Проснулась. Рядом со мной сидел кто-то, одетый в халат и ночные перчатки. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, где я нахожусь, и узнать в сидящей Силне, Хозяйку Сечавеха. Мое сердце все еще трепетало в груди, лицо раскраснелось, и я с трудом овладела собой.

— Я услышала твой крик, — тихо сказала Силне. — Опять твой сон?

Я кивнула, а потом резко замотала головой.

— Просто сон. Не тот, — я задрожала, сама испугавшись непривычного вранья. Еще день назад я бы не осмелилась ей врать.

— Расскажи мне, — приказала Хозяйка.

Я изобразила ложное смущение. Это было довольно близко к правде.

— Мне снился Затар, — прошептала я.

— А-а, — Силне встала. — Знаешь ли, они с Сечавехом союзники. Все может измениться… — она внимательно посмотрела на меня и несомненно отметила следы отчаяния и желания, отразившиеся в моем лице. — Тебе нужно снотворное? — спросила она.

— Нет, — робко ответила я. — Со мной все будет в порядке.

— Сечавеху не понравится, если его разбудят.

Я содрогнулась. Это один раз случилось, и я едва пережила его гнев утром.

— Я знаю, Хозяйка. Я буду осторожна.

Она посмотрела на меня, словно пытаясь узнать что я думаю в действительности. Я соврала, но очевидно соврала удачно. Наконец Силне кивнула и оставила меня одну. И темнота — и желание — снова сомкнулись надо мной.

Утром меня вызвали к Хозяину.

Я с трепетом приближалась к двери в библиотеку, куда мне велели придти.

— Венари, — прошептала я. Компьютер обработал полученную информацию — мое имя — и открыл дверь.

Я вошла, опустив глаза, и робко встала у входа. Сечавех молча наблюдал за мной, затем встал с кресла у пульта управления библиотекой и подошел ко мне.

Он был очень высоким и сильным мужчиной и теперь навис надо мной подобно утесу.

— Тебя просил кайм’эра Затар.

Я с надеждой подняла глаза. Это был первый обман, на который я осмелилась с Хозяином. Он не должен узнать, что я слышала их с Затаром разговор.

— Я ответил отрицательно, — он издевательски осклабился.

Поняв, что Хозяин призвал меня сюда, желая насладиться моим разочарованием, я позволила мукам прошлой ночи вновь захватить меня. Боль, страх, неуверенность — все это проявилось опять. Мое выражение лица очень обрадовало Сечавеха. Он еще немного подождал, я не смела ему возражать.

Наконец он отвернулся от меня.

— Возвращайся к своей работе, — бросил Хозяин резко.

Я так и сделала.

После этого мне часто снился этот новый сон, но я научилась не кричать от своего страстного желания, как раньше старалась не кричать от страха. Оба сновидения могли оказаться фатальными в этом Доме, а у меня не было желания умирать. Силне время от времени задавала мне вопросы, но казалась довольной, раз мне больше не снится золотое яйцо, которое вроде бы являлось главным предметом ее беспокойства. По ночам я старалась спать подольше, чтобы почувствовать объятия Затара, получить удовлетворение, хотя бы во сне — но муки, страдания и воспоминания, ассоциирующиеся с вожделением, всегда будили меня и последняя мысль не связывалась с Ним, но всегда — с золотым яйцом, что всегда казалась мне бессмысленным и причиняло боль.

И так проходила моя жизнь.

Силне время от времени поручала нам новые обязанности, чтобы мы периодически работали в разных частях дома и на прилегающей территории. Я думаю, она делала это, пытаясь спати нас от Сечавеха, который, когда впадал в ярость, не сразу мог нас отыскать. К тому времени, как Силне нас находила, он успевал немного остыть. Он ненавидел Силне за это, но с другой стороны он ненавидел ее за все. Она была женщиной, а поэтому врагом Сечавеха. Если бы он мог обойтись без ее услуг, то обошелся бы. Однако существовал браксанский обычай и выбора у Сечавеха не было. Между ними установились исключительно напряженные отношения: Силне хотела содержать Дом в соответствии с традициями, Сечавех пытался навязывать всем свои прихоти, независимо от последствий. Лучше умереть, чем оказаться на ее месте.

