– Я все передам, миледи, – поклялся посланник. – Позвольте сказать, мадам, что мне будет не хватать визитов во Фрайарсгейт. Я поистине наслаждался, видя, как растут ваши дочери, пусть их хранит Господь.

Он низко поклонился.

– Благодарю вас, – улыбнулась Розамунда.

– Значит, всему конец, – тихо заметил Оуэн, когда они этой ночью лежали в постели. – Генрих, которому я служил, умер и похоронен. Молодой король совершил благородный поступок, женившись на принцессе Екатерине.

Теперь остается ждать наследников.

– Кстати, о наследнике, – промурлыкала Розамунда. – Нам давно пора снова попробовать сделать сына, милорд.

Она игриво прикусила мочку его уха.

– Но Бесси всего лишь год, – отбивался он. – Это слишком скоро.

– Мне уже двадцать, – напомнила она. – Давай родим сына или двух и на этом успокоимся. Ребенок появится не раньше следующего года, а к тому времени Бесси исполнится два. Так что времени достаточно. Или ты больше не хочешь меня?

– Вы становитесь ужасной сладострастницей, мадам, – заметил он.

– Но как же еще возбудить твою страсть? – прошептала Розамунда и, к удивлению мужа, оседлала его. – Если мужчина может быть сверху, то почему не женщина? – объявила она, глядя в его изумленное лицо.

Немного подумав, Оуэн стал ласкать ее округлые груди.

– Вряд ли у меня найдутся возражения против этого, – задумчиво протянул он, потирая большими пальцами ее соски, Она блаженно прикрыла глаза. Восхитительные ощущения неизменно охватывали ее, когда он прикасался к ее грудям. Розамунда слегка подвинулась.

– Я помню, как говорила тебе, что мы должны сделать что-то иное, если хотим зачать сына. А вдруг это нам поможет!

Она нагнулась и припала к его губам.

– Ты будешь моим жеребцом, а я – твоей наездницей.

Ее новые дерзкие повадки невероятно возбуждали Оуэна. Он и не думал, что его сладкая Розамунда способна на такое. Она никогда не отказывала мужу в постели и наслаждалась его ласками, но сама редко отвечала ему тем же.

Он почувствовал, как плоть его поразительно быстро отвердела. Оуэн на секунду закрыл глаза, упиваясь ощущениями, потирая ее любовный бугорок и обнаружив, что он уже увлажнен похотью, рассмеялся, крепче сжал ее талию и опустил на себя. И застонал, когда ее тугое тепло приняло его.

Его меч так легко скользнул в ее ножны, что Розамунда охнула и обвела языком пересохшие губы. Она уперлась обеими руками ему в живот, откинулась назад, бесстыдно изнывая от желания, сжала его бедрами и начала двигаться, сначала медленно, потом, по мере того как возбуждение нарастало, все быстрее, пока из горла не стали вырываться тихие крики удовольствия.

Неожиданно Оуэн громко застонал, и она ощутила, как его семя исторгается в ее жаждущее тело. Она упала на его широкую грудь, отчего-то измученная и готовая заплакать.

Они наконец зачали сына! Она это знала!

Его руки обвились вокруг ее плеч.

– Ну и дерзкая ты девчонка, Розамунда, моя красавица жена. Я люблю тебя!

– Знаю, – ответила она. – Ну разве не счастье, что я тоже люблю тебя, мой Оуэн?

Он почувствовал, как ее слезы падают ему на грудь, и улыбнулся. Не важно, родит ли она ему сына. Ему хватает и того, что они рядом. Его сладкая роза. Его истинная любовь. Она так и уснула на нем, и он осторожно перекатил ее на перину, натянул одеяло и, по-прежнему улыбаясь, продолжал смотреть на жену. Как она прекрасна! Недаром принц так старался соблазнить ее столько лет назад. Честно говоря, он и сам не прочь был обольстить Розамунду, но, как истинный рыцарь, не мог совершить столь бесчестный поступок. Благодаря доброте шотландской королевы и ее бабушки он получил свою дорогую Розамунду и за это всегда будет им благодарен.

К августу Розамунда уверилась, что снова ждет ребенка, но на этот раз все было по-другому. Она не могла выносить резких запахов, особенно запаха жареного мяса: ее тут же начинало тошнить.

