Я дернул несколько раз. Когда я потянул слишком сильно, крючок, корсаж — все слетело. Я в отчаянии швырнул сеть обратно в рундук.

А затем я просидел целую вечность, зажав в руке гайку шатуна, пока она не стала такой же теплой, как горстка пенсовых монеток в ладошке ребенка. Потом я трижды быстро обмотал гайку корсажной лентой, чтобы было удобнее за нее ухватиться, и налег из последних сил.

Корсаж провернулся у меня в руке. Будь все проклято, безнадежно подумал я. Я расправил полоску прорезиненной ткани и снова намотал на гайку, попытавшись покрепче сжать ее пальцами. Корсаж снова провернулся.

Возможно, это покажется нелепостью, но лишь после того, как он крутанулся в третий раз, намного легче, я осознал, что это гайка поворачивается на болте, а не корсажная лента на гайке.

Невероятно. Я сидел на полу, широко разинув рот, как идиот. Восторг клокотал у меня в горле, словно сдавленный смех. Если мне удалось отвинтить одну гайку, как насчет второй?

Время не имело значения, когда я возился с первой гайкой. Мне больше нечем было заняться. Взявшись за вторую, шарнирную гайку, я сгорал от нетерпения.

Я разогрел гайку, обмотал корсажной лентой и поднатужился. Никакого результата. Я снова поднатужился. Глухо.

Она должна, крутиться, яростно думал я. Просто обязана. После еще нескольких бесплодных попыток я начал сначала.

Наверное, эксперимент с крючком все-таки сыграл определенную роль. Я выгреб сеть из рундука, насадил крючок на шарнирную гайку и с воодушевлением принялся за работу, возвращая крюк на место всякий раз, когда он соскакивал. Затем я заставил себя прогреть гайку так же тщательно, как и первую, чтобы жар моих рук проник внутрь, где растопленный жир и краткое тепловое расширение металла сделают свое дело. После я опять закрутил корсаж вокруг гайки и сделал длинный и мощный рывок, едва не порвав связки руки и спины.

На этот раз корсажная лента повернулась. И снова я не смел поверить, что действительно сделал невозможное, до тех пор, пока гайка, после третьего оборота, не стала отвинчиваться быстрее. Я взобрался на парусный рундук и украдкой выглянул на свободу. Слева я видел только небо и море, сверкавшее в лучах солнца. Я повернул голову направо и чуть не свалился со своего насеста. Справа белел парус, а в просвете под ним, довольно близко, виднелся ослепительно зеленый и скалистый берег. Трудный момент. Мне вдруг пришло в голову, что, если он неожиданно явится сейчас, чтобы закрыть люк, я почувствую своего рода извращенную благодарность.

Только отчаяние побудило меня сделать, то, что я сделал дальше, ибо я не сомневался: поймав меня на пути к бегству, он свяжет мне руки и оставит прозябать в темноте на голодном пайке.

Риск, что ускользнуть незаметно не удастся, был огромен. Мое нынешнее положение можно назвать почти терпимым, после поимки оно таким не будет.

Однако если я не собирался рисковать, зачем я так долго трудился над гайками? Я вернулся к туалету и полностью отвинтил их. Я выбил болты и вытащил рычаг целиком. Без него невозможно спустить воду. Я мрачно подумал, что это явится дополнительным осложнением, если я снова окажусь в каюте без рычага.

Палуба выглядела пустынной, и мне, как и раньше, не удавалось рассмотреть, стоит ли кто-нибудь у руля или яхта плывет в режиме автоматического управления.

Я колебался, но только мысленно. Вспоминая теперь о тех минутах, я понимаю, что на самом-то деле двигался очень быстро.

Я подтянул внутрь шарнирные опоры люка, как обычно поступали, когда хотели закрыть люк из каюты. Это ослабило натяжение цепей, лежавших на крышке крест-накрест.

В сильно сузившееся отверстие, которое стало немногим больше щелки, я просунул рычаг, метя туда, где звено цепи висело на крюке. В результате долгих часов наблюдений я пришел к выводу. Что других креплений цепей не существует. Мои тюремщики просто накинули цепи на крюки уток и посчитали, будто этого вполне достаточно, поскольку не сомневались, что я не найду способа снять их. Я продел конец рычага в кольцо, надежно насадил цепь на свое орудие и нажал. Словно по волшебству вся цепь с изумительным изяществом легко скользнула в сторону, и звено соскочило с утки.

