Речь шла об обустройстве гостевого домика при особняке главы компании “Coziness”, специализирующейся на производстве эксклюзивной мебели и известной, как утверждает Алан, не только в Мэне, но и на всём севере США, и даже в Канаде. Мне пришлось все выходные работать над этим проектом, не имея ни малейшего представления о том, чего от него желает получить сам заказчик. Всё, что он предоставил нам – это планировку гостевого дома, подкрепленную фотоснимками его внутренней обстановки на данном этапе, плюс желание оставить стены из бруса и деревянные потолки нетронутыми, и ещё многогранное слово “уют”, которое, как я понимаю, должно было раскрыть мне всю глубину желания хозяина дома увидеть “идеальный проект”. Заказчик хотел уютный дом, но он напрочь забыл сообщить нам о том, что именно он подразумевает под понятием уюта. Для того, чтобы понять психологию заказчика, мне пришлось отыскать в интернете сайт его компании, что оказалось самым простым из всей поставленной передо мной задачей, и ознакомиться с ассортиментом, который он производит.

“Coziness” производил не просто эксклюзивную, но красивую и качественную мебель, что было видно не только по её дизайну, но ещё красноречиво отражалось на ценниках: штука баксов за миниатюрный стеклянный столик в виде дрейфующего в океане айсберга – кому в голову придёт заплатить такую зверскую цену пусть даже за такую не просто красивую, но и действительно оригинальную вещь? И всё же, по-видимому, богатых ценителей прекрасного и в США, и в Канаде было более чем достаточно, так как, судя по карте расположения магазинов в этих двух странах, этот бизнес откровенно процветал. А ведь айсберг-столик был самой дешевой вещью в их ассортименте…

По-хорошему, на детальную проработку подобного проекта должна выделяться в крайнем случае минимум неделя, я же должна была справиться всего лишь за выходные и, как мне кажется, я действительно справилась, причём не просто на “хорошо”, а на “отлично”. Поняв, что кроме слова “уют” и сайта компании заказчика с подробным ассортиментом его производства у меня больше ничего не будет, я взяла за основу два этих пункта и приплюсавала к ним своё видение. В общем, я просто рисовала то, что в моём понимании было уютом и чего хотела бы для себя, что значит, что теперь чуть ли не всё будет зависеть от того, совпадут ли мои вкусы со вкусами заказчика, ну и ещё какой-то процент успеха будет зависеть от моей убедительности. Если заказчику что-то не понравится в моём проекте, что весьма вероятно, так как человеческие вкусы редко бывают идентичны, я должна буду убедить его в том, что смогу в кратчайшие сроки переделать все детали под его вкус, пожалуй даже смогу переоформить весь проект, если он того пожелает, и даже, вполне возможно, справлюсь с корректировкой и даже с коренным преобразованием проекта всего за одни-единственные сутки…

Сплюнув пасту в раковину, я встретилась взглядом со своим голубоглазым отражением в зеркале и осталась недовольной увиденным: глаза и губы уже должны быть неброско подкрашены, густые каштановые волосы, которые я зачем-то отрастила до локтей, уже должны быть расчесаны, кожа не должна быть такой белой…

Поспешно прополоскав рот, я схватилась за расческу и, обернувшись к открытому дверному проёму, спросила, не жалея силы голоса:

– Берек, дорогой, ты уже почистил зубы?!

Услышав в ответ радостное: “Да, мама!”, – я с облегчением выдохнула. Этому ребёнку только через две недели исполнится пять лет, а он уже чаще меня бывает готовым к грядущему дню. Из него определённо точно растёт настоящий мужчина и дело тут не только в том, что его матерью являюсь я.

Уже впрыгивая в узкую чёрную юбку я снова возвращаюсь от приятных мыслей о быстро растущем сыне к мыслям о том, что успех не только грядущего дня и отдельного проекта, но успех целой фирмы, в которой я до сих пор так успешно работала, в ближайшие часы будет зависеть от совпадения вкусов заказчика с моими. Это ведь практически самоубийство…

До места происшествия я добралась за пятнадцать минут. В Роаре, население которого составляет приблизительно сто двадцать тысяч человеческих душ, всё относительно близко. Что же касается количества душ – очевидно, на одну душу этой ночью в этом городе стало меньше.

