— Не могу тебе сказать, — честно ответил я. — У меня самого никогда ни с кем не было продолжительных эксклюзивных взаимоотношений.

— Но вы знали тех, у кого были такие отношения.

Телепатов? Едва ли я знал их!

— Я жил довольно изолированно, Супал, — пояснил я. — У меня было мало контактов с чистокровным азеанским обществом. Мне очень жаль, но я и в самом деле не могу тебе помочь.

Супал казался раздосадованным. Думаю, что если б я не был браксаном, то он мог бы свободно обвинить меня во вранье и потребовать или информации, что хотел получить, или возврата взятки. Однако я не мог дать ему первое и не намеревался возвращать второе. По моему мнению я выполнил свою часть сделки. И к тому же я начал уставать от Супала.

— Если у тебя нет ко мне больше вопросов, то предлагаю закончить интервью, — сказал я, но мне было жаль его, поэтому я добавил: — На самом деле я не знаю, откуда ты собрал эти слухи, но уверяю тебя: в них на самом деле нет правды.

— Тогда, спасибо за то, что уделили мне время, лорд Феран. Вы мне очень помогли! — гость попытался изобразить теплую, уважительную улыбку, но я чувствовал под нею злость.

Гладко солгал, подумал я. И сделал то же самое.

— Мне жаль, что я не мог ответить на все твои вопросы более подробно, Супал. Если тебя заинтересует что-то еще (я подумал о совсем другом предмете), можешь приходить.

Только я произнес эту фразу, как тут же пожалел о ней. Это подтвердил блеск в глазах Супала, будто он предвкушал, как придет снова меня раздражать. Тазхейн, подумал я, мне теперь никогда не удасться от него избавиться! Но тут вмешался здравый смысл: зачем ему возвращаться, если ясно, что я или не могу, или не стану говорить ему то, что он хочет знать?

Поэтому я проводил гостя и был уверен, что мы расстались навсегда.

Ни тут-то было!

Третья звуковая дорожка

Сечавех когда-то объяснял мне, что такое чувство вины — бессмысленная, бесполезная эмоция, одна из самых разрушительных и калечащих, которых человек выдумал по ошибке. Браксаны ей не подвержены (как и ее сестрам, сожалению и печали). Или по крайней мере, пытаются.

Если уж говорить правду, то я совсем не чистокровный браксан. Дело в том, что у меня остался неприятный осадок после случившегося в тот день. Когда бы я ни коснулся умного камня (не слишком часто, потому что боялся пробуждения моих похороненных способностей), я думал о Супале и его стремлении открыть великий азеанский секрет, в существовании которого он не сомневался. Супал — необразованный дурак, но мне было его жаль. А поскольку он подарил мне такую ценную вещь, я также сожалел, что не смог в свою очередь удовлетворить его жажду знаний.

Иногда человеку лучше оставаться бесчувственным, гнусным подонком, и это был один из тех случаев. К сожалению, я этого тогда не понял.

Супал вернулся в мой Дом через три дня и попросил аудиенции. Поскольку я сам дал ему разрешение прийти еще раз, то посчитал, что не должен ему отказывать.

У него появилась дополнительная информация для стимуляции моей памяти, и, быстро выполнив требования этикета, мы сразу перешли к делу.

— Откройте этот труд, мой лорд, — писатель протянул мне металлическую пластинку, величиной с ладонь, которую я развернул и просмотрел, не вчитываясь. Я настолько привык к кольцам, какими пользуется высший класс, что даже не был уверен, имеется ли в моем Доме считывающее устройство для этой пластины. Я спросил, и оно нашлось. Мне его принесли.

— Багар, сын Кумуста, очень четко объясняет, как природа азеанского общества наказывает проводить некую форму сексуального ритуала, чтобы правильно направить энергию либидо, — продолжил рассказ Супал.

