С тех пор Нильс всегда чувствовал себя его должником.

Вдруг он резко выхватил из кармана куртки мобильный телефон. Он не мог ждать ни секунды, он должен поговорить с Виктором, поговорить немедленно! Он пролистал телефонный справочник и нажал клавишу. Через четыре гудка Виктор ответил.

– Это Нильс, Вик, пожалуйста, не вешай трубку...

– Что-нибудь с Тома?

– Нет! Нет, у всех все в порядке, извини, что напугал тебя... Я просто хотел сказать тебе, что...

Ему потребовалось сглотнуть ком, который вдруг застрял в горле. То, что он стал врагом для Виктора, было невыносимо, и он хотел найти способ помириться с ним.

– Макс отказывается меня выслушать, папа бранится каждый раз, когда я звоню, и никто из них не говорит, как у тебя дела. Я очень переживаю, Вик! Когда я думаю о тебе, я...

– Нильс, что именно тебе надо? Мое благословение? Давай, трахай Лору спокойно, а я, в конце концов, наплюю на вас.

Грубый тон доказывал, что Виктор продолжал страдать, и его злопамятность была все той же.

– Честное слово, Вик, я не знаю, что делать. Мне бы хотелось, чтобы мы могли встретиться с тобой, объясниться и...

– Ты думаешь, тебе удастся объяснить мне, почему ты увел мою жену? Шутишь? Во всяком случае, ты – последний, с кем мне хотелось бы увидеться.

– Но нельзя-же рассориться на всю оставшуюся жизнь? – жалостливо сказал Нильс.

– Почему нет? Что нам мешает?

– Ты топишь меня...

После короткой паузы послышался длинный гудок. Вместо того чтобы смягчиться, Виктор повесил трубку. Ошалевший Нильс вдруг пришел в себя и увидел вокруг снующую толпу. Люди торопились в кинотеатры – как раз начинался восьмичасовой вечерний сеанс. А он, Нильс, возможно, так и не увидит своего имени, написанного на экране большими буквами.

Нильс чувствовал себя разбитым, ему не хотелось возвращаться домой и не хотелось видеть Лору. Он поискал глазами бистро. Сейчас он напьется и постарается забыть, в какую заваруху попал. Неужели он вправду надеялся, что брат простит его? Он без труда представил себе, как Виктор, один-одинешенек в этом огромном доме, выведен из равновесия его никчемным телефонным звонком, разбередившим его ревность и страдание. Кого он теперь ненавидит больше – Лору или Нильса?

Он будет обижен на меня всю оставшуюся жизнь и будет прав!

Его остро пугала сама мысль о том, что отныне он не сможет рассчитывать на помощь Виктора и его доброе отношение. Запретят ли ему появляться в Сарлате, в Роке и даже на улице Президьяль? Поддавшись на то безумие, в которое втянула его Лора, он сжег все мосты, связывавшие с семьей. Никто больше не захочет его видеть! До сего дня он смутно надеялся, что гроза пусть не сразу, но утихнет, что время сотрет то, что в итоге было историей банального адюльтера. А если он ошибся, если родители и братья отвернулись от него навсегда? Он и не думал жениться на Лоре, становиться отчимом Тома, заводить детей и строить заново свой мир. Он совершенно не желал, чтобы порядок вещей менялся, он ненавидел потрясения!

Нильс сел за стойку первого попавшегося по пути бара и заказал двойное виски. Он ощущал себя подлецом, оказавшимся в ловушке, из которой невозможно выбраться. Признаться Лоре, что они совершили чудовищную глупость? Но это не только не улучшит ситуацию, а будет одинаково жестоким и бесполезным.

Он одним махом вылил в себя стакан, поморщился от обжигающего воздействия алкоголя и тут же заказал второй. Единственное лекарство, которое он знал, когда ему было совсем тошно,– это напиться до бесчувствия.

