17 января в Торквемадо родилась маленькая Каталина, и здесь пришлось задержаться: Кастилию охватила эпидемия чумы. Только в середине апреля стало возможным снова двинуться в путь... все так же – по ночам, все в том же кошмаре. Если какая-то женщина осмеливалась приблизиться к гробу, она выносила себе тем самым смертный приговор!

В конце концов королевская свита, перепуганная и вымотанная до предела, решила, что пора положить конец этому жуткому странствию. Были посланы гонцы к отцу королевы – к тому самому Фердинанду Арагонскому, что был изгнан Филиппом Красивым из Кастилии и жил вместе с молодой супругой – француженкой Жермен де Фуа в Неаполе. Тем более что тот известил о своем возвращении в Испанию. Узнав о произошедшем, он ускорил отъезд, весьма довольный подвернувшимся случаем.

Он встретился с Хуаной в Тортоле. Молодая королева пережила тогда мгновения счастья: она любила отца и надеялась, что он тоже ее любит. Тогда как на самом деле у него не было иной цели, кроме как завладеть ее троном. Фердинанд, однако, умело скрыл свою игру, притворился нежным, любящим, пообещал лично сопроводить траурный кортеж до Гранады и... отправил Хуану сюда, в Тордесильяс! И она провела здесь безвылазно сорок семь лет, до самой своей смерти! Что же до тела Филиппа, то его «временно поместили» в монастырь святой Клары.

В женский! «Клариссы» были женщинами, а этого Хуана вынести не могла! Она устраивала сцену за сценой, но ничего не могла добиться, кроме того, чтобы ей разрешили посещать дорогого ее сердцу покойника, которого она продолжала упрямо обожать... Но на этот раз она забрала свой рубин из боязни, что «похотливые твари» – монашки – могут украсть его как украшение. И с тех пор хранила камень у себя.

– Иначе говоря, его похоронили вместе с ней.

– Нет. Кое-кто завладел им во время агонии королевы... Те, кто охранял ее.

– Кто же это?

– Некие маркиз и маркиза Дениа, люди без сердца и совести.

– Значит, надо искать рубин у их наследников?

– Сегодня их наследница – герцогиня Мединасели. Дениа были удостоены герцогского титула, и это – один из девяти, которыми владеет герцогиня. А камень уже давно исчез из семьи.

– Откуда вы знаете? Вы же не разыскивали вещи, оставшиеся от королевы...

По презрительной мине, которую скорчил маркиз, Альдо понял, что сказал глупость: малейшее напоминание об идоле, которому он поклонялся, должно было быть драгоценным для такого фанатика. И действительно, князь услышал:

– Только этим я и занимаюсь всю мою жизнь и потратил на это большую часть состояния. Впрочем, мне помог случай: один из моих предков в своих воспоминаниях указал, что присутствовал при покупке камня князем Кевенгиллером, тогдашним послом императора Рудольфа II при испанском дворе. Император – возможно, вам это известно – был дважды правнуком Хуаны: через свою мать – Марию, дочь Карла V, и через отца – Максимилиана, сына Фердинанда, четвертого ребенка нашей бедной королевы. Кроме того, он был заядлым коллекционером, постоянно охотился за разными историческими диковинами, в том числе необычными камнями.

– Знаю, – проворчал Морозини. – «Он любил только необычайное и чудесное», – так писал кто-то, не помню кто, из его современников.

Хорошее настроение венецианца резко упало: если в поисках рубина придется блуждать в запутанных лабиринтах королевских династий, трудностям не будет конца. Даже проникновение в склеп Хуаны Безумной, находившийся в самом центре кафедрального собора Гранады, казалось ему делом более простым. Тем не менее Альдо стало немного полегче, когда Фуенте Салида добавил со смехом:

– Итак, рубин отправился в Прагу, но я не смог бы вам сказать, что с ним было дальше. Но одно я знаю наверняка: после смерти императора 20 января 1612 года в списке оставшихся после него драгоценностей камень не фигурировал. Не было его ни среди личных вещей Рудольфа, ни среди многочисленных экспонатов его кунсткамеры.

– Вы абсолютно в этом уверены?

– Сами понимаете, я искал... Даже не надеясь когда-либо завладеть им, но хотя бы узнать...

