Олден протянул матери кружевной носовой платок, когда она принялась рыдать.

– Я не сомневаюсь, это было очень тяжело, мама. Но отец никогда не упрятал бы тебя под замок.

– Ты не представляешь, что я пережила. И все из-за этой женщины! Все те годы, что ты находился в Италии, я должна была каждое утро за завтраком сидеть напротив любовницы собственного мужа.

С этим не поспоришь, хотя Олден всячески сочувствовал отцу. Он помнил миссис Шервуд. Спокойная привлекательная вдова, компаньонка его матери. Она появилась в их доме как раз перед его отъездом из Англии. Без сомнения, она почти сразу стала любовницей отца и оставалась ею в течение пяти лет. Потом, по какой-то таинственной причине, во время визита в Лондон она завела второго, никому не известного любовника и зачала от него ребенка. Она скрывала этот факт от лорда Грейсчерча, пока не стало слишком поздно.

– Мама, как ты можешь не испытывать сострадания к ее осиротевшему ребенку? Он никогда не узнает даже имени своего отца.

Это заявление только вызвало поток слез.

– Мужчины все одинаковы! Даже мой собственный сын! Никто не заботится обо мне. Меня гнетет бремя, наложенное той испорченной, порочной женщиной. О, я совсем, совсем нездорова!

Олден позвонил в колокольчик, стоявший на столе. Разумный разговор с матерью на эту тему был невозможен. Она, казалось, получала наслаждение от всей этой истории, как ребенок от известного ему одному секрета.

Служанка открыла дверь и сделала книксен.

– Чай для ее светлости, – сказал Олден. – С апельсиновым печеньем.

Мама внезапно заулыбалась во весь рот, промокая глаза платком.

– Дорогой мой мальчик! Как ты узнал, что это мое любимое печенье?

Олден наклонился, взял ее руку и поцеловал.

– Ты всегда любила апельсиновое печенье, – сказал он. – Сколько я себя помню, мама.

– О! – Она захихикала, потом снова надула губы. – Хорошо. Но ты, несомненно, знаешь все, что любит этот мальчик? «Свежую черешню, мороженое и кекс с изюмом».

– Вообще-то нет, – дипломатично ответил Олден. – Этим занимаются его няня и учитель.

– Этот ребенок никогда не должен был появляться на свет. Тебе нужно отправить его в приют.

Олден вдохнул поглубже.

– Когда я вернулся из Италии, мне сообщили, что отец умер. Ты была в таком состоянии, что не могла разговаривать. Я узнал о смерти миссис Шервуд от дворецкого. Через две недели, когда ты уже переехала сюда, во вдовий домик, как ты сама пожелала, я обнаружил в детской младенца. Служанки боялись мне сказать, чтобы я не отдал его на попечение прихода – младенца, мама!

– В мире полно младенцев. Тысячи!

– Но этот достался мне. Он на моей ответственности.

– Миссис Шервуд была неверна твоему отцу. А я еще считала ее своей подругой. Как понять эту неблагодарность?

Олден вполне понимал эту логику.

– Мама, ты предпочла бы, чтобы они оставались верны друг другу? Почему?

Стук в дверь возвестил о прибытии чая в сопровождении сладостей – тонких вафель из прессованных апельсинов и сахара. Это был тот самый приторный сорт вафель, которые Олден терпеть не мог. Он заставил себя съесть две, пока его мать уничтожала остальные.

– О, лучше бы я вообще не родилась! Неудивительно, что ты не женишься, имея перед собой такой пример!

– Вполне возможно, мама. Могу я теперь поцеловать тебя и пожелать спокойной ночи?

– Ты уже уезжаешь, Олден? О, возьми что-нибудь с собой! Все, что тебе хочется!

Он встал и наклонился к ее руке – руке любящей его матери.

– Спасибо, мама. Ты очень добра. Я намерен, с твоего почтения, совершить рейд по твоей оранжерее.

Она махнула рукой и прикрыла глаза.

– Бери что тебе нравится. Право, я никогда не любила младенцев…

Олден поспешил ускользнуть из комнаты.

На следующее утро Джульетта проснулась от шума. Она снова видела сон. Золотистый мужчина протянул к ней обе руки, баюкая в ладонях что-то таинственное и драгоценное. Что-то такое, что она всегда жаждала. Она заглядывала ему в ладони в томительном ожидании, предвкушая…

Рядом с кроватью стояла Кейт с кувшином в руках.

