Все же как жаль, что мне не побывать на вскрытии. До женщины меня тогда тоже не допустили… сиди теперь пятый труп жди.
Я похвалила себя за неугасаемый оптимизм и веру в силы маг-криминалистов и мысленно поправила — пятый труп на повторное вскрытие. Откинулась на спинку стула, баюкая в ладонях еще теплую чашку.
Накануне самого первого в моей жизни — и жизни всех моих соучеников, будущих криминалистов-первокурсников — вскрытия, помню, меня знатно потряхивало. От злости. Потому что, выходя из кабинета, я помедлила и краем уха услышала, как студенты спорили, в какой именно момент я упаду в обморок, кто из них будет меня ловить и за какие части тела в процессе «ловления» хотел бы подержаться. Хотя нег, насчет последнего они не спорили, а были удивительно единодушны. Фантазии — ноль.
В тот день я была крайне признательна традиции, по которой леди без нюхательных солей, можно сказать, и не леди, и не менее благодарна опытным сочувствующим старшекурсникам, посоветовавшим не завтракать…
Мысли текли вяло, переплавлялись из одного в другое, и изначальное намерение хорошенько посидеть над делом маньяка отступало под незаметно надвигающимся гнетом дремы. Вот бы нам сюда диван из кабинета Кьера…
Хотя и стул, если подумать, тоже вполне ничего…
Первым на работу, словно невзначай, явился Тарн Гейл и громко хлопнул дверью, разбудив. Так что к появлению Трейта, спустя десять минут (он тоже совершенно случайно прибыл на полчаса раньше обычного — удивительная тяга к труду!), я была уже бодра, жизнерадостна и излучала прежний трудовой энтузиазм, заставляющий первого криминалиста скрипеть зубами. А уж когда я обрадовала его новостями о свежем трупе, у любимого начальника чуть челюсти в песок не раскрошились — так он их сжал.
Ну а потом меня ожидаемо выставили за дверь.
Зябко ежась, я нырнула в сентябрьское утро, подернутое туманной дымкой. Промокший ботинок за остаток ночи так и не высох и хорошего настроения не прибавлял, как и настойчивый гнусавый вопль в спину:
— Мэм! Постойте! Да стойте же! Мэм!
Я на всякий случай обернулась, чтобы рявкнуть на ту даму, которую узвался уже голосистый кавалер, и с удивлением осознала, что вопль этот звучал в мой адрес. И исходил от извозчика, безуспешно пытающегося привлечь мое внимание. Приблизиться вплотную ему мешали высаженные по бульвару деревья.
— В ваших услугах не…
— Уже оплачено, мэм. Господин маг велел отвезти, куда пожелаете. Звонкой монетой заплатил, уж извольте услужить, мэм. Домчу с ветерком!
— Ветерка мне еще только не хватало, — проворчала я, плотнее запахивая пальто. — Какой еще господин маг?
— Высокий такой, чернявый. Он мне вас, мэм, преточно описал. И заплатил хорошо. И если не исполню все, как приказано, то сработает проклятие страшное магическое и отсохнет у меня часть тела важная, незнамо какая, так что вы уж, будьте ласковы, полезайте в экипаж. Хорошо заплачено, и частей тела у меня, знаете ли, не важных и нет совсем, почитай.
Ну Кьер! Высокий-чернявый…
Я сцедила улыбку в воротник и с немалым облегчением забралась в пролетку. Назвав извозчику адрес, откинулась на жесткую кожаную спинку и поняла, что так и продолжаю безотчетно улыбаться.
Дом встретил меня убийственным ароматом свежих булочек. И наверняка на столе уже стояли вазочка с моим любимым вишневым джемом, и чайник, полный крепкого свежезаваренного чая, и блюдце с прозрачными лимонными дольками, и сахарница с любимыми серебряными щипцами в виде ракушек…
Я мученически вздохнула, беззвучно притворила дверь, умудрившись не щелкнуть замком, и на цыпочках двинулась к лестнице, стараясь не шуршать юбками.
Задумка провалилась на третьей ступеньке снизу. Проклятой скрипящей третьей ступеньке! Первым делом с зарплаты я найму мастера и починю эту чертову третью снизу ступеньку!
