— Сейчас расплачусь, — предупредила я.

— Лучше возьми себя в руки, — искренне посоветовал Санпор. — И перестань засорять эмофон.

— Простите, — сказала я, беря в себя в руки.

Первое, чему Санпор научил меня — технике очищения сознания от лишних эмоций. «Люди, — говорил он, — имеют врождённую склонность к телепатии, и потому живут в перманентном эмоциональном кризе. Слишком остро воспринимают и не менее остро отдают. Необученное сознание с такими особенностями наносит исключительный дискомфорт и даже вред. Учись, Маршав, самоконтролю, учись. Не выучишься, так и останешься в этой милой комнате с мягкими стенами и встроенной системой подавления ментального шума…»

— Уже лучше, — удовлетворённо сказал психолог, внимательно за мной наблюдая. — Можешь ведь. Если захочешь.

— Док, — решительно сказала я, — вы же здесь по делу, я вас знаю. Вот и давайте по делу!

Тут в оружейную зашло несколько парней. Их шкафчики были на противоположной стороне от меня, но я отлично разглядела каждого и едва не застонала: одним из них оказался тот самый тип с прозрачными волосами. Он перекинулся с приятелями какой-то шуточкой, а потом вдруг обернулся и поймал мой взгляд. Меня полоснуло злостью, даже в глазах потемнело на миг.

Я схватила Санпора за грудки:

— Вот вы с этим Дарухом ко мне по какому делу! Да чтоб вас обоих через коллапсар на досвете! Ваша терапия мне до тазика, ясно вам? Давно уже пора понять, что не выйдет у вас ничего! Понять и отвалить от меня! Насовсем отвалить. Навсегда.

Санпор осторожно разжал мои пальцы:

— Маршав, — сказал он, счастливо — прям ребёнок, которому дали леденец! — улыбаясь, — моя терапия наконец-то принесла свои плоды! Даже раньше, чем я рассчитывал.

— Чего? — обалдела я.

— Ты запомнила имя этого юноши.

Дарух старательно грел уши, делая вид, что страшно занят своей броней.

— Вашу мать, док! — неизящно выразилась я. — Всё равно будет по-моему!

— Да? — скептически хмыкнул Санпор, поднимаясь. — Поглядим.

Я треснула от злости, вскочила, занесла ногу, пнуть лавочку, потом передумала. Лавочка-то металлическая! А ботинок на мне не бронированный.

Дарух уже стоял возле меня:

— Что он от тебя хотел?

Я посмотрела на него, сосчитала до десяти, улыбнулась и ответила:

— Ничего.

* * *

Если от оружейной повернуть вправо, то будет небольшой мостик над нижним ярусом, а за мостиком — обзорная площадка с прозрачной стеной. Не экран, стена на самом деле прозрачная. За нею — безграничный космос. Звёзды, звёзды, звёзды, звёзды… Небо заткано светом так, что на нём не осталось места для черноты. Беззвёздное пространство сияет сиреневым, алым, синим, — это так называемые туманности. При таком небе ночью на планетах светло, как пасмурным днём у нас на Земле. Я знаю. У меня были увольнительные на планеты местной группы. Попробуй-ка не слетай в положенное время на курорт! Санпор к вылетам не допустит.

На самом деле я живу полётами. Вся моя жизнь — в ложементе навигатора, от и до. Я маневрирую, я выбираю пути, я веду корабль сквозь пространство и время, у меня интуиция и — теперь уже шестилетний! — опыт. Меня ценят.

Но того безумия, с каким мы вместе с Кев улепётывали с Земли двадцать первого века — с моей, чёрт побери, Земли! — я не испытывала уже очень давно.

Что-то ушло из души. Что-то, что держало меня, не давало мне перестать быть собой. Теперь я словно на краю бездны стояла, а в спину толкал порывами свирепый ветер. Ведь сорвусь… вопрос времени…

«Ты запомнила его имя…»

Запомнила.

Дарух.

Прозрачные волосы, льдистые глаза…

К чёрту!