– Слава Богу, что он вам не достался. Мне кажется, вы довольны своей судьбой.

– Теперь – да... в полной мере! – сказал маркиз, бросив влюбленный взгляд на портрет.

– Тогда удовольствуйтесь тем, что имеете, и помните, что этот проклятый камень мог принести вам лишь несчастья и катастрофы!

– Но вы-то все-таки его ищете? Не боитесь?

– Нет, потому что, найдя камень, я не оставлю его себе. Понимаете, маркиз, я уже нашел три ему подобных, и они вернулись на свое место: на пектораль Великого Первосвященника Иерусалимского храма. Рубин должен воссоединиться с ними. Только тогда он потеряет свою зловещую колдовскую власть.

– Это... еврейская реликвия?

– Не делайте гримасы: вы об этом знали. Разве вам не известно, что для того, чтобы подарить рубин Изабелле Католичке, дочь Диего де Сусана, отправив отца на костер, присвоила камень, хранившийся в севильском гетто как святыня?

Фуенте Салида смущенно отвернулся. Ни для кого не секрет, что в жилах доброй половины испанского дворянства текло хоть несколько капель еврейской крови.

– Хорошо, князь, – сказал он, поднимаясь. – Вот и все, что я мог рассказать вам. Надеюсь, вы сдержите слово и никому не скажете об этом?

Он указал на картину. Морозини пожал плечами.

– Эта история меня не касается, а слово я держу всегда. Однако вам, наверное, лучше припрятать этот шедевр на какое-то время.

Дон Манрике молча проводил гостя до дверей. И только в последний момент попросил, явно стесняясь своей просьбы:

– Если вам удастся напасть на след рубина... Мне бы хотелось, чтобы вы дали знать...

– Разумеется. Я вам напишу.

Они распрощались в соответствии с протоколом, но без рукопожатия: этот англосаксонский обычай был не в моде в Старой Кастилии...

Вернувшись в свою гостиницу, Альдо уселся в общей зале с намерением заказать себе ужин, но тут появился тот, кого он менее всего ожидал увидеть. Комиссар Гутиерес собственной персоной, еще более чем когда-либо напоминавший боевого быка. Не теряя ни секунды, полицейский набросился на «подозрительного иностранца»:

– Что вы здесь делаете?

– Я сам мог бы задать вам подобный вопрос, – как можно более спокойно заметил Морозини. – Мне как, предположить, что вы меня преследуете? А я и не догадывался.

– Вот и отлично, что не догадывались. А теперь отвечайте: зачем вы сюда приехали?

– Поговорить.

– Только поговорить? С человеком, обвинившим вас в воровстве? Странновато звучит, а?

– Именно потому, что он обвинил меня в воровстве, мне и захотелось объясниться с ним. Когда носишь такое имя, как у меня, невозможно оставить обвинение подобного рода без внимания и позволить ему тащиться за собой, особенно за границей. Разумеется, дело могло дойти до дуэли или до драки, но маркиз оказался более умным и более уравновешенным человеком, чем я предполагал. Объяснения были даны и приняты, мы оба удовлетворены, и маркиз предложил мне стаканчик «Амонтильядо», более чем приличного. Вот. Теперь – слово за вами!

– Что за мной?

– Скажите мне, по крайней мере, почему вы за мной следите? Вы работаете в Севилье. Но я встречаю вас в нескольких сотнях километров оттуда. Чего еще вы от меня хотите?

– Меня интересуют ваши дела и поступки, вот и все.

– Ах так...

В этот момент появился трактирщик и водрузил дымящееся блюдо на стол.

– Если кроме дел и поступков вас интересует и мой ужин, мы могли бы его разделить. Испанская кухня порой бывает сомнительна, но она всегда обильна. Садитесь! Мне всегда нравилось поболтать за хорошим столом.

Сформулировав таким образом приглашение разделить трапезу, Альдо про себя усомнился, заслуживает ли предложенная им пища названия «хорошего стола». Было совершенно очевидно: пережаренность свинины компенсировалась недоваренностью турецкого горошка. Все было в изобилии приправлено неизбежным красным перцем. Но, каким бы оно ни было, блюдо, по всей видимости, соблазнило Гутиереса, и он, ни секунды не колеблясь, взял стул и уселся.