Не тратя времени даром, разве только на мысленные овации, я вновь заработал рычагом, на сей раз освобождая конец продольной цепи, закрепленный в носовой части. И опять звено соскользнуло с крюка без особых проблем.

У меня не осталось выбора. Я не мог вернуть цепи на прежнее место.

Теперь я просто обязан открыть люк и выбраться отсюда. Назад пути не было.

Я прихватил с собой рычаг как последнее спасительное средство на случай поимки. Сначала я положил его на палубу. Потом обеими руками снял крышку люка с шарнирных опор, откинул ее и начал осторожно опускать вниз, пока она мягко не легла на доски — я не мог допустить, чтобы люк с грохотом распахнулся и мои тюремщики в полном составе сбежались на шум.

Я ползком выбрался на палубу и лег на живот. Перекатился вправо, под кливер. Дотянулся до поручней, ухватился за них обеими руками и стремительно сиганул за борт, войдя в воду ровно, ногами вперед, «солдатиком».

Это не самый безопасный способ покинуть корабль, но я выжил и оставался под водой столько, сколько выдержали мои легкие. Всплытие на поверхность явилось одним из самых критических моментов в моей жизни. Я осторожно приподнял над волнами рот, нос и глаза: яхта находилась в сотне ярдов от меня и спокойно шла дальше.

Вдохнув побольше воздуха, я снова нырнул и поплыл под водой к берегу.

Я двигался плавно, стараясь не поднимать брызг, которые могут привлечь внимание.

Вода была прохладной, но не такой холодной, как я ожидал. Когда я вынырнул снова, берег виднелся примерно в миле, хотя на море расстояния обманчивы. Яхта мирно следовала своим курсом. Я догадывался, что судно наверняка носит какое-то название, но от волнения я его не разглядел. Интересно, как скоро они заметят мое исчезновение? Если повезет, то не раньше ужина.

Земля впереди казалась весьма гостеприимным пристанищем. Слева лежал скалистый берег с утесами, поросшими травой. Прямо передо мной простиралась местность с более богатой растительностью, домами, отелями и песчаным пляжем. Цивилизация, горячая ванна, свобода и бритва. Я упорно плыл к ним, делая короткие передышки. Миля это слишком длинная дистанция для среднего пловца, а сил у меня было намного меньше, чем двенадцать дней назад.

Я оглянулся на яхту. Она шла вдоль берега и удалилась уже на приличное расстояние, уменьшаясь с каждой минутой. Грот потихоньку обвис на мачте. Господи, подумал я с замиранием сердца, если они спустят паруса, то увидят открытый люк. Время истекло. Они поняли, что я сбежал. Я греб к берегу, рассекая волны, пока у меня не закружилась голова от напряжения. Я плыл, пока серый туман не встал перед глазами и еще более серым туманом не заволокло сознание.

Я не собирался возвращаться в темную дыру. Я решительно не мог, и все тут.

Когда я оглянулся в следующий раз, паруса были уже убраны и яхта разворачивалась.

В песчаной бухте высились отели. Два больших белых отеля, опоясанных рядами балконов, а вокруг рассыпано множество строений поменьше. На пляже отдыхали люди, четыре или пять человек стояли в воде. Около пятисот ярдов.

Мне понадобится несколько лет, чтобы проплыть пятьсот ярдов.

Я неистово рвался вперед, заставлял работать свои обмякшие мускулы.

Только бы добраться до остальных купальщиков, тогда в воде станет просто одной головой больше.

Под парусами яхта шла не очень шустро. Запустив двигатель, они возвратились бы быстрее. Я не смел оглянуться, опасаясь увидеть их за спиной.

В своем воображении я слышал, как моряк кричит, указывая в мою сторону, и направляет яхту, чтобы перехватить беглеца, чувствовал, как меня цепляют баграми и втаскивают на борт. Когда я наконец отважился посмотреть, положение было довольно скверным, но все-таки судно находилось пока слишком далеко и мне не удалось никого разглядеть.