— Марианна, леди Эрилин вернулась и желает завтракать! — звонкий голос виконтессы Амелии Рейвен прошил все стенные перегородки, умудрившись не сорваться при этом на крик.
Горничная возникла в дверях столовой, сделала книксен, стараясь не поднимать на меня глаз. Круглые щечки предательски краснели. Находиться между двух огней, а если вернее, огнедышащих драконов, ей категорически не нравилось, но что поделать, у всех свои издержки профессии.
— Леди Эрилин, завтрак…
— Спасибо, Марианна, не нужно. — Я продолжила подниматься по лестнице. — Мама, я не голодна! Я устала и хочу спать!
Мой крик был куда менее изящным, до маменькиного уровня владения голосом мне еще расти и расти. А возможно, не дорасти никогда.
— Марианна! Леди Эрилин просит, чтобы завтрак подали ей в спальню, — непререкаемо прогремело мне в ответ.
Горничная посмотрела на меня жалобно-вопросительно, и я кивнула, закатив глаза. Дорогая матушка со мной не разговаривала, но ушные перепонки всех обитателей дома от этого почему-то страдали только больше.
Бессонная ночь после целого рабочего дня сдавливала виски железным обручем. Пара часов полудремы на жестком стуле облегчения не принесли, поэтому прямо сейчас я мечтала только о постели. И даже герцога в ней, окажись он там каким-то чудом, восприняла бы исключительно в качестве подушки.
Сбросив одежду неаккуратной кучей прямо на пол, я распустила волосы, украсив беспорядок россыпью шпилек. Кровать манила к себе свежестью и обещаниями крепкого сна, но я сначала направилась в ванную. Быстренько смыть с себя ночные приключения, и тогда — спать!
Проснулась я в первом часу дня, а вот подняться с постели смогла только во втором и то лишь потому, что через два часа меня ждала встреча с отцом Гербертом, а до церкви Святого Виссария в северном округе Карванона[6] еще добраться надо. Уж слишком приятно было дремать, утонув в подушках, и в кои-то веки ни о чем не думать.
Пока я спала, Марианна унесла одежду, а шпильки сложила на туалетный столик. Завтрак стоял рядом с кроватью, где я его, поразмыслив, и оставила. Булочки своей прелести не потеряли и даже, наоборот, приобрели, когда вместе с разумом проснулся голод, но сейчас было время ланча, а в меня влезет либо одно, либо другое. И для душевного спокойствия всей семьи будет лучше, если я поем под бдительным взглядом маменьки.
Я потянулась до хруста в костях и дернула за шнурок серебряного колокольчика возле кровати.
А когда я вымытая, одетая, причесанная, одним словом — ожившая, спустилась в столовую, то с немалым облегчением обнаружила, что стол накрыт на одну персону.
Брат, ясное дело, на службе. Энсин[7] Карванонского полка мечтал о блистательной военной карьере, спасении жизни самого короля и, таким образом, восстановлении родовой чести. Мечты и устремления эти, в отличие от деятельности его бестолковой сестрицы, матушка всячески поддерживала и поощряла.
Отец целыми днями или пропадал по делам, или безвылазно сидел в кабинете, разложив бумаги, как дама юбки. Кровь виконтов Рейвенов текла в его жилах, заставляя бросать все силы на приумножение, а если вернее, воссоздание семейного состояния. В чем-то он весьма преуспел. Родовое поместье за пятнадцать лет фактически воскресло из небытия, начав приносить доход, достаточный для того, чтобы родители по окончании ссылки смогли перебраться в столицу и обеспечить нам жизнь пусть не роскошную, но минимально соответствующую людям нашего положения.
Маменька же взвалила на себя непосильную ношу возвращения семьи Рейвен в столичное аристократическое общество. Старые подруги, давние знакомства, «случайные» встречи в парках, ни к чему не обязывающие утренние визиты и щебетанье за чашечкой чая. Дело осложняли мы с братом — оба еще не обзаведшиеся собственной семьей. Почтенные леди не без оснований полагали, что виконтесса Рейвен не прочь выгодно пристроить чад, но выгода в таком браке была бы исключительно односторонняя, а потому встречали матушку радушно, но на ужины и приемы звать не торопились.