Виржини раздумывала, зажав в зубах автоматический карандаш. Не покажутся ли только что завершенные чертежи слишком амбициозными, если не чудаческими, ее заказчику? Правда, он сам много раз повторял, что желает чего-то необыкновенного, «способного всех свалить наповал», как не слишком элегантно выразился он сам, но она опасалась, что пошла даже дальше в своих фантазиях. Она представляла дом, как пустую скорлупку, внутри которой буйствовало ее воображение, поэтому ни одна из стен не осталась на месте. Сдвинутые уровни, впечатляющие объемы, струящееся освещение... Такое уж точно свалит наповал, особенно после того, как она обсчитает стоимость работ.

Она оттолкнулась от своего чертежного стола и отъехала в сторону. Высокий табурет на колесиках – все-таки удобная штука. Мадам Дьёдонне проявила большое понимание, разрешив ей поселиться в доме до официальной продажи. По крайней мере, у нее теперь была крыша над головой и место для работы. Да и Пьер вряд ли разыщет ее здесь. Когда, наконец, он прекратит ее преследовать, отравляя жизнь? Несколько дней назад подруга предупредила ее по телефону, что он продолжает распространять о ней всякие гадости в профессиональных кругах. Среди прочих глупостей он, например, заявил, что она карьеристка и неспособная выскочка. Тем не менее, кому, как не ему, знать, что у Виржини был талант. Он знал это так хорошо, что в то время, когда она работала на его фирме, он без стеснения присваивал некоторые ее чертежи и наброски, а иногда просил внести поправки в собственные чертежи. В самом начале, когда она только пришла на работу, он пускал ей пыль в глаза. Признаться, ему не было равных, чтобы заключить контракт, обговорить сделку, убедить клиента раскошелиться. Но ему не хватало творческой жилки, размаха. К несчастью, она влюбилась в него. Оборачиваясь назад, она расценивала это скорее как катастрофу, чем неожиданную удачу. Вокруг все обычно считали, что делом заправляет маленькая Виржини, но все было наоборот. Зная, что она работает быстро и хорошо, Пьер не оставлял ей ни малейшей передышки, безжалостно эксплуатируя под предлогом «обучения». И конечно, когда она заговаривала о том, что хочет ребенка, он устремлял взор вникуда. Чтобы заставить ее подождать, он прятался за пустыми словами, отказываясь «стать как все» или «положить конец». Она же считала, что ребенок – это только начало, но совсем не конец. В итоге решение покинуть Пьера оказалось не таким трудным, как она предполагала: сама того не ведая, она больше его не любила. За окнами была ночь, и чернота только подчеркивала ощущение холода, царящего в доме. К стене был прислонен медный карниз, но у Виржини не было инструмента, чтобы повесить его. Возможно, сосед из Рока одолжит ей дрель? Она находила соседа вполне симпатичным, что вовсе не соответствовало ее прежним представлениям о нотариусах, но, если она попросит о помощи, не вообразит ли он невесть что? Преследования мужчины – это было последнее, чего бы она желала в настоящий момент.

Виржини поднялась, разминая затекшие после долгого сидения ноги, и зябко поежилась. Маленький радиатор работал на полную мощность, но этого тепла не хватало, чтобы согреть комнату, к тому-же нынешний март выдался холоднее обычного. Она надела жилет поверх свитера толстой вязки и вдруг услышала звук автомобиля. До нее донесся короткий сигнал клаксона, затем мотор смолк, и хлопнула дверца. Сразу же после этого раздался звонок. В следующую же секунду она с ужасом подумала, что это Пьер. Как он сумел найти ее в этой забытой всеми дыре? Тем не менее, она решительно распахнула дверь и обнаружила на пороге Виктора Казаля с бутылкой шампанского в одной руке и банкой фуа-гра в другой.

– Не помешал?

– Нет...

Заглядывая через её плечо, он заметил чертежный стол, разложенные листы и зажженную лампу на кронштейне.

– Вы работали, простите, я не вовремя...

– Пожалуйста, входите, я как раз закончила. Это странно, но пять минут назад я вас вспоминала! Хотела попросить одолжить мне кое-какой инструмент, мне надо столько всего повесить.

– Я могу съездить за ним.

– Да нет, в самом деле, это не срочно!

Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.

– Если у вас есть хлеб,– сказал Виктор,– принес к ужину остальное.

– Есть. И хлеб, и салат-латук.

Она провела его в крошечную кухню, куда ей удалось поместить одноногий круглый столик с мраморной столешницей и два табурета.