Останавливаясь у уже взятой в оцепление по всему периметру пляжной парковки, появившейся здесь только пару лет назад и теперь буквально нависающей над песчаным пляжем, я скользнула взглядом по быстро светлеющей линии горизонта, стыкующей небеса с заливом, и удовлетворённо выдохнула: утро будто бы спешило вступить в свои права пораньше, специально ради таких трудоголиков, как я.

Услышав от Арнольда о том, что на пляже найден труп, моя первая мысль метнулась к банальному варианту с утопленником, но ситуация оказалась родом из другого разряда. Сказать, что я ожидала этого, значит признаться в хладнокровии, но, как бы дико это ни звучало, я действительно ждала подобного происшествия, и причём очень сильно. И вот, это свершилось: новый, свежий след, ещё имеющий запах, ещё не остывший, дающий шанс на вскрытие гнойника, терзающего не одну меня не первое десятилетие. Я почти была уверена в том, что это именно этот случай. Для того, чтобы утвердиться в своей уверенности, сейчас мне всего лишь нужно поговорить с Арнольдом и собственными глазами увидеть жертву.

Выйдя из машины, я сделала несколько шагов по направлению к оградительной жёлтой ленте и, не представляясь, нырнула под неё. Здесь всё ещё было много народа. Несколько полицейских машин и одна медицинская карета скорой помощи отбрасывали синий и красные цвета немо работающих мигалок на чёрный асфальт и бледные людские лица. Здесь были не только полицейские и медики, но и несколько гражданских-понятых, каждый из которых стоял в отдалении со своей собакой на поводке – собачники, выгуливающие питомцев перед рассветом. Здесь всё ещё присутствовал фотограф. Не заметив моего прибытия, уже уезжал судмедэксперт. Значит, скоро увезут и труп, который сейчас лежит всего в десяти метрах передо мной, посреди парковки, накрытый вызывающе белоснежной простыней.

Неосознанно пожав плечами от внезапно налетевшего со стороны залива влажного бриза, я продолжила продвигаться по направлению к белоснежной простыне. Мы с Арнольдом практически одновременно увидели друг друга, и он сразу же направился в мою сторону.

На данный момент Арнольд Рид самый молодой сотрудник в штате уголовного отделения, но он далеко не самый незаметный. Ему двадцать девять лет, он выше меня на голову, то есть его рост не менее метра восьмидесяти пяти, он светловолосый и темноглазый, с красивыми ямочками на щеках, проявляющимися во время его лучезарной улыбки, способной похвастаться идеальными рядами белоснежных зубов. Помимо этого парень атлетично сложен: мускулистый и широкоплечий, словно Атлант. Неудивительно, что за ним половина полицейского отдела, та, что женская и незамужняя, тащится, словно аромат за розой, но он неприступен, словно неотесанная скала или потерянный ледник, бороздящий просторы бескрайнего океана голодных женских взглядов. Его популярность подпитывается ещё более тем, что он не местный. Перевелся к нам из Кентукки, Лексингтонского отделения уголовного расследования, четыре года назад, после громкого дела с поимкой Дождливого маньяка. Пояснил он столь кардинальную смену обстановки страстью к зимнему сёрфингу. Я же убеждена, что причина кроется в том, что во время успешного закрытия дела Дождливого маньяка этот парень приобрёл не только лавры, но и схватил пулю. Скорее всего, близкое соприкосновение с осознанием собственной смертности заставила его задуматься о более спокойном месте, в результате чего он и оказался в Роаре, и зависает здесь уже четвёртый год.

– Пейтон, – едва уловимо кивнув мне, Рид пошёл слева от меня, шаг в шаг с моим, по направлению к трупу.

– Рассказывай, – коротко отозвалась я, уловив, как мой голос незаметно сливается с предрассветным шумом прибоя.