Утром Морозини попросил Ги и Дзаккарию подписаться под завещанием, положил его в портфель, который всегда сопровождал его в путешествиях, быстро попрощался со всеми – так, словно ему предстояла очередная краткая поездка, обычная для известного антиквара, и отчалил на моторке Дзиана. Первым делом они заехали к мэтру Массариа, который встретил их в халате, затем, вернувшись в лагуну Сан-Марко, катер прибавил ходу и вскоре вышел в открытое море, оставляя за собой длинные белые струи пены...

Спустя час после отъезда Альдо, Чечина, повязав голову косынкой, из-под которой не выглядывали, как в прежние времена, веселые разноцветные ленты, взяла корзину и направилась к рынку Риальто. Подойдя к Капмо Сан Поло, она зашла в церковь, помолилась Богоматери, зажгла большую свечу, затем вышла через боковую дверь и углубилась в узкую улочку, куда выходили задние стены двух патрицианских домов. Остановившись около низкой калитки, она отперла ее своим ключом, потом закрыла ее за собой, быстрым шагом пересекла прелестный внутренний дворик, украшенный журчащим фонтаном, и, несколько раз стукнув в старинную свинцовую раму высокого окна, вошла в просторную комнату со словами:

– Я не могла не прийти. Есть новости...

В это самое время Альдо, сидя за рулем своего маленького «Фиата», ехал к Альпам по направлению к перевалу Бреннер. И только миновав границу и добравшись до Инсбрука, он послал своему другу Адальберу короткую телеграмму: «Остановлюсь в Праге, в отеле „Европа“. Подтверди приезд. Альдо».

Он не сомневался: если только Адальбера не свалит с ног какая-нибудь опасная болезнь, он вскочит в первый же поезд...

Морозини столкнулся с этим человеком в первый же вечер своего пребывания в Праге. Усевшись на высокий табурет в элегантном, украшенном великолепными фресками баре «Европы», прочно поставив здоровенные ступни в белых теннисных туфлях на перекладины красного дерева, тот поглощал сосиски с хреном – блюдо, которое можно получить в Праге в любой час дня и ночи, но лучше не заказывать его в баре отеля «Европа»! – и запивал их пльзенским пивом из большой кружки.

Не заметить его было невозможно: фланелевый костюм, плотно облегавший борцовские плечи, кричащий галстук, взлохмаченные рыжие патлы и красная, обожженная солнцем физиономия были совсем не к месту в этом роскошном отеле, недавно отделанном в стиле «Арт нуво»; еще меньше все это гармонировало с томными мелодиями, которые играли скрытые за живыми растениями скрипка и фортепиано. К тому же этот странный посетитель сидел в одиночестве, компанию ему составлял лишь чопорный бармен с длинными черными свисавшими вниз усами, хоть как-то прикрывавшими презрительную складку губ...

Морозини, уставшему от долгой и трудной дороги – он добирался от Инсбрука до Праги через Зальцбург и Пассау, – хотелось всего-навсего выпить чего-нибудь холодного и, немного придя в себя, подняться в номер. Он заказал джин-физ. Хотя князь еще не успел переодеться и был в запыленном дорожном костюме, бармен обслужил его с чрезвычайной почтительностью. Наметанный глаз безошибочно определил ранг нового клиента. Бармен простер свою любезность даже до того, что постарался, насколько можно, увеличить дистанцию между Морозини и этим варваром в белом костюме.

Последнего, впрочем, это нимало не смутило. Обрадованный тем, что появился кто-то, с кем можно поболтать, он перетащил свои тарелку и кружку поближе к Альдо и обратился к нему на своем родном языке:

– Как я рад увидеть хоть кого-то, кто не похож на туземца! Вы кто? Англичанин, француз, австриец...

– Итальянец! – проворчал Альдо, который терпеть не мог, когда на него так бесцеремонно набрасывались, особенно если он, как сейчас, был не в духе.

– Да ну? Вот не подумал бы... Я-то американец... – И протянув своей жертве огромную, как лопата, ручищу, которую Морозини вынужден был пожать, без передышки продолжал: – Разрешите представиться: Алоизиус С. Баттерфилд из Кливленда, штат Огайо!

– Альдо Морозини из Венеции, – машинально ответил Альдо, высвобождая свои пальцы из сдавивших их тисков.