– Я надеюсь, вы хорошо спали, мэм.

Все-таки что он держал? Неуловимые образы постепенно померкли.

Джульетта посмотрела на окно. Кейт уже раздвинула створки. День был в полном разгаре. Она долго спала, чего за ней никогда не водилось. Но сегодня – спасибо ему! – это не имело значения. У нее были еще три служанки.

– Я принесла теплой воды, мэм. – Кейт сделала короткий книксен. – И завтрак. – Горничная кивнула на маленький столик у двери. – Замечательное утро. Похоже, сегодня опять будет довольно жарко.

Джульетта села и обхватила руками колени. Теплый бриз приносил снаружи запах сада и далеких лесов. На секунду она вообразила себя снова в доме отца. Все еще окутанная теплой атмосферой своих грез, она позволила горничной налить воду, чтобы умыть лицо и руки. Потом Кейт установила у нее над коленями столик на коротких ножках с полным подносом – совсем как в детстве.

Поднос был накрыт тонкой льняной салфеткой с монограммой в каждом углу. Джульетта взглянула на вышитый белыми нитками незнакомый герб и единственную букву «Г».

Кейт убрала салфетку.

На одном конце подноса стояли две шахматные фигуры – белый король и красный ферзь, с открыткой между ними. Когда Джульетта вынула ее, ферзь опрокинулся.

На открытке уверенным почерком, выдававшим твердую мужскую руку, было написано:

«Мадам, слушаю и повинуюсь.

Г.».

Даже в постели? Джульетта засмеялась и отложила открытку. Она чувствовала себя подобно приколотой бабочке. Внезапный головокружительный восторг странно смешивался с легкой горечью от ощущения утраты. Мысли кружились словно в водовороте. «Слушаю и повинуюсь». Выражение джинна из собрания арабских сказок? Книга стояла где-то на полках. Знаменитая «Тысяча и одна ночь». Одну тысячу и одну ночь Шахразада ткала колдовскую паутину сказок, чтобы избегнуть казни на рассвете.

Поднос серебряный. Массивный. Ложки с ножами тоже серебряные, с золотой инкрустацией на ручках. Джульетта взяла одну ложку. На золоте витыми буквами было выгравировано: «Г. Олден Грэнвилл».

И салфетка, и столовые приборы – все это так красноречиво говорило о нем самом. О его непомерном упоении красотой и потворстве чувственному наслаждению. Даже эта маленькая шутка с двумя шахматными фигурами напоминала легкое соблазнительное подмигивание. Джульетта чувствовала, как в крови всколыхнулось знакомое волнение, почти головокружительное. Было такое ощущение, как будто он находится рядом, пробуждая ее от долгого сна крошечным выразительным жестом.

«Слушаю и повинуюсь».

Этому вторил герб в углу салфетки. С одной стороны подноса, в плоской хрустальной вазе среди белого душистого горошка благоухала распустившаяся красная роза. Джульетта извлекла ее из букета и вдохнула густой аромат. Где Олден Грэнвилл добыл такой цветок в начале лета? Эти хлопоты говорили об исключительном внимании к ней.

Ей подали завтрак в постель. У нее были три служанки. Это была непомерная роскошь, презираемая ею! Но почему не воспользоваться случаем?

Джульетта заложила розу за ухо.

На другой стороне подноса, под боком у сине-белого китайского сервиза с золотой каймой, попыхивали горлышками серебряные чайники. Рядом, в еще более тонком фарфоре, были поданы клубничный джем и сливочное масло. Слоеное печенье, казалось, раскрошится только от одного прикосновения. Другие кушанья стояли отдельно, под серебряными крышками. Джульетта приподняла одну – свежеиспеченные сдобные булочки со смородиной. Она подняла другую – яйца. Когда она наклонилась вдохнуть ароматы, роза выскочила из волос, и осыпавшиеся лепестки упали в масло.

Джульетта прыснула и закрыла обеими руками лицо, сдерживая хохот. Напряжение, накопившееся за месяцы… годы, искало выход. Горничная шагнула вперед убрать проштрафившийся цветок. Загоняя назад свое веселье, Джульетта замахала рукой, чтобы служанка остановилась.