бранью, Луций поднялся, и побрел в сторону дома. Он бросил ее лежать тут. Даже не оглянулся и не распорядился ей помочь. Будто забыл о ней в один миг.

Сила тела и духа оставили в ней пустоту, они просто покинули ее. Атилия лежала и слезы двумя ручьями текли не переставая. Тело ныло от сильной боли. Губы кровоточили, и болела скула.

Вдруг она почувствовала, как кто-то сильными руками, но очень аккуратно поднял ее. Ноги подкашивались, и не слушались. Этот кто-то взял ее на руки.

— Не бойтесь, госпожа, Клеменс вас спрячет.

Слова Сиры прозвучали очень рядом. Они казались божественным спасением.

Ее понесли. Она не понимала куда, но была уверена — там будет лучше, чем здесь.

* * *

Наконец-то пришел Дакус. Он выглядел весьма напуганным. Германусу стало немного легче, и лекарь разрешил недолго посидеть на кушетке. От длительного лежания уже болели бока и спина.

Сначала Дакус не признавался, что его так напугало. Пытался увести тему разговора. Рассказал, как их встречала публика на улицах. Их победе, казалось, радовался весь город. Рана, которую Германус оставил своему противнику на ребрах, оказалась весьма серьезная. Он еще долго не сможет выступать. Второго нубийца дважды подрезал сам Дакус — он тоже слег. Так что окончательные итоги их победы: один раненый против четырех.

Приятель был уверен в выздоровлении друга и противников.

«Германус, дружище, знаешь, сколько народу соберется на наш реванш? Мы станем популярными во всей империи».

Германус на это ответил, что принял решение и перестанет биться на арене. Даже если полностью восстановится. Теперь это его не интересует.

Такой ответ расстроил его приятеля. У него оказались большие планы на повторный поединок.

«Мы могли бы с тобой путешествовать с выступлениями. Побывали бы во всех провинциях. Ты слышал про Египет? Говорят там куча золота. Мы станем богачами!».

«Все золото в Риме, Дакус. Как и вся власть. А я устал рисковать собственной шкурой, развлекая тех, у кого есть и то и другое. Мы калечим и убиваем друг друга им на потеху. Вот скажи — эти нубийцы, они нам разве враги?».

«Все, кто выходит против меня на арену — мне враг», — Дакус говорил серьезно.

«А в чем вражда? Это разве они убили твоих близких? Они сделали тебя рабом? Вспомни, сколько наших погибло за эти годы. Еще больше искалеченных побираются теперь на ступенях храмов по всему городу. Наш старый приятель — Бронзолицый, по сравнению со всеми ними, просто счастливчик».

«Да, и чем ты теперь будешь на жизнь зарабатывать? Ты же ничего больше не умеешь». Дакус решил использовать свой последний аргумент.

«Хочу вернуться на родину. Займусь фермерством, как мой дед. Посейдон мне сказал прекращать драться, и пригрозил трезубцем. Говорил, что это он направил руку нубийца на меня в предупреждение».

Такой аргумент его приятелю оказалось нечем перекрывать. Он повернулся к изображению бога — туда смотрел Германус. Дакус почтительно поклонился повелителю морей. После подошел и присел рядом с ним на кушетке.

«Знаешь, дружище, ты наверняка прав. Мы влипли с тобой в чью-то очень серьезную игру. Тебя лечит лекарь императора, и преторианцы охраняют вход. Меня вытащили из лап Жмыха его агенты. Видать, мы решили перейти замерзшую реку, не проверив, насколько течение подмыло лед. Вокруг все ужасно трещит. И я уже ничего не понимаю. Если мы не уберемся из Рима — бурный его поток нас поглотит…».

Германус потребовал объяснить о ситуации со Жмыхом. Дакус нехотя стал рассказывать.

Оказалось, они большой компанией пошли отмечать победу. Ведь никого не пускали к раненому товарищу. Бронзолиций сказал наслаждаться славой, пока Германус не поднялся и не забрал ее всю себе.

Отмечали в таверне. Много пили, танцевали и горланили песни. Все рыночные девки хотели им отдаться без оплаты. Когда они оказались в какой-то винной лавке, на втором этаже которой, был бордель. Бронзолиций ушел домой.

«Брат, ты же знаешь — я советовал тебе обходить такие места» — слова Германуса звучали разочарованно, — Эти волчицы сожрали сотни хороших парней».

Дакус помнил, и хотел уйти, но его не пустили. Толпа пьяных бойцов, буквально на руках, внесла его вовнутрь. Там много пили. Девки чуть не разорвали его на части. Каждая хотела стать более популярной за счет его славы.

Он не поддался, даже пьяный. Помнил о своей Фелици. «Знаешь, Германус, я хочу ее выкупить. Больше всего на свете мечтаю о такой жене. Ты поможешь мне с этим?».

Он пообещал сделать все возможное, что в его силах.

Друг стал рассказывать, как вокруг него змеями вились шлюхи. Даже одна рыжая, из приличного лупанария, клялась, что ночь с ней стоит целых пятнадцать денариев. Обещала все сделать бесплатно. Хвасталась, что не раз участвовала в вакханалиях у префекта претория. Развлекалась с лучшими людьми города.

«А волосы у нее, как начищенная медь горят. И такие же даже там. Она мне показывала, затащив в угол той лавки. Не знаю, как я выдержал. Наверное, Венера уберегла. Я ей недавно делал подношения».

«Дакус, давай к главному переходи!».

Вскоре так получилось, что всех бойцов растащили по комнатам волчицы. От него отстали — обозвали импотентом. Он оказался за одним столом неким горожанином, очень прилично одетым. Под ночной кукушкой — плащом с капюшоном, была надета тога с ярко-синей окантовкой, а ее далеко не всякий может себе позволить. Случайно такие люди в подобные заведения не захаживают.