Как браксаны могут быть такими слабыми, размышляла она, и все равно создавать иллюзию силы? Женщина вывела Турака из главного зала на темную улицу. Она встретила его там, пока солнце, Бисалос, все еще высоко стояло на небе. Теперь место солнца заняла луна. Женщина вызвала такси, прислонила Турака к стене и попыталась успокоить.

— Я взял тебя, чтобы попробовать, — пробормотал Турак. Его лицо покрылось потом. — Теперь вероятно я не смогу этого сделать.

— Это не имеет значения, лорд… — Она покачала головой и грустно улыбнулась. — Будут другие ночи, другие женщины. Что касается меня, лишь немногие женщины моего класса могут похвастаться, что становились свидетельницами знаменитой браксанской ярости. Если я сослужила вам хоть небольшую службу…

— О, да, определенно! Нам отчаянно нужны женщины, таким, как я. Мы не можем подойти к нашим… Ведь с женщинами из простолюдинок все получается по-другому, не правда ли?

— Нет, это не так, — грустно покачала головой женщина. — Но это не имеет значения, лорд. Через мгновение подъедет такси, отдых пойдет вам на пользу.

— Я все-таки убью его! — пробормотал он вяло. — Я должен. Нет другого способа…

Такси прибыло к месту назначения. Женщина нежно оторвала Турака от стены и заметила, как из таверны вышли двое любопытствующих, но посчитала, что лучше не говорить об этом Тураку. Он чуть не упал, подвернул ногу, но с помощью женщины добрался до машины и рухнул внутрь. К тому времени, как она ввела адрес в рулевой механизм, он уже крепко спал, поэтому она запрограммировала будильник перед тем, как отправить такси в путь.

«Который из наблюдателей захочет попробовать женщину, выбранную лордом?» — размышляла она. Она надеялась, что ни один не пожелает, но, с другой стороны, браксинская удача редко кому-то сопутствовала.

— И ты показал себя дураком перед кем? Не перед высшим классом, представители которого по крайней мере знают, что ты — исключение в нашей расе! Нет, ты ведешь себя, как идиот, в Сулосе, и позоришь нас перед людьми, что никогда не видели нашей славы. Турак, тебе придется постараться, чтобы исправить это положение.

— Отец… — слабо воспротивился Турак.

Разозленный Сечавех оборвал его жестом.

— Не надо мне рассказывать про то, как ты был пьян, и про сегодняшнее похмелье. Я не хочу про это слышать. И не пытайся меня убедить, что все это на самом деле не имело места, или все было не так, или что я утрирую. Я знаю . Я отправлял Караса следить за тобой; он стал свидетелем всей сцены. Итак! — глаза Сечавеха горели гневом, Турак прикрыл веки влажной тряпкой. — Ты — позор для нашего племени, — объявил кайм’эра. — Ты — живой пример всего, что браксаны отвергают. Я жалею о том дне, когда позволил тебе дожить до взрослых лет!

— А я сожалею о днях, когда ты удерживаешь меня в этом благословенном Доме! Папа, неужели ты не понимаешь? — Турак поднял налитые кровью глаза, прося, чтобы его выслушали. — Я не могу более тут жить. Мне тридцать лет. Пришло мое время!

— Тридцать, ты говоришь?! — закричал Сечавех. — Что такое тридцать лет по сравнению с двумястами? По азеанскому календарю тебе едва исполнилось шесть и иногда я думаю, что это более точно… Турак, ты как ребенок! Я не вижу в тебе никаких черт взрослого. Как я могу передать тебе наследство и объявить миру, что считаю тебя взрослым и независимым, когда я не думаю так и не считаю тебя взрослым? Действуй, как браксан, и ты получишь наследство соответственно твоему праву рождения!

— Как получил его мой отец? — рявкнул Турак, используя иронический речевой режим. Было опасно напоминать кайм’эра о его чужеродном воспитании, даже намеками, спрятанными в разных режимах, и Турак знал об этом. Но он не мог не порадоваться, когда лицо Сечавеха потемнело, взгляд похолодел и наполнился жутким презрением. Ненависть, чистая ненависть и ее честность странно освежали.