Но утренняя болезнь закончилась так же внезапно, как началась, только живот Розамунды рос не по дням, а по часам, не то что с девочками. На этот раз она была уверена, что носит сына, которого решила назвать Хью, в честь своего второго мужа.

– Генри вряд ли будет доволен, если постоянное напоминание будет у него перед глазами, – хмыкнул как-то Эдмунд, когда они сидели в зале и слушали завывание февральского ветра. Поленья в очаге громко потрескивали.

– Но не могу же я назвать своего сына Генри, – заметила Розамунда, потянувшись к засахаренному розовому лепестку.

– Тебе нужно приготовить имя и для девочки, – вставила Мейбл.

– Это не девочка, – твердо ответила Розамунда.

– Что Бог даст, – возразила Мейбл. – Выбери на всякий случай имя для девочки.

– Родится Хью, – неумолимо повторила Розамунда.

Роды начались через несколько дней.

– Слишком рано! – вскричала она. – О-о-о, слишком рано!

Она упала на колени, сжимая обеими руками живот, раздираемая резкой болью.

Оуэн подхватил жену и прижал к себе. Слуги побежали за родильным стулом. Отошли воды, промочив их обоих, но Оуэн не отпустил жену и тихо утешал ее, когда схватка оказывалась особенно сильной. Увлажнял ее губы смоченной в вине салфеткой. Целовал лоб и вытирал выступившие на нем капли пота. А Розамунда горько плакала, ибо хотя инстинктивно знала, что родит сына, что-то подсказывало ей: она потеряет его еще до того, как узнает. Сердце ее разрывалось от горя, и все же она не была готова к тому, что из ее лона в потоке кровавой жидкости выскользнет идеально сформированное тельце с пуповиной, туго обмотанной вокруг его шеи. Крохотное личико и конечности были зловеще синеватого цвета. Ни звука не вылетело из его горлышка, и Мейбл, не вытирая струившихся по лицу слез, устало покачала головой.

– Он мертв, бедный малыш, – объявила она и, пытаясь успокоить воспитанницу, добавила:

– Но ты выживешь, дорогая девочка, и принесешь Фрайарсгейту другого наследника.

– Позволь мне увидеть его, – прошептала Розамунда. – Увидеть моего Хью.

Мейбл обтерла младенца и, завернув его в свивальник, поднесла Розамунде. Скорбящая мать смотрела на ребенка, точную копию отца, с таким же хохолком светлых волос и почти невидимыми ресничками, лежавшими на щеках. Молчаливые слезы падали на маленький трупик, прижатый к ноющим грудям. Мейбл перерезала пуповину, но личико оставалось по-прежнему синим. Мейбл потянулась, чтобы взять младенца, но Розамунда ответила свирепым взглядом.

– Не сейчас, – прошипела она. – Не сейчас!

Пришлось вмешаться Оуэну.

– Отдай мне моего сына, Розамунда, – попросил он, и она, поцеловав холодный лобик новорожденного, протянула тельце отцу. Оуэн, в свою очередь, поцеловал сына.

– Он само совершенство и, учитывая, что явился на свет почти на месяц раньше, почти так же велик, как его сестры. У нас был бы прекрасный сын, любимая, и будет еще один, обещаю. Он выживет и будет здоровым и сильным ребенком.

С этими словами, он передал мертвого младенца молодому священнику.

– Я окрещу его, миледи, перед тем как похоронить, – тихо сказал отец Мата. – Его зовут Хью, это я знаю, но, может, мы добавим еще и второе имя, Симон, потому что сегодня День святого Симона.

Розамунда кивнула и печально спросила:

– Как же вы похороните его, ведь на земле еще лежит снег?

– У церкви земля помягче, – пояснил отец Мата.

Розамунда снова кивнула.

– Тогда идите, – обронила она и замолчала.

Священник вышел из зала, держа на руках младенца.

– Почему я не могу дать тебе сына? – с отчаянием вымолвила Розамунда.

– Ты дала мне сына, – возразил Оуэн.

– Но он мертв! Наш сын мертв!

Он обнял жену и позволил ей плакать, пока не иссякли слезы. Глаза ее распухли так, что превратились в щелки. И без того измученная потугами, она едва дышала.

После того как Мейбл убрала все свидетельства несчастных родов, Оуэн поднял Розамунду, унес в спальню, уложил в постель и, поддерживая за плечи, напоил горячим вином с пряностями. Он знал, что Мейбл подлила туда макового сока, поэтому Розамунда быстро заснула.