Я ничего не ответил. Мое чувство вины быстро улетучивалось и во мне поднималось раздражение. Книга — я буду ее так называть — представляла собой бесконечный набор псведопсихологической чепухи, призванной убедить читателя, что под спокойной, невозмутимой поверхностью азеанской сексуальности маячит мир темных ритуалов и чужеродных прихотей. В качестве небольшого примера подойдет следующий:

«Как так получилось, что народ не только обманывает своих соседей, но очевидно и самих себя? На первый взгляд кажется, что азеанцы искренне верят в свои заявления об „умеренности“ и сами убеждены, что наука их предков избавила расу от нежелательных человеческих черт — главной из которых конечно считался постоянные человеческое стремление к сексуальной стимуляции.

Более тщательное исследование сексуальной мнемоники [4] предлагает интересный взгляд на этот кажущийся парадокс. А что если потворствования своим желаниям, практикуемые в азеанском ритуальном освобождении, искренне забываются впоследствии? Не исключено, что комплексная подсознательная наука о символах может быть использована, чтобы отделить каждодневную (или «умеренной») личность от той, которая свободно может экспериментировать с полным набором человеческих изысков».

Я посмотрел на Супала, не смея поверить в увиденное. О его фанатизме четко говорило то, что он абсолютно неправильно понял мое выражение.

— Видите ли, я знаю, — запальчиво говорил писатель. — Я знаю, лорд Феран. И определенно вы должны были видеть, что происходило вокруг вас, все эти годы, которые вы провели в Империи. Определенно вы должны были что-то знать об их образе жизни!

Я отвечал медленно и очень осторожно, чтобы он в точности понял мои слова.

— То, что здесь написано — чушь. Совершенно необоснованная, абсолютная чушь. Я никогда не видел ничего, что позволило бы существование таких ритуалов, и я твердо верю, что никогда в современной истории Азеи не практиковалось ничего, что хоть отдаленно напоминает потворствование своим желаниям, о котором говорится в этой книге. Ты меня понимаешь?

— Я вас слышу, — угрюмо сказал Супал. Очевидно, он не сомневался: его знания Великого Азеанского Секрета будет достаточно, чтобы я открылся ему. — И я вижу, что вы все еще не желаете со мной разговаривать.

— Нам нечего сказать друг другу, — твердо ответил я. — И определившись с этим, я теперь прошу тебя уйти и взять эту… книгу с собой.

Я презрительно бросил пластину через комнату и он поймал ее, разозленный моим упрямым отрицанием его убеждений (не говоря о прямом отказе его принимать). Супал ушел в ярости и я думал, что видел его в последний раз. Я так на это надеялся!

Но меня ждали нелегкие дни.

Два дня спустя я встретил Супала перед Обсерваторией в Курате; мне потребовалась минута, чтобы отмахнуться от него, но встреча омрачила в общем удачный день, и весь его остаток я ходил, задумавшись. Вскоре соотечественники Супала стали появляться везде, куда бы я ни пошел, и, что раздражало еще больше, каким-то образом проникали на собственность, примыкающую к моей, поэтому куда бы я ни пошел и когда бы я ни вернулся домой, то вкратце получал информацию об: 1) их искренности; 2) их достойной природе; 3) моей несправедливости. Нет необходимости говорить: я испытывал искушение указать им, что «справедливость» — не особенно желательная черта среди браксанов, но не сомневался, что если заговорю, то это только подбодрит и спровоцирует наглецов, поэтому молчал.

Наконец я дошел до ручки. Дело было не только в их присутствии или настойчивости, и не в нарушении моего спокойствия (которое я высоко ценю и стараюсь поддерживать), но — в откровенной глупости, которую они демонстрировали и на которую я не мог уже смотреть. Я просил их уйти — они меня игнорировали. Я угрожал им — и да, они испугались, но все равно не сдались. Я являлся единственным связующим звеном между ними и воображаемым миром сексуального мистицизма, и они отказывались оставить меня в покое. Не стоит вообще разговаривать с фанатиками или вам будет никогда от них не отвязаться!