…мозги что ли от удара на место встали?

Правда, когда я опустила его на землю рядом с остальными ранеными, мне самой отчаянно захотелось рухнуть рядом. Я огляделась в поисках Кьера, но не увидела его. Значит, занят. Что ж, и для меня занятие найдется.

– Вам нужна помощь, мэм? – Ко мне подошла сестра милосердия.

– Я хотела спросить у вас то же самое. – Я улыбнулась, хоть и несколько вымученно.

– Госпоже доводилось быть сиделкой или сестрой при госпитале?

– Нет, но я кое-что умею.

– Помощь нам будет не лишней. – Женщина просветлела лицом. – Поможете с перевязкой.

Снизу раздался сдавленный смех, переросший в кашель, и я с трудом удержалась от желания пнуть одно немощное графское тело.

– Леди Рейвен, – окликнул он, когда я сделала шаг вслед за сестрой милосердия.

– Ну что вам еще?

– Я перед вами в долгу. – Грайнем лежал полуприкрыв глаза и тяжело дышал. – Надеюсь, однажды я смогу его вернуть.

– Мы сочтемся, если вы пообещаете, что я больше о вас никогда не услышу, – буркнула я себе под нос, не особенно рассчитывая быть услышанной.

– А вот это – вряд ли, – донеслось мне вслед.

Я не знала, сколько прошло времени, прежде чем пришла помощь из Льена. Может быть, полчаса, может, час, а может – все три. Раненых было много, очень много. Вагоны второго класса были почти забиты – многие из тех, кто работал в столице, возвращались на выходные домой. Бинты из дежурных запасов поезда закончились быстро, и дамы лишились нижних юбок. Сюртук Кьера я почти сразу оставила на плечах дрожащей девочки с глубоким порезом через все бедро, да мне он был и не нужен. Холодная осенняя ночь стала на диво жаркой.

С прибытием карет госпиталя Святой Ловении, полиции и городских дилижансов вокруг сразу сделалось очень людно и очень суетливо. Те, кто не пострадал, размещались в экипажах под руководством констеблей, ранеными занялись многочисленные лекари, целители и сестры. Меня оттеснили в сторону, и я этому была даже рада. Усталость навалилась неподъемным грузом.

– Эри.

Голос раздался над самым ухом. Я обернулась, мучительно думая о том, как отвратительно, наверное, выгляжу. Все платье изодрано, в кровавых разводах. Руки чуть ли не по локоть в крови. Мне все было ни по чем, и до всего этого не было дела, но стоило Кьеру оказаться рядом, как я сразу почувствовала себя слабой, уставшей и глубоко несчастной. Той, кого обязательно надо взять на ручки, пожалеть, погладить по голове, напоить горячим чаем и уложить спать.

– Идем. – Ничуть не лучше выглядящий герцог церемонно предложил мне руку, будто мы были на королевском приеме, а не посреди страшной катастрофы, и я вцепилась в нее, как в спасательный круг.

Он уводил меня все дальше от этого гама и суеты, пока мы не подошли к темной карете с позолоченными гербами на дверцах, поблескивающих в свете магических фонарей по обе стороны от козел. При нашем появлении грум с поклоном распахнул одну из них, подал мне руку. Я была уверена, что на белоснежных перчатках после этого остались грязные бурые следы.

Кьер поднялся следом, сел рядом и, накинув мне на плечи кашемировый плед, тут же привлек к себе и крепко обнял. Сухие горячие губы коснулись лба.

– Подремли. Через полчаса будем в Тренвисте.

Я послушно закрыла глаза и действительно задремала, хоть и беспокойно – перед глазами все еще нет-нет да всплывали перекореженные вагоны и изуродованные тела погибших.

Кьер растормошил меня в тот момент, когда мне показалось, что я вот-вот усну уже полноценно. Я выбралась из кареты, щурясь от яркого света фонарей, как пещерный человек, и, спотыкаясь, последовала за герцогом туда, куда он меня вел, параллельно отдавая какие-то распоряжения слугам.

– Эрилин.

Я с некоторым трудом сфокусировала взгляд на Кьере, внезапно оказавшемся передо мной.

– Для тебя приготовили ванну, одежда на кровати. Вода и фрукты на столе, если тебе понадобится что-то еще, что угодно, только прикажи. Звонок рядом с кроватью. Ты сама или позвать горничную?

– Сама.