— Я преодолел свое прошлое, — прошипел Сечавех. — Интересно, а ты смог бы сделать то же самое? Или ты все равно остался бы рабом чужих женщин на какой-нибудь гниющей и разлагающейся планете в Пустоте? — Сечавех рассмеялся. Он снова взял себя в руки. — Возможно, это подошло бы тебе, Турак. — он отвернулся, подставить незащищенную спину считалось верхом оскорбления. — Возможно, это как раз то, чего ты хочешь на самом деле.

Сечавех мгновение стоял неподвижно, добавляя оскорбление к уроку, который преподал сыну, и подчеркивая его бессилие — несмотря на всю ярость молодого человека, посмеет ли он ударить? — затем широкими шагами направился к двери. Она автоматически открылась перед ним, лорд обернулся с улыбкой, налаждаясь последним ударом.

— Женщина — ты ведь помнишь ее? — мертва, — удовлетворенно сказал Сечавех.

— И ты получил от этого удовольствие, не так ли?

— Дело не в этом.

— Ты и твой благословенный…

— Другие тоже умрут: от всех свидетелей следует избавиться, и сделать это быстро. Но она умерла первой. Медленно, Турак, очень медленно. Это тебя беспокоит?

Темные глаза Сечавеха смотрели на сына, словно искали вход в его душу. Женщина, женщина… какое она имеет для него значение, кроме того, что он хотел ее, пил с ней, и бросил ее в объятья сулосианской ночи? Только его удовольствие обрекло ее на медленную смерть и подогрело садизм человека, которого он презирает.

— Я — браксан, — ответил Турак с вызовом.

— Правда? — казалось, Сечавех забавляется, и это тоже было нарочно, с целью принести сыну боль. — Ты правда браксан?

Турак в ярости кинул в отца тряпку, но она застряла в захлопнувшихся дверях, когда кайм’эра вышел.

— Я не могу так, — пробормотал Турак. — Не могу. Если он собирается заставить меня…

Дверь открылась. Силне поймала тряпку и остановилась, держа ее в руке.

— Лорд? — мягко спросила она.

Он жестом попросил ее войти.

Силне была невысокой женщиной, черноволосой благодаря своей браксанской половине, но с узкими бедрами из-за генетического загрязнения какой-то менее красивой расой.

«Почему она с ним остается? — внезапно подумал Турак. — Что заставляет ее служить этому человеку?»

Силне несла небольшой поднос. На нем стоял маленький стеклянный пузырек, наполненный небольшим количеством болеутоляющего для Турака. Это было средство от любой боли и довольно слабое, поэтому мало поможет, тем не менее Турак посчитал, что оно предпочтительнее, чем ничего, и с благодарностью выпил.

Власть. Силне терпит Сечавеха, потому что его Дом обеспечивает ей власть. Независимо от того, как сильно он ненавидит женщин, ему необходима одна, чтобы вести дела Дома. Независимо от того, как Сечавех ненавидит ее, он должен склоняться — хотя и неохотно — перед ее компетентностью. Этого требует браксанская традиция.

— А он… правда? Ту женщину… — Турак не мог выразиться более точно, словно таким образом кошмар обратит в реальность.

— Простолюдинку, лорд? — Силне слегка улыбнулась. — Сомневаюсь, что она стоила его времени. Вероятно, ею занимался охранник, а это быстро. — Турак знал, что она врет, но был благодарен ей за это. — Это для вас имеет такое большое значение?

— Он сделал это, чтобы причинить мне боль, — негодующе бросил Турак.

— Он хочет, чтобы вы научились быть нечувствительным к подобным вещам, — заметила Силне.

— Он ненавидит меня!

— И так должно быть, — Силне взяла пустой пузырек из его руки и снова поставила на поднос. — Разве нет, лорд Турак?

— Да, — он закрыл глаза и откинулся на шелковые подушки. — Конечно. Очень правильно. Всегда лишь ненависть… Я хочу убить его, Силне!

— Если бы вы на самом деле желали этого, по-настоящему, то не стали бы мне говорить, — помолчав, сказала она. — Вы бы не говорили никому, даже в шутку. Слишком опасно. Смерть браксана… Это очень серьезно, лорд. Поэтому я могу предположить, что вы говорите не всерьез?

Турак посмотрел на Хозяйку и постарался понять, что она на самом деле хочет сказать, но или у него в этом не имелось должной практики, или Силне была к этому готова. Какая женщина решит служить Сечавеху и делать это успешно, не став жертвой его лютого женоненавистничества?