Проделывать тот же трюк, что и с графской перевязкой я не стала, но в памяти отложила эту колкость непременно припомнить.

– Что все-таки случилось, как ты думаешь?

– Скорее всего несчастный случай. Я разговаривал с машинистами, а те осматривали пути. Кажется, шпалы подгнили. Но это, возможно, и не стало бы фатальным, если бы поезд не шел с большим превышением скорости. А знаешь почему?

– Почему?

– Из-за остановки в городе с поющим фонтаном. Обычно стоянка там длится десять минут. Сверху пришло распоряжение продлить ее, чтобы доставить удовольствие пассажирам, а отставание нагнать потом в пути, увеличив скорость.

Я не нашла, что на это сказать. Да, удовольствие пассажиры получили несказанное…

Последний стежок. Я обработала шов, машинально подула, как брату в детстве. Кьер распахнул глаза. От неожиданности, наверное. И у меня на мгновение создалось ощущение, что я падаю в этот взгляд, как в бездонную черную пропасть – нельзя ни ухватиться, ни зацепиться, ни сохранить рассудок…

А нужно.

– Все, – объявила я севшим голосом. – Садись, спину посмотрю.

Что-то все-таки есть в этом беспрекословном подчинении! Особенно, когда подчиняется, не абы кто, а целый герцог!

Я осторожно провела пальцами по кровоподтеку, иногда чуть надавливая. Кажется, и правда, просто гематома. Перелом или даже трещину я бы определила, да и находится он достаточно высоко, так что внутренние органы пострадать не могли. Но смазать все равно не мешает. Он же, наверняка, столько неудобств доставляет! Глупые. Глупые мужчины. Кто им вбивает в головы, что не ценить собственное тело – это правильно и вообще героизм?

Стоило отвинтить крышку банки с мазью, в комнате остро запахло мятой. В памяти всплыло сегодняшнее утро, и я чуть за голову не схватилась – надо было отправить весточку родителям! Про крушение по утру наверняка будет во всех газетах! Они же там от разрыва сердца умрут, а потом меня прибьют.

А умирать маменька будет долго и очень старательно. И опять мне бдение у постели, семьдесят пять капель на стакан, и нотации, нотации, нотации…

Пальцы скользили по горячей коже, мазь покалывала иголочками холода. Скорбные размышления таяли, как в тумане, сменяясь совсем другими. Ладонь сама собой двинулась в сторону, провела по линии позвоночника вверх, зарылась на мгновение в темные волосы на затылке, а потом вниз и вправо, на плечо – впиться ногтями, прижаться губами…

Я устала. Я смертельно устала, но дьявол! Это мой романтический пятничный вечер, даже несмотря на то, что он – субботнее почти утро. И никакое крушение не может его у меня отнять.

Кьер обернулся, и я, обвив руками его шею, жарко прошептала:

– Ты сказал, что не притронешься ко мне, пока я сама тебя об этом не попрошу. Я прошу.

И я откинулась на подушки, увлекая его за собой. Скользящий шелк подола смялся в кулаке, задрался вверх, обласкав кожу. Широкая шершавая ладонь огладила бедро, сжала, оставляя отпечатки. Словно прочитав мои мысли, Кьер вошел почти сразу, резко, глубоко. Без изысков, без прелюдий, даже без поцелуев почти – только горячее хриплое дыхание на шее.

Но я была готова.

Мне именно это было нужно.

Эта почти болезненная наполненность внутри, тяжесть тела, хриплые стоны, вторящие моим собственным. Нечто дикое, животное, и от этого наполненное до краев самой жизнью.

Сегодняшний свой страх перед смертью я, наверное, только сейчас осознала.

Я – жива. Мы – живы.

И я хотела ощутить это каждой клеточкой. Еще. Еще. Еще!

Удовольствие молнией пронзило тело, заставляя впервые закричать, забыв про любые приличия.

А потом последние силы меня покинули. Я не могла пошевелиться, будто в теле совсем не осталось костей. Даже глаза открыть не могла.

Кьер опустился рядом, а потом одной рукой подтянул к себе, заставляя уткнуться носом в грудь, а второй накрыл нас обоих одеялом.

Я уснула почти мгновенно.