– Хорошо. Отдыхай. Спокойной ночи. Если что – я рядом.

Он поцеловал меня и ушел. А спустя несколько мгновений в соседней комнате, куда вела почти сливающаяся со стеной дверь, раздались глухие шаги.

Действительно – рядом.

Я устало помассировала виски, пытаясь хоть чуточку взбодриться, и направилась в ванную, дверь куда была предусмотрительно открыта.

Тщательно смыв всю кровь, оттерев кожу до красноты, а испачканные, слипшиеся волосы до скрипа, завернувшись в благоухающее розами полотенце, я почувствовала себя снова человеком в целом и леди в частности.

Приготовленная одежда оказалась шелковой ночной сорочкой и украшенным тонким кружевом пеньюаром. Их обладательница, очевидно, обладала высоким ростом, потому что сорочка касалась пола и приходилось подбирать подол, чтобы не запнуться, а пеньюар волочился за мной шлейфом. А еще явно не горничной я обязана своим облачением.

Стараясь не думать о том, кто носил эти вещи до меня – ненужные это мысли, не-нуж-ны-е – я подсушила волосы у камина и забралась в постель.

Сон, однако, почему-то не шел. Я ворочалась и так, и сяк, и никак не могла найти удачную позу. Подушка казалась слишком жесткой, матрас слишком мягким, одеяло слишком жарким, простыня слишком холодной. Промучившись так минут десять, я не выдержала, поднялась и, сделав несколько шагов босиком по холодным доскам пола, тихо постучала в дверь, ведущую в смежную комнату.

– Да, Эри.

Герцог откликнулся сразу же, значит, не спал.

Я вошла уже решительнее. Кьер, полностью обнаженный, с одним полотенцем на бедрах стоял возле зеркала. А в полспины у него красовался здоровенный красно-фиолетовый кровоподтек.

Я сдавленно ахнула и подбежала к нему, стиснув в кулаке подол сорочки.

– Ты это врачу показал? – я невесомо коснулась пальцами чуть влажной кожи.

– Что? – Кьер обернулся, извернулся, пытаясь заглянуть себе за спину. – А. Просто синяк, чего там показывать? Ударился, когда вагон первый раз тряхнуло.

А по лбу, теряясь в волосах, змеилась царапина, уже начавшая затягиваться тончайшей пленкой. Правда, распаренная в ванной, она вновь поблескивала капельками крови. Не особенно глубокая, но разошлась широко.

Боже, мужчины такие мужчины! Отец вечно отправлялся объезжать имение с больной спиной, а потом удивлялся, почему три дня не мог встать с постели, а уж сколько раз я спасала брата от воспаления многочисленных «ранений» – не сосчитать. Один раз он и вовсе ходил три дня со сломанным пальцем на ноге, только потому, что не хотел признаваться, что сломал его, пытаясь выбраться из окна навстречу с очаровательной кокеткой, а врать не умел.

– Это, – я ткнула ему в лоб. – Надо зашить. А это – осмотреть и смазать. Иголка с ниткой и ментоловая мазь в этом доме найдутся?

– Эри, угомонись. Ты устала, иди спать.

Я ничего не сказала, только скрестила руки на груди и посмотрела на герцога так выразительно, что он сдался. А через пять минут в комнату принесли все необходимое.

Продезинфицировав иглу и нить, я села на кровать, а Кьера уложила головой себе на колени.

– Тебе когда-нибудь доводилось этим заниматься? – с некоторой опаской уточнил герцог, пытаясь исподлобья разглядеть, что я делаю.

– Десятки раз, – отмахнулась я, осторожно сводя края раны.

Что на десятках трупов – этого я уточнять не стала – какая, собственно, разница?

– Не хмурься. – Я провела пальцем по лбу и между бровей, разглаживая морщинки. – И вообще не смотри, я отвлекаюсь.

Герцог подчинился без лишних слов, только губы искривились в усмешке. И на том спасибо.

– Кстати, лорд Энтони. Ты нашел его? – Первый стежок лег на кожу. Я немного нервничала, а разговоры отвлекают, и меня, и его – от боли. Хотя этот в ней черта с два признается.

– Да, его вышвырнуло из вагона, сломана рука, голова пострадала, и он без сознания, – проговорил Кьер. – Целитель обещал о нем позаботиться. Но я вызвал для него из столицы своего врача. Дай бог, обойдется, и с твоей хорошей партией все будет в порядке.