Я всё равно к нему не подойду. А сам он очень скоро перестанет меня цеплять. Вокруг полно других женщин, красивее и сильнее меня. И его родной расы, что важно. Детей ему родят… а хотя в здешнем мире детей рожают в пробирках, выращивают в аппаратах искусственной утробы, с модификациями или без, так что абсолютно неважно, плоден твой партнёр или бесплоден, есть у вас биологическая совместимость или её нет. Другое дело, что ты подписываешь контракт, прямо запрещающий тебе заводить ребёнка, пока находишься при исполнении. Репродуктивный центр втыкает в тебя противозачаточный имплант, который ты не можешь снять по своему желанию нигде, только через РЦ. И живи, жизни радуйся. Закончишь служить — приходи, соберём тебе… эмбриончик.

Сплошная польза, куда ни плюнь. Дети рождаются без наследственных болезней и всегда вовремя. Голова не болит о средствах барьерной контрацепции вообще. Стационар доволен: никаких тебе увольнений по причине внезапной беременности сотрудника.

Сказка, а не жизнь.

* * *

Слабо вам сто раз отжаться? А двести? А двести раз отжаться в режиме утяжеления? С Кев над душой, уточняю. Стоит, ругается, костерит бестолочью. Да как вытянет по ногам хлыстом — шевелись. Больно, блин! Хлыст электрический, мать его! Какое там старые добрые армейские сержанты на моей, оставшейся тыщу лет тому назад, Земле. Кев хуже во стократ.

— Если бы я знала, что всё окончится вот этим вот, — сообщила я, отдуваясь, — я б тебя сразу бросила нафиг!

— Не бросила же, — безжалостно заявила Кев, охаживая меня очередным зарядом бодрости.

Я взвыла, ушла в подкат и хлестнула в ответ. Промахнулась. Но это же Кев! Ты её подлови попробуй. Через пару секунд я уже правильно лежала мордой вниз: когда твой локоть в живодёрском капкане, а на спину давит жёсткое колено, ничего другого тебе не остаётся.

— Растяпа, — обругала Кев, отпуская меня. — Учишь её, учишь… Вставай.

— Не буду, — отказалась я, перекатываясь на пятки. — Хватит, Кев!

— Время ещё не вышло, — сурово ответила она. — Вставай!

— Не буду!

Сейчас она ударит. Я её хорошо знаю, она не потерпит неподчинения. Такой характер. Положена тебе динамическая тренировка от сих до сих — изволь. Даже смерть не является уважительной причиной завершать занятие раньше. Дисциплина. Орднунг!

Хлыст свистнул, и я метнулась в сторону, за пределы тренировочного ринга. Уже оттуда наставила на Кев пистолет из пальцев:

— Пиф-паф, ты убита!

— Маршав! — разозлилась она.

— А чего Маршав, в реальном бою так и было бы. Мы же все в броне на вылете, даже если в туалет приспичит!

Сигнал зуммера: время вышло. Кев отшвырнула хлыст, показывая своё недовольство. И тут мне на ручной брас пришла рассылка. Я активировала голографический экран: расписание дежурств от диспетчерской. Явиться послезавтра… блабла… планируемые вызовы…

— О! — восхитилась я, — в планах бросок к Лазурной стоит!

— Нашла, чему радоваться, — буркнула Кев, отключая тренировочную зону.

— Ты что! Это же взрыв сверхновой! Всю жизнь мечтала увидеть.

— Ты его не увидишь, — хмуро осадила меня Кев. — Ты будешь улепётывать из того хронопласта со всех движков, и если где-то дрогнешь или ошибешься, то больше не увидишь ничего и никогда. Сколько там народу?

— Двести пять…

— Двести пять гражданских учёных со штырём в башке, — Кев скривилась, как при зубной боли. — Маршав, молись, чтобы в этот план вписался кто-нибудь другой…

Я промолчала.

В тренировочных полётах мы отрабатывали навигацию в пространстве взрывающейся звезды. Начальство считало, что навык полезный и владеть, хотя бы в теории, им должны все. Сложно, интересно, хочу попробовать в реальности. Что плохого?

Но Кев в последнее время осторожничает совсем уж по-стариковски. «Как бы чего не вышло», — её новый девиз. А я… Я хочу посмотреть на взрыв Сверхновой! Пусть даже издалека. С гражданскими будут разбираться бойцы. Собирать, строить в колонну и вести в пассажирский отсек. Ничего, наша малышка способна вместить до двух тысяч человек, если поднатужиться, то и все три. Нам по космосу не в круизы ходить. А вот серия прыжков в наше время — уже не их забота.