Но он сильно ошибался, если рассчитывал отделаться от американца при помощи этой скромной визитной карточки. Человек из Кливленда взревел носорогом, отчего бармен так и подскочил за стойкой, а потом завопил, изо всех сил молотя кулаком по собственной левой ладони:

– Не может быть! Вы – тот самый Морозини, который торгует старинными драгоценностями?

– Да, это так, – признался Альдо, даже не подозревавший о столь широкой своей известности, тем более – на Среднем Западе.

– Ну и ну, вот это кусок счастья привалил, как говорят англичане! Главное, повезло мне, что я не успел уехать к вам – вы-то здесь!

– Вы собирались поехать ко мне?

– Я всерьез об этом подумывал. Надо сказать, я богат... даже очень богат, и у меня есть жена, и она без ума от этих маленьких штучек, которые так дорого стоят. И, конечно, я хочу привезти ей подарочек.

– Вам проще было бы заехать в Париж и зайти там к Картье, Бушерону или...

– Нет. Те штуки, которые у них продаются, совсем новенькие! А Корали хочет игрушку, с которой связана какая-нибудь история.

– Но у меня нет монополии на торговлю историческими драгоценностями. Эти крупные ювелиры точно так же покупают их и продают...

Американец скривился:

– Так или иначе, у них эти штуки менее исторические, чем у вас. Мне говорили, что вы дворянин, герцог или...

– Князь, но титул здесь ни при чем, и в данный момент у меня нет ничего особенно интересного для продажи...

– Ну, это вам так кажется, – заупрямился тот. – Надо еще поглядеть... Еще джин-физ? – предложил он, видя, что Альдо допил свой стакан.

– Нет, спасибо. Более того, я собираюсь, с вашего позволения, откланяться. Я хотел бы расположиться у себя в номере, принять душ...

– Поужинаем вместе?

– Нет, прошу меня извинить! Я буду ужинать в номере. А потом лягу спать: устал с дороги...

Альдо слез с табурета и направился к двери, но от Алоизиуса С. Баттерфилда не так-то легко было отделаться. Тот буквально преградил ему путь:

– О'кей, тогда увидимся завтра! Вы долго здесь пробудете?

– Пока не знаю. Это будет зависеть от того, как пойдут дела, и от расписания моих встреч. Спокойной ночи, мистер Баттерфилд!

Его тон не допускал возражений, и американцу волей-неволей пришлось посторониться. Морозини поднялся в номер, чувствуя себя потрепанным бурей мореплавателем, наконец-то достигшим тихой гавани. Этот шумный, надоедливый янки принадлежал к той разновидности людей, какую ему меньше всего хотелось бы встретить в Праге. Он был совершенно не к месту в этом городе искусства, грез и тайны, где ощущаешь себя на перекрестке многих миров. Он выпадал из окружения, был фальшивой нотой в прекрасной симфонии, а для Альдо фальшивый звук был непереносим. Надо как-то так устроить, чтобы как можно меньше с ним встречаться.

Окна просторного и роскошно отделанного номера, отведенного нашему путешественнику, смотрели на площадь Венцеслава – засаженный липами огромный прямоугольник, над которым возвышалась конная статуя короля Богемии, окруженная четырьмя пешими статуями его святых покровителей. Морозини открыл окно и выглянул на балкон, чтобы вдохнуть упоительный аромат, который в конце летнего дня источали цветущие деревья. Вид на густые леса и мягкие, чуть волнистые просторы полей, обнимавших золотой город, был потрясающим и вместе с тем умиротворяющим. Справа, на фоне темной зелени итальянских садов, высился Градчанский холм, гордо несущий на себе королевский дворец, церкви и замки. Морозини подумал, что, может быть, полюбит эту столицу, потому что все здесь, как и в Венеции, было исполнено колдовским очарованием и поражало своей необычностью. Если, конечно, удастся забыть о металлическом лязге трамваев...

Тут Альдо вспомнил, что вместе с ключом от номера портье передал ему письмо, которое он, мучимый жаждой, сунул в карман, даже не взглянув на конверт. А потом из-за этого американца он и вовсе позабыл о письме. Понадеявшись, что письмо от Адальбера, князь поспешно вскрыл конверт и с изумлением увидел подпись Луи Ротшильда.