Она замолкла на мгновение, словно припоминая, все ли рассказала, и закончила:

– Там его и оставили, где лежал. Да вы не подумайте, миледи, они не звери какие. Попинали-то так… по улице покатали больше. Когда обратно шли, его уже и след простыл так-то. А потом, когда Жерома… – вдова промокнула глаза платочком. – Я сразу подумала, что неспроста это все. Так констеблю и сказала, запишите все, как есть. Он убил. Точно он. Не пьяный был, а сумасшедший!

Я постучала кончиком карандаша по блокноту, обдумывая вопросы. Криминалистов в первую очередь учили работать с уликами, а не с людьми, с людьми уже пусть в суде разбираются, так что чувствовала я себя несколько неуверенно.

– А вы не могли бы максимально подробно описать нападавшего?

– Да какие там подробности, миледи. Говорю же, за выпившего приняла, чего его разглядывать. А после с разбитым-то лицом тоже, знаете ли, мало кого признать можно. Волосы длинные у него были, лохматые, дыбом все. Темные, а может грязные просто, кто разберет. Вот и все подробности. Хотя… вот клясться перед Господом Богом я не берусь, но не из бедных он был, помяните мое слово. Это я, дурная голова, уж после сообразила, что сюртук-то на нем был из ганайского твида, я такой в лавке у госпожи Эрн в Льене собственными руками щупала, по два солита за ярд, подумала ещё тогда, что сумасшедшие только его и возьмут… и пожалуйста.

Прелестно, тоскливо подумалось мне, вот только сюртук из ганайского твида к делу не пришьешь.

– Благодарю, – вздохнула я, и дама недовольно поджала губы, сообразив, что я ее ценными сведениями не воодушевилась. – Скажите, а ваш муж не страдал от какой-нибудь желудочной болезни?

– Как же не страдал! Язва у него была, уж лет пять как.

Так-так-так. Это уже интересно. Чутье оживилось, и неожиданно для себя самой я поинтересовалась:

– А вы не могли бы хорошенько подумать и описать мне нож нападавшего?

– Нож? – недоуменно переспросила вдова.

– Да, нож. Какой он был?

– Да нож и нож, я его ещё потом носочком подальше отпнула, чтобы под горячую руку кому не попался.

– Напрягите память, – настаивала я, подгоняемая неожиданным азартом. – Длинный, короткий, широкий, узкий? На какой был похож? На столовый, на охотничий? Из чего рукоять?

Во взгляде дамы проступило легкое раздражение, она явно не понимала, зачем мне это.

– Узкий очень, рукоять длинная, тоже узкая. Кажется, я подобный видела у нашего… – она замялась, но ответ я знала.

– Врача?

– Да… но что ж вы хотите сказать, это доктор моего супруга убил? Уж помилуйте, миледи, я нашего доктора Кларка за милю узнаю.

– Я пока ничего не хочу сказать, – задумчиво проговорила я, закрывая блокнот. – Могу только вас заверить, что департамент делает все возможное, чтобы убийца был найден. Благодарю за беседу, вы мне очень помогли.

Путь от дома покойного держателя паба до вокзала прошел в молчании. Несколько пристыженном со стороны главного констебля. Я не стала спрашивать, почему в отчете было в десять раз меньше деталей, чем в рассказе жены убитого – и так было ясно. Кто будет слушать женщину, бормочущую про сумасшедшего, которого она даже и описать толком не может. Мало ли что там пришло в голову убитой горем вдове, женщины, они существа с нестабильной психикой, это всем известно.

Однако, прежде, чем распрощаться, господин Пол все же решился задать вопрос.

– Миледи, позвольте… я не мог не заметить – вы знали про скальпель, верно? Когда попросили описать орудие нападения.

– Подозревала. Желудок, как и прочие органы других жертв почти наверняка вырезаны хирургическим инструментом. И я подумала, что если убийца и тот сумасшедший – одно и то же лицо, то «нож» должен был быть соответствующим.

– А почему вы спрашивали про язвенную болезнь?