Через некоторое время после посещения Затара — но не более десяти дней спустя, на протяжении которых он снился мне каждую ночь — мне дали задание в части дома, прилегающей к главному входу. Я там убиралась после эмоциональной и несколько неприятной деловой встречи, и услышала разговор, доносившийся из холла, и этот разговор заставил меня навострить уши.

— … как там твоя азеанка?

— Как я и планировал. Ты ожидал чего-то другого? Я не сомневаюсь…

Дверь захлопнулась, когда они вошли в переговорную залу и автоматическая звукоизоляция скрыла от меня остальную часть разговора. Я еще какое-то время прислушивалась, на тот случай если мужчины снова выйдут, но в конце концов была вынуждена вернуться к работе и молча раздумывать над странными словами.

Азеанка в Доме Сечавеха? Я не могла даже представить себе такое. Зачем здесь быть какой-то азеанке? И где ее будут держать? Какой от нее толк в этом частном владении? Ведь в другом месте от нее наверняка можно добиться большего. Даже страсть Сечавеха к пыткам казалась слишком мелкой и незначительной, чтобы вымещать ее на ком-то из врагов. От пленного азеанца можно получить полезную информацию о Войне, не так ли? Так зачем его продавать — или отдавать — частному лицу?

Вопрос отвлек меня от работы, и в последующие дни я поняла, что должна что-то предпринять и найти ответ на это вопрос. Определенно все было просто: требовалось только запросить компьютер Дома о проживающих здесь лицах, и исходить из этого. Я подождала, пока меня не отправили работать в библиотеку, потом — пока все не покинули помещение, и осторожно приблизилась к пульту управления.

«Дом Сечавеха, — набрала я. — Данные о жильцах, по расам». Такая информация должна быть доступной даже для рабыни.

Спустя мгновение компьютер выдал мне ответ:

браксаны, чистокровные — 1

браксаны, прочие — 14

браксинцы, простолюдины либо полукровки — 397

алдоусанцы — 54

рлеганцы — 3

даккарцы — 2

внашты — 61

аранакцы — 12

прочие: без четкой расовой принадлежности или особые случаи — 23

см. личные данные

Никаких азеанцев в Доме Сечавеха не оказалось.

Я снова просмотрела список. Я сделала ошибку, интерпретируя информацию? Нет, азеанцы не вступают в связи с представителями других рас, поэтому никого из них нельзя отнести к категории «без четкой расовой принадлежности». Это оставляло только особые случаи.

Я выключила пульт.

Долго сидела неподвижно, пытаясь ни о чем не думать. Возможно, если бы мое последнее лечение было успешным, я бы просто отмахнулась от проблемы, которая меня не касается, и вернулась к работе, но дела обстояли так, что амнезия, уже ослабленная полувоспоминаниями о Затаре и желании, на которое он вдохновлял меня, начинала проходить. Я почти вспомнила… что? Я знала эту азеанку? Она сыграла какую-то роль в моем несчастном случае и таким образом оказалась связанной с потерей памяти?

Меня мучили эти вопросы, пока я не заснула. Во сне покой бежал меня — потому что мне снились сны.

… слезы, заливающие лицо, и воспоминание о красивом мужчине с золотисто-солнечной кожей и густыми белыми волосами, и цели, общей для нас и забравшей его у меня в одну ужасную, кровавую ночную смену.

Я хочу умереть! Я хочу быть с ним!

Затар держит меня, довольная улыбка озаряет его лицо, и совершенные, идеальные черные глаза ловят мой взгляд и приказывают мне подчиниться.

— Эксперимент, — шепчет он, и хотя его дыхание согревает меня, я также испытываю отвращение. — Взять женщину, в крови которой течет умеренность, и посмотреть, не может ли только одно окружение заставить ее присоединиться к живущим настоящей жизнью. Посмотреть, не может ли половой инстинкт пробудиться там, где ученые разработали его отсутствие. И мучить ее самым жестоким образом — разбудить этот голод, вызывая его через отчаяние — особый вид мук, ее запрограммировали не поддаваться этому. Сечавех против лучшей азеанской науки. Смотри!