Дикий крик женщины словно ножом резнул стоявших на улице.

– Что они с ней делают?

– Ой, хлопцы, что же вы стоите? Зайдите в дом.

– Может, там над женщиной знущаются, а вы рты пораззявляли…

– Мало того, что человека в тюрьме гноят, так еще бабу мордуют…

– Эй, мужики, пошли!

– Стой! Куда! – крикнул на рабочих капрал, стоявший у двери.

– А что вы с ними делаете?

– Чего они кричат?

– Пусти в хату!

– Почему без понятых?

Услыхав эти гневные выкрики, Дзебек подскочил к двери.

– Это что такое? Разойтись сейчас же!

Никто не уходил. Наоборот, со всех сторон на шум сбегались обитатели пригорода.

– Тетю Марусю нагайкой бьют! Я сам видел в окно… – кричал Василек, забравшийся на забор.

– За что бабу бьете? – глухо спросил у Дзебека пожилой рабочий.

Толпа напирала. Дзебек чувствовал, как страх холодной гадюкой ползет по его спине. Он знал: толпа сомнет его, если заметит этот страх. Он выхватил из кобуры револьвер.

– Разойдись, а то стреляю!

Передний ряд вогнулся, но отодвинуться далеко не мог, так как сзади напирали. Только бородатый рабочий, стоявший перед Дзебеком, не сдвинулся с места.

– Ты этой штучкой не махай! Всех не перестреляешь… Убирайтесь-ка отсюда по-хорошему…

Выстрел ударил всех по сердцу.

Рабочий схватился за грудь, качнулся и повалился на бок. Толпа вокруг него сразу поредела. Жандармы вытащили из дома жену Патлая и швырнули ее в извозчичью пролетку. Держа револьверы наготове, жандармы встали на подножки.

Дзебек и Кобыльский вскочили во вторую пролетку и помчались.

А около убитого собиралось все больше и больше людей.

Слух о том, что польские жандармы убили слесаря Глушко, разнесся по переулкам пригорода. Он проник во все уголки и добрался до самых крайних землянок. Большинство людей устремилось к дому Патлая, чтобы собственными глазами убедиться в этом. Остальные горячо обсуждали случившееся у своих домиков.

– За что убили? – спрашивало сразу несколько голосов того, кто приносил эту весть.

– За Патлаеву бабу вступился. Так его той Кобыльский – знаете, что вышибалой у Пушкальской служил? – застрелил с револьвера.

– Не Кобыльский, а той, что рулетку на базаре крутил. А теперь он у их за вахмистра.

– А где ж закон? Людей убивают ни за что ни про что.

– Закон один – кто палку взял, тот и капрал. Дожились до новых хозяев!

– Да, теперь так: день прожил, не повесили – скажи спасибо. Ну и житуха!

И только кое-где разговоры носили более решительный характер.

– Это о чем вы, хлопцы?

– Да так, языки чешем… Эти гады что хотят, то и делают. А мы все больше на языки нажимаем. Потрепался – и до хаты! А ночью тебе придут кишки выпустят…

– Что ж ты, такой храбрый, здесь стоишь? Пойди к панкам да поговори с ними.

– Чего ты зубы скалишь? Тут людей стреляют, а тебе шуточки!

– Говорил я: не носите, хлопцы, немцам ружей. Теперь вот немцы тикают, а с панками нечем справляться. Так и оседлают.

– Кабы дружный народ, а то каждый за свою шкуру трусится.

– От то-то же! Покажет дулю в кармане и давай тикать, чтоб не поймали…

– Нас тут одних фронтовиков, почитай, человек триста найдется… Не верю я, что все винтовки сдали!

Но тут в разговор решительно вмешивается жена:

– Гнат, иди домой! Иди домой, говорю!

На заводе Баранкевича заканчивала работу вторая смена. У главных заводских ворот скопилась густая толпа пришедших на смену. Часть рабочих прошла через контрольную будку в заводские цеха, остальные, узнав об убийстве, задержались у ворот.

– Чего стоите? Проходите, говорю вам! – кричал старый заводской сторож.

– Успеем… Еще гудка не было.

Андрий кидал в топку последнюю порцию угля.

Стрелка часов подходила к трем. Кочегары сменялись на десять минут раньше других.

– Слыхал, Андрюша, Глушко застрелили ляхи, – сказал, подходя к нему, его приятель, кочегар Дмитрусь.