– Одна из следственных версий, – туманно отозвалась я. В голове роились невнятные обрывки фраз из отчетов, разговоров, собственные соображения. Очень хотелось остаться одной в тишине, чтобы все разложить по полочкам. – Я крайне признательна вам за содействие, господин Пол, и надеюсь, вы поможете нам и в дальнейшем.

– Почту за честь, миледи, почту за честь, – отрапортовал главный констебль, с чем и откланялся, предварительно предложив помочь с багажом и получив отказ.

Я подхватила с земли позаимствованный в Тренвисте саквояж со своими обновками, пересекла крохотное здание тарнхилского вокзала, с рядом почти пустых деревянных скамей для ожидающих и сонным кассиром в угловой будке, и снова оказалась под открытым небом.

Ждать пришлось недолго. Не прошло и десяти минут, как темная гусеница паровоза, громко и возмущенно пышущая паром, величественно подползла к перрону. В белых клубах мимо проплыли золотые, местами чуть покосившиеся буквы – «Гордость Лестренжа». Меня передернуло. Страх, пусть не панический, все же затаился где-то в глубине души, особенно, когда мимо еще проползли вагоны – разноцветные, а не темно-зеленые, какими когда-то щеголял этот поезд.

Утерянный в водах Оливии вагон-салон теперь был горчично-желтым. Кондуктор при виде меня вежливо поднял фуражку.

– Леди Рейвен, – представилась я. – Мой билет был утерян во время крушения в пятницу, но в телеграмме представителя Лестренжской железнодорожной компании было сказано, что мне достаточно будет при посадке назвать свое имя.

– Так и есть, миледи, – чинно кивнул мужчина, принимая у меня багаж. – От лица компании, я ещё раз приношу глубочайшие извинения за случившееся несчастье и спешу заверить, что все виновные понесут заслуженные наказания. Кроме того, если миледи желает, то компания готова предложить ей купе первого класса с полным сервисом в качестве крохотной компенсации за причиненные неудобства.

– Леди желает, – не стала скромничать и отнекиваться я, с усмешкой подумав, что обозвать «неудобством» крушение поезда и угрозу жизни могут только юристы, которые, несомненно составляли все речи в адрес потерпевших.

– В таком случае, прошу. – Кондуктор указал мне на соседний вагон, темно-бордового цвета. – В вашем полном распоряжении ресторан поезда, меню вы найдете на столике. Также…

Я не вслушивалась, только когда мужчина замолк и устремил на меня услужливый взгляд, распорядилась:

– Пусть подадут чай, что-нибудь сладкое к нему и больше меня не беспокоят до ужина.

– Будет исполнено, миледи…

Путь до Карванона прошел к счастью без приключений. А в столице меня поджидало целых два сюрприза. Первым стало семейство в полном сборе, словившее меня еще на ступеньках вагона. Матушка рыдала, вцепившись в мою руку, и говорила, что никуда меня больше не отпустит. Взволнованный отец, увидев меня живую и невредимую, словно бы только в этот момент окончательно и уверился, что со мной все в порядке – плечи распрямились, глубокие морщины на лбу разгладились. А Грей… Грей просто сиял, как начищенный солит.

Второй сюрприз оказался письмом от Лестренжской железнодорожной компании, которая в качестве глубочайших извинений за содеянное просила меня принять скромную компенсацию.

И все бы ничего, но почерк писавшего мне был до боли знаком. А сумма банкнот, прилагавшихся к письму, – равна той, которую леди Рейвен, будучи в Тренвисте, потратила на услуги модистки.

Роль: девочка на побегушках

– Леди Эрилин. Слава тебе, Господи, с вами все в порядке!

Мое появление в департаменте в понедельник сопровождалось куда большим ажиотажем, чем обычно. Что, в общем-то, не удивительно – по словам отца, о крушении «Гордости Лестренжа» мальчишки-газетчики орали на каждом углу все выходные, только содержание заголовков чуть менялось от «что случилось» до «кто виноват».

– Увы, вам не удалось избавиться от моего общества раз и навсегда, – отшутилась я, слегка смущенная вниманием обступивших меня коллег, и бросила взгляд на начальственную спину, которая на мое появление даже не дернулась.

Спина, наверное, обладала парой глаз, потому что в ответ на этот взгляд она недовольно отозвалась голосом господина Трейта: