— Дамы, я прошу вас разойтись. Вы мешаете людям работать и создаете беспорядки. Министр все равно не…

На этом зычный голос благополучно растворился, поглощенный волной женского негодования. Крики и свист зазвучали с новой силой, а в покрасневшую от натуги физиономию представителя министерства, еще пытающегося перекричать женщин, врезался не менее красный помидор.

Причем мне показалось, что вылетел он даже не из рядов пулисток, а из развлекающейся толпы. Но помидор этот оказался спусковым крючком. Плакаты взвились, как полковые знамена, одна из дам в первых рядах подскочила к бордовому сюртуку и надела ему на шею кусок бумаги с надписью «Магию женщинам!» как доисторический воротник. Следом в несчастного прилетел ботинок, чудом не попавший каблуком в глаз.

Раздался пронзительный визг полицейских свистков. Толпа колыхнулась и кинулась врассыпную. Бежали все, прекрасно осознавая, что прямо сейчас стражи порядка не будут смотреть ни на пол, ни на одежду, ни на прочие отличия и регалии, а хватать всех подряд по принципу «лучше позже отпустить, чем недосчитаться». Я вжалась в кованую решетку палисадника, опасаясь, что меня просто собьют с ног и растопчут, но, когда очередной свисток прозвучал совсем близко, собралась с духом и бегом кинулась к ближайшему выходу с площади. Только еще звания пулетки мне для полного счастья не хватало!

Кто-то додумался выстрелить — дай бог, чтобы в воздух! — и поднялась самая настоящая паника. Люди заметались в разные стороны, в то же время топчась на месте, как стадо овец, согнанное глупой пастушьей собакой к обрыву. Я заработала тычок локтем в бок, и удар в плечо, отшвырнувший меня в сторону, прямо на другую женщину, и та рухнула на землю, когда я чудом удержала равновесие.

Не теряя ни мгновения, я дернула ее за руку вверх, заставляя подняться прежде, чем затопчут. Перед глазами мелькнула шляпка с фиалками, бледное, совсем юное личико, перепуганные голубые глаза. В ее рукав тут же вцепилась другая, уже зареванная, которой тоже и восемнадцать дашь с натяжкой. Недолго думая, я ухватила первую за локоть и уверенно потащила за собой.

Только спустя квартал, когда дикий гвалт уже наверняка остался позади и никакого шума преследования слышно не было, я выпустила свой «прицеп».

— Спасибо вам, спасибо, мэм, — пробормотала та, что с голубыми глазами. В них еще плескался страх, а потому я только вздохнула:

— Бери свою подружку и кыш отсюда. Живо!

Девочки не стали спорить и, прихватив подолы юбок, бросились прочь, как улепетывающие зайцы. Я только вздохнула — молодежь! — и, оправив наряд, чинно и неторопливо направилась вниз по улице, успокаивая неровное дыхание. Любопытство, конечно, не порок, леди Рейвен! Но источник неприятностей…

Оставшийся путь прошел без приключений. Архивист зашипел на меня как кобра, когда я сообщила, что пришла забрать запрос департамента магического контроля, вытащил из-под стола сверток, завернутый в коричневую вощеную бумагу, и, озираясь так, будто вручал мне опасную контрабанду, сунул его в руки и велел убираться поскорее от греха подальше.

Дорога обратно тоже заняла гораздо меньше времени, но дойти до отдела криминалистики я не успела. Вахтер остановил меня на входе, вручив записку, пришедшую в мое отсутствие. Я пробежалась по ней глазами, поразмыслила несколько мгновений и, крутанувшись на каблуках, снова покинула департамент.

В записке отец Герберт сообщал, что нашел кое-что, что может иметь отношение к нашему делу, и предлагал зайти в любое время. Здраво рассудив, что на рабочем месте меня никто особенно видеть не горит желанием, а отправляюсь я все же по работе, а не по личным делам, решила не откладывать визит в долгий ящик. Уже садясь в пролетку, я сообразила, что следовало занести сначала бумаги в отдел, но махнула на это рукой — ничего, зато не придется объясняться, куда я снова убегаю.

