– Я позабочусь о том, чтобы она проспала несколько дней, – пообещала Мейбл, когда Оуэн спустился вниз. – Сон – великий целитель, хотя она еще долго будет скорбеть о потере младенца. Какая жалость, Оуэн! Такой чудесный мальчик!

– Почему же он родился раньше срока и мертвым? – с горечью бросил Оуэн. Его сердце разрывалось от гнева, но он не подаст виду, иначе Розамунда станет винить себя. – Он и вправду был красавчиком. Совсем как его сестры.

– Он задохнулся, потому что пуповина обмоталась вокруг шейки. Кто знает, сколько времени мертвец пролежал в чреве матери? Священник наверняка скажет, что это воля Божья, хотя в толк не возьму, почему Господь захотел прибрать эту крошку. Это великая тайна. Зато Розамунда доказала, что способна рожать сыновей, У вас еще будет другой, и в следующий раз все обойдется, вот увидите. Такие вещи бывают. Это несчастная случайность, что бы там ни твердил священник.

– Да, – согласился Оуэн, – но она вне себя от горя.

Он уселся на стул у огня и, рассеянно погладив гончую, взял у Мейбл кубок с вином.

– Разумеется. У Розамунды любящее сердце, да и мать она преданная, – кивнула женщина.

– Что я скажу девочкам? – вздохнул он.

– Объясните, что их братец предпочел остаться с ангелами. Только Филиппа поймет, в чем дело. Бэнон и Бесси чересчур малы.

– Верно, – кивнул он, поднося к губам кубок и едва заметив, что Мейбл оставила его наедине со своими мыслями. Такой печали он не испытывал со дня кончины матери, когда впервые в жизни остался совсем один. И одиночество длилось до тех пор, пока он не женился на Розамунде. Они вместе переживут потерю Хью и смогут дать друг другу утешение и любовь. Вдвоем легче вынести утрату.

Розамунда и в самом деле проспала несколько дней, просыпаясь лишь на несколько минут, чтобы проглотить ложку бульона и выслушать ласковые слова мужа. Потом она снова пила зелье и засыпала. Только через неделю она очнулась по-настоящему. Дочери взобрались на постель, прижались к матери, щебеча о том, что их братик решил остаться с ангелами. Услышав это, Розамунда проглотила слезы и прижала к себе детишек.

На вторую неделю она поднялась с кровати и увидела, что снег растаял, а холмы снова зазеленели. Впервые выйдя из дома, она поспешила к маленькой могилке, где лежал ее сын. Простояв, как показалось Оуэну, целую вечность, она отвернулась и объявила:

– Я голодна.

Невероятное облегчение охватило его.

– Давай вернемся в дом и поедим, – предложил он.

Она взяла его за руку.

– Я знаю, это случайность. Больше такого не повторится. И у нас будет еще один сын, Оуэн.

– Обязательно, – согласился он, но тайком попросил Мейбл давать ей настой из семян моркови, чтобы на несколько месяцев предотвратить зачатие.

– Будет ли у нас сын, это воля Божья, – сказал он, – но я не желаю потерять свою любимую.

– Да, ей нужно полностью восстановить силы, – поддержала его Мейбл.

Жизнь покатилась по привычной колее. Поля были вспаханы и засеяны. Овощи посажены. Травы поднялись из-под прошлогодней соломы. Весна вступила в свои права.

Сады зацвели, и бело-розовые облака разливали в воздухе слабый, но сладостный запах. Никогда еще Розамунда не видела такой красоты.

Из Оттерли приехал Генри Болтон, притворившись, что скорбит об их несчастье, и предлагая брак между своим старшим сыном и Филиппой.

– Я пока еще не думал о свадьбах дочерей, – заявил Оуэн, – но когда настанет время, поищу женихов в других семьях. Приток свежей крови улучшает породу. Найди другую суженую для своего парнишки. Моих тебе не видать.

Поникший Генри поспешил уехать.

– Кажется, он наконец признал поражение, – заметила Розамунда, глядя ему вслед. – Вот уж не думала, что он откажется от мысли завладеть Фрайарсгейтом, но на этот раз он все понял.

– Несчастный, сломленный человек, – добавил Оуэн. – Распутное поведение жены его добило. Будь он в самом деле храбрецом, вышвырнул бы ее из дома. Но он – жалкий трус, как все наглецы, любящие издеваться над теми, кто слабее.

На какой-то момент Розамунде даже стало жаль Болтона. Он всегда считал себя неизмеримо выше единокровных братьев и презирал их за незаконное происхождение. Теперь же был вынужден смириться с неверностью жены и признать двух ее бастардов. Да и что ему оставалось делать?

Публично объявить себя рогоносцем? Нет, этого Генри вынести не мог. Поэтому стиснул зубы и смирился с тем, чего нельзя было изменить.

Теперь, когда в Англии правил Генрих VIII, новости приходили чаще, тем более что погода стояла теплая. По всем дорогам разгуливали бродячие торговцы, которые, слыша о богатом поместье, частенько туда заглядывали.

Супруги узнали, что король с королевой были коронованы двадцать четвертого июня, на Иванов день, в Вестминстерском аббатстве. Королевская чета прибыла на барке из Гринвича двадцать второго числа и по обычаю поселилась в лондонском Тауэре. Повсюду устраивались пышные празднества. Молодой король в богатом одеянии был поистине великолепен.

Снова пришло время жатвы, и на этот раз урожай был на редкость обилен. Амбары ломились от зерна, а фрукты собирали целыми бушелями. Оуэн принимал в сборе яблок и груш самое живое участие. По какой-то причине, которую Розамунда никогда не понимала, он обожал взбираться на верхушки деревьев и срывать оттуда плоды, до которых никто не мог дотянуться. Он сбрасывал их вниз поджидавшим под деревьями женщинам. Ничто не доставляло ему большего удовольствия, как спуститься в подвал глубокой зимой и вернуться с сочным яблоком или грушей. Он частенько твердил Розамунде, что лежащие сверху плоды и есть те, которые он снял с самых верхних веток. Потом он с довольной улыбкой съедал фрукт.

Вот и в тот день, пока Розамунда подшивала подол нового платья Филиппы, он отправился в сад. Через некоторое время в зал вбежал Эдмунд. Она подняла глаза и улыбнулась в знак приветствия, вдруг подумав, что Эдмунд состарился прямо на глазах.

– Розамунда, – выдавил он.

– Что?

И тут она заметила Мейбл, стоявшую за спиной мужа.

– Розамунда, – повторил он и, к ее величайшему изумлению, разрыдался, как ребенок, громко всхлипывая и шмыгая носом.

– Иисус Мария! – оттолкнула Мейбл мужа.

Уж эти мужчины! Способны дать слабину в самый ответственный момент.

– Случилась беда, – начала она.

Розамунда вскочила. Крохотное платьице свалилось на пол.

– Оуэн?

Единственное слово камнем упало в тишину. Мейбл набрала в грудь воздуха.

– Он мертв.

– Мертв?!

Розамунда уставилась на нее, как на сумасшедшую.

– Мертв?!

– Упал с дерева, девочка. Сломал шею. Умер в ту же минуту, как ударился о землю, – выдохнула Мейбл, стараясь сдержать слезы.

Розамунда испустила крик, такой жалобный и пронзительный, что собаки завыли, а обе кошки забрались под стол.

Ее девочка на грани безумия. Собственный муж рыдает, как женщина!

Мейбл выступила вперед. Слезы лились по обветренному лицу. Но она взяла себя в руки и отвесила Розамунде звонкую пощечину.

– Приди в себя, девчонка! – свирепо прошипела она. – Помни, ты госпожа Фрайарсгейта. Тут уж ничего не поделаешь. Придется смириться. Знаю, как тебе тяжело, но ничего не изменить. Вспомни, с каким достоинством переносила свои несчастья королева, и последуй ее примеру.

Янтарные глаза Розамунды наконец обрели осмысленное выражение. При виде мужчин, несших на доске тело, она невольно схватилась за горло и глубоко вздохнула, чтобы прояснить голову.

– Эдмунд, прекрати плакать и поговори с плотником.

Пусть гроб доставят еще до заката. Моего господина нужно похоронить как подобает. Кто-нибудь, сходите за отцом Матой. Энни, немедленно приведи моих дочерей в зал. Они должны знать, что произошло с их отцом.

Она подошла ближе к телу мужа и велела работникам:

– Положите его на высокий стол.

Оуэн выглядел так странно: голова повернута под неестественным углом, на лице удивленное выражение.

Розамунда отвернулась, чувствуя ужасную слабость, оперлась на стул и тяжело села.