Роль: почетная гостья

Когда я проснулась, за окном шелестел дождь. Ровный шорох, разбавленный дробью нечастых ударов по оконному стеклу. Не открывая глаз, я провела рукой перед собой – подушка, простынь, отброшенный конец одеяла… интересно, мне когда-нибудь доведется узнать, каково оно – просыпаться с этим мужчиной в одной постели? И где его теперь носит?

Вставать не хотелось. Спину ломило, слегка ныл локоть, которым я ударилась при падении, да и общее состояние было, как в дурмане. И я бы, наверное, неизвестно сколько ещё так пролежала вне сна, вне яви, если бы до меня не долетели голоса, приглушенно звучащие из-за приоткрытой двери.

– Модистка из Льена прибыла, милорд.

– Пусть ей подадут чай. Когда леди Рейвен сочтет нужным, она ее пригласит.

– Как прикажете, милорд.

Негромко щелкнул замок, я отсчитала три осторожных шага и сонно пробормотала, по-прежнему не открывая глаз:

– Ты вообще когда-нибудь спишь?

– Иногда, – прозвучал уклончивый ответ. – Выспалась?

– Еще не поняла.

Я повернулась на спину и, наконец, разомкнула ресницы. Шторы были задернуты, в комнате царил полумрак. Кьер стоял возле столика с одинокой свечой и скользил взглядом по строчкам телеграммы, которую ему, очевидно, только что принесли, вместе с вестью о модистке. Он был уже одет – ботинки, брюки, рубашка, жилет. Только сюртука не хватало и щегольски повязанного платка с драгоценной булавкой, и все, поставив нас рядом, можно было бы вдохновенно ваять сказку о прекрасном принце и босоногой простушке.

«Простушка» дождалась, пока «принц» отложит бумагу и протянула руку.

– Иди ко мне.

Уговаривать не пришлось.

Кьер пересек комнату, оперся ладонями о матрас, чтобы меня поцеловать, и левая рука едва заметно дрогнула – задействованным мышцам спины, которые сегодня должны были невыносимо болеть, нагрузка определенно не понравилась.

Мои пальцы скользнули под манжету и крепко вцепились в запястье.

– Попался. Давай разоблачайся, я еще раз тебе спину помажу.

– Эрилин, ты вчера в сестру милосердия не наигралась? – раздосадовано бросил герцог, пойманный на попытке сделать вид «я железный, все у меня в порядке».

Ничего, мне не привыкать, такие же упрямцы у меня под крышей дома обитают. Правда, у них, пожалуй, есть оправдание – маменькиных жалоб на здоровье хватает на нас всех и даже соседям перепасть при желании может.

– Не наигралась, – с улыбкой пропела я, не поддаваясь на провокацию. – Откажешь в такой малости – поиграть ещё немножко?

Мои пальцы уже расправлялись с пуговицами жилета, поэтому вопрос был исключительно риторический.

Чтобы подсластить пилюлю, я поцеловала уголок недовольно сжатых губ, потерлась носом о гладко выбритую щеку, тонко пахнущую одеколоном, приласкала губами линию подбородка. Пальцы покончили с пуговицами, распахнули полы рубашки. Ладони легли на живот и медленно двинулись вверх – на грудь, на шею, на плечи, освобождая их от ткани.

Кьер попытался мне помочь и получил по рукам.

– Не слишком ли ты раскомандовалась, Эри? – Черные глаза опасно сощурились, а интонация кольнула нарочитыми иголочками холода. – Не забывай, я твой начальник.

– Начальник ты мне в департаменте, а не в постели, – фыркнула я, не обращая на эту холодность ни малейшего внимания. Стянула один рукав, потом второй, с наслаждением прошлась ладонями по рельефу мышц – мне, наверное, это никогда не надоест.

– Да неужели?

– Да!

И эти самые руки, которые я только что гладила, ответили мне черной неблагодарностью!

Кьер скрутил меня в мгновение ока и перетянул к себе на колени. Возмущенный писк потонул в поцелуе – жестком, властном. Он надавил мне на талию, и тело само собой изогнулось, прижимаясь к нему вплотную. Герцог склонил голову и прижался губами к груди, прямо сквозь шелк. Ощущения оказались совсем иными, а от того неожиданно острыми. Он ухватил мгновенно затвердевший сосок зубами, и я невольно прерывисто ахнула от удовольствия.