На этот раз в церкви было не совсем безлюдно. Хрупкую тишину разбивал громкий плач, эхом отдающийся под потолком, и ровный голос священника, что-то втолковывающего сотрясающейся от рыданий прихожанке. Мое появление, правда, не осталось незамеченным. Отец Герберт только кивнул в сторону служебной двери, ведущей в подсобные помещения и жилую комнатушку, и вернулся к исполнению своего священного долга.

Здесь я уже бывала. Узкая кровать у стены, застеленная серым покрывалом, широкий книжный шкаф, набитый битком. Стол у маленького окна, тоже заваленный книгами. Книги стояли стопками на полу, громоздились на шатком столике в углу, лежали на подоконнике. Казалось, именно они здесь главные обитатели, а не священник. Почти все они были посвящены всевозможным культам и религиям, зачастую запрещенным, многие поэтому являлись редчайшими изданиями. Отец Герберт своей библиотекой гордился и имел на то все основания.

А вот мне при взгляде на некоторые тома становилось не по себе. Веяло от них чем-то… недобрым. И пусть времена Кровавых богов давно канули в воды реки забвения, до сих пор их адепты то и дело потрясали общественность очередным ритуалом, призванным, как правило, спасти человечество. А спасение, по их мнению, заключалось в смерти.

Отец Герберт появился через полчаса, когда мне уже порядком поднадоело изучать многочисленные корешки. Брать книги в руки я не решалась, несмотря на периодически терзающее любопытство.

— Леди Эрилин, вы быстро. — На этот раз священник был серьезен, и тон его к непринужденным шуткам не располагал.

— Дело важное.

— У меня не так много времени прямо сейчас, поэтому буду краток. Почти сразу же после вашего визита мне в голову пришла мысль о том, что в каждом правиле есть исключения. Да, везде и всегда для ритуальных жертвоприношений необходимы здоровые сильные люди. Это правило, а значит… в то же время, я уверен, что мне ни разу не попадалось описание ритуала, ставящего абсолютным требованием здоровье или нездоровье человека. И тогда я написал одному своему знакомому, редких знаний человек, профессор медицинской кафедры, специализируется на истории этой науки, а вы же в курсе, что ритуальные жертвоприношения были толчком и к медицинскому развитию. Так вот он сообщил, что около двух тысяч лет назад эпидемии чумы и проказы несколько раз вызывались именно ритуалом, жертвы которого в обязательном порядке должны были страдать от этой болезни. Он также указал, в какой книге видел упоминание об этом. К счастью, она нашлась в Главной церковной библиотеке, благо у меня имеется доступ в закрытую секцию… Вынести книгу нельзя, но я переписал все, что могло иметь значение.

Отец Герберт подошел к столу и, взяв с него несколько мелко исписанных листов, протянул их мне.

— Я, конечно, понимаю, что речь идет сейчас не о чуме и проказе, но ритуалы — материи одновременно строгие и гибкие. В книге нет деталей того, как подобное жертвоприношение проводилось, а если верить словам хранителя знаний, то нет их и ни в одной из книг библиотеки. Но это вовсе не значит, что описания нет нигде или что его нельзя, воспроизвести. А также не значит, что ритуал нельзя несколько видоизменить. У нашего века иные болезни, чем две тысячи лет назад, и пьянство, полагаю, вполне можно считать одной из них. Если и у остальных жертв вырезанные органы были поражены болезнями, то, возможно, убийца готовит нечто подобное.

— У язвенника был вырезан желудок… — задумчиво произнесла я, машинально пробегая глазами по строчкам копии. Нет, беглым взглядом тут не отделаешься, надо изучать. — Вы полагаете, что действительно возможно — массово наслать сразу букет различных заболеваний, даже таких, появление которых зависит не от внешних факторов? Чума и проказа все-таки заразны, а язва и цирроз…

— Леди Эрилин, я не берусь ничего утверждать с гарантией, но если рассматривать мотив, связанный с ритуалом или культом, то это — единственный вариант. И то, как видите, он основан на предположении, что кто-то мог найти детальное описание старинного ритуала и видоизменить его, подогнать под собственную задумку. Теория не сказать, чтобы солидная, но имеющая право на существование за отсутствием других. Прецеденты бывали, и в немалом количестве. В основе очень многих современных ритуалов лежат те, что использовались еще многие тысячи лет назад.