В котельную входила новая смена, и Андрий уловил отрывистые фразы:

– А у ворот кутерьма начинается!

– Видал, охранники побежали туда?

За окном послышался выстрел. Кочегары переглянулись.

– Что там?

Несколько секунд все молча прислушивались, невольно ожидая следующих выстрелов. Андрий полезло лесенке на кожух котла. Наверху – три узких окна. Одно из них было открыто. Из него были видны заводские ворота. Там творилось что-то неладное. Вся площадь перед воротами запружена народом. Какой-то человек, взобравшись на ограду, что-то кричал в толпу. К воротам один за другим подбегали легионеры, охранявшие завод.

Из соседнего машинного отделения в котельную вбежал младший механик пан Струмил.

– Почему вы не даете гудка на смену? – кричал он изо всех сил.

– Где Птаха? Давайте же гудок!

Видя, что его никто не слушает, механик сам схватил кольцо, прикрепленное к канату, открывающему клапан гудка, и потянул его вниз.

Мощный рев ошеломил Андрия. Он забыл обо всем. Он видел только начинающуюся у ворот свалку, и вдруг – этот рев.

Из всех дверей на заводской двор повалил народ.

Среди рабочих – половина женщин.

Андрий быстро спустился на пол.

Струмил отпустил кольцо. Рев смолк. Только теперь механик увидел Птаху.

– Где ты шлялся?

– Я в окно смотрел…

– А-а-а, в окно! Тогда получи расчет! Тебя нанимали для работы… Принимайтесь за дело! – крикнул Струмил кочегарам и выбежал в машинное отделение.

Андрий несколько секунд стоял неподвижно. Его захватила одна мысль.

Он колебался, отстранял ее. Но она уже завладела его волей. Сердце его замерло, как перед прыжком с высоты. И уже в следующее мгновение он ринулся к двери, запер ее, положил ключ в карман. Затем вернулся к котлам, схватился за кольцо и повис на нем. Рев возобновился.

– Ты что, с ума сошел, Андрий! – кинулись кочегары к Птахе. – Хочешь, чтобы нас всех поувольняли?

Но Андрий не слушал их. Он продолжал тянуть кольцо вниз.

– Брось, Андрюшка! Повыгонят же всех, – взмолился Дмитрусь.

Андрий схватил свободной рукой тяжелый лом, которым разбивали уголь, и закричал в лицо Дмитрусю:

– Скажи хлопцам, чтобы тикали отсюда! Через запасную… Пущай говорют, что я ломом их дубасить стал…

Но его не было слышно. Тогда Андрий отпустил кольцо. Рев мгновенно стих. Ухватив обеими руками лом, сверкая глазами, весь черный от угольной пыли, он кричал товарищам:

– Выбегай через запасную! Ребята, по-дружески прошу – выбегай сейчас же! Я гудеть буду, чтобы народ поднять… Пущай меня одного мордуют… Выскакивай, хлопцы, а то вдарю ломом! Живей! – Он замахнулся.

Кочегары гурьбой бросились к запасному выходу.

Андрий набросил железные крюки на дверь, засунул свой лом между дверными ручками и опять схватился за кольцо. Вновь, потрясая воздух, заревел гудок, прерывистый, страшный вестник несчастья. Он заставил всех в городе выбежать на улицы. Он вздыбил редкие волосы Баранкевича. Он заставил побледнеть Врону и бросил в дрожь Дзебека. В тюрьме напряженно прислушивались к этому реву. Из немецкого эшелона выскакивали солдаты и оглядывались вокруг. А гудок продолжал реветь…

В дверь котельной ломились охранники. Но окованная железом массивная дверь чуть вздрагивала под ударами их прикладов.

– Несите лестницу! Марш к окнам! Стреляй по нем, пся его мать! – кричал капрал охране.

Андрий узнал об опасности, лишь когда в окно грянул выстрел и пуля свистнула у его головы. Он невольно выпустил кольцо. Рев смолк. Спасаясь от нового выстрела, Андрий бросился к угольной яме.

Вытянув руки с карабином вперед, в окно втискивался легионер. Птаха метался в угольной яме, как пойманная мышь. Он чувствовал, что приходит конец его бунту. Его охватило отчаяние.

Окно было узкое, и легионер с трудом продвинулся в него одним плечом.