Он пересек помещение и вышел из дома. Силуэт его мелькнул в слабо освещенном дверном проеме. Потом дверь бесшумно закрылась, и я остался один в пустом доме.

Методы работы Смита часто удивляли меня, но в прошлом я всякий раз убеждался в разумности оснований, побуждавших его поступать так, а не иначе. Конечно, и на сей раз неизвестные мне важные обстоятельства продиктовали моему другу такой образ действий, однако в душе у меня царило полное смятение, когда наконец, на ощупь добравшись до двери с проломленной филенкой, я замер там в кромешном мраке, напряженно прислушиваясь.

Я прекрасно понимаю теперь, насколько сильно слепота способствует обострению слуха, ибо там, в полной темноте, не рассеиваемой (поначалу) ни единым лучиком света, я внезапно услышал, как Смит выходит через какую-то калитку в дальнем конце маленького садика, и понял, что лежащий за ней дворик или проулок сообщаются с главной дорогой.

Издалека до меня донесся шум нашего такси, выезжающего из переулка. Потом где-то поблизости прозвучал громкий голос Смита:

— Пойдемте, Петри! — крикнул он. — Нам нет нужды ждать. Веймаут увидит записку на двери.

Я вздрогнул и уже собирался броситься на зов Смита, но вовремя сообразил, что мой друг по своему обыкновению прибегнул к хитрости и произнес эти слова для отвода глаз.

Я продолжал неподвижно стоять на месте и прислушиваться.

— Отлично! — донеслось до меня уже издалека. — Поезжайте обратно к «Нью-Лувру». Садитесь, Петри!

Скоро шум мотора стих вдали… И вдруг помещение за дверью слабо осветилось.

До сих пор местонахождение отверстия в филенке я мог определить лишь на ощупь. Кроме того, о его наличии свидетельствовал и слабый сквознячок, которым тянуло оттуда. Теперь же пролом в двери стал отчетливо различим. Заглянув в него, я увидел главную комнату дома — унылое мрачное помещение со свисающими со стен клочьями обоев и с грудами мусора на полу и в заржавленном камине.

Кто-то приподнял окно в противоположной стене и раскрыл ставни. В лучах лунного света я мог смутно различить царящий в комнате беспорядок.

За грязным стеклом вырисовывался силуэт крупного человека. Он перегнулся через подоконник и принялся пристально всматриваться в темноту. Совершенно бесшумно неизвестный подошел к окну и так же бесшумно поднял скользящую раму и распахнул ставни.

Тридцать или более секунд он стоял так, поворачивая голову то вправо, то влево… Напряженно затаив дыхание, я смотрел на него сквозь пролом в двери. Затем человек поднял раму полностью, перелез через подоконник и, предварительно закрыв за собой ставни, обвел помещение лучом электрического фонарика. Составить отчетливое представление о внешности таинственного шпиона, следившего за нами от самого «Нью-Лувра», я не мог.

Это был дородный мужчина в тяжелом пальто, отороченном мехом, и в мягкой фетровой шляпе, низко надвинутой на глаза таким образом, чтобы затенить верхнюю часть лица. Кроме того, поднятый меховой воротник пальто скрывал большую часть его подбородка. Но оглядывающие комнату настороженные черные глаза показались мне странно знакомыми. Черные усы и четко очерченный нос усиливали это впечатление.

Нашим преследователем был мистер Самаркан, управляющий «Нью-Лувром»!

Я с трудом подавил возглас удивления. Теперь стало понятно, почему противнику становилось известно о всех наших планах. Это было чрезвычайно важное открытие!

Пока я смотрел на дородного грека, оказавшегося не только одним из наиболее известных управляющих отелями в Европе, но и покорным слугой доктора Фу Манчи, он направил луч электрического фонаря на записку, приколотую кнопкой к двери гостиной. Я мгновенно догадался, что мой друг прикрепил записку на дверь еще сегодня днем, и даже издалека узнал аккуратный, но малоразборчивый на расстоянии почерк Смита.

Самаркан быстро пробежал глазами исписанный белый лист. Затем с проворством, неожиданным для человека такого телосложения, он распахнул ставни, предварительно засунув фонарик в карман, выпрыгнул из окна в небольшой садик перед домом и скрылся с глаз.

Несколько мгновений я стоял, не помня себя от изумления, глубоко потрясенный всесилием проклятой организации, далеко протянувшей бесчисленные щупальца в разные стороны и продолжающей тянуть все новые цепкие конечности во все уголки земного шара — с целью создать мировую Желтую империю! Я думал о Найланде Смите, в одиночестве противостоящем мощной организации и препятствующем претворению в жизнь ее страшных планов… Вдруг кто-то крепко схватил меня за руку в темноте!

Я коротко вскрикнул и тут же устыдился своей слабости, ибо услышал голос Найланда Смита.

— Я напугал вас, Петри?

— Смит! — воскликнул я. — И давно вы здесь стоите?

— Я вернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как наш следопыт покидает дом через окно, — ответил мой друг. — Но вы, несомненно, успели рассмотреть его как следует?

— Конечно! — возбужденно сказал я. — Это был Самаркан!

— Так я и думал. Я давно подозревал его.

— Это и была цель нашей поездки сюда?

— Одна из двух, — уклончиво ответил Смит.

Где-то вдали раздался шум отъезжающей машины.

— Вторая же цель, — добавил мой друг, — заключалась в том, чтобы заставить мистера Самаркана прочитать записку, которую я прикрепил к двери.

ГЛАВА XXI

ВТОРОЕ ОБЪЯВЛЕНИЕ

— Пожалуйста, Петри! — Найланд Смит бросил мне через стол сложенную утреннюю газету. — Это поможет вам в расшифровке первого послания Загазига.

Я опустил чашку, развернул газету и взглянул на колонку личных объявлений. Одна из заметок гласила:

ЗАГАЗИГ

— З, — а — г а; — з: И: — г; з-а, г; — А-, з; и-Г, — з: а; г-А, з-и; — гз А; г, а. З-. и; г, з: аг-: а з и г

В крайнем изумлении я уставился на друга.

— Но Смит! Это объявление совершенно бессмысленно!

— Вовсе нет! — резко откликнулся он. — В Скотланд-Ярде тоже сначала посчитали его бессмысленным, и, должен признать, я сам довольно долгое время ломал голову над этой загадкой. Но мертвый бирманец явился ключом к первому объявлению, Петри. А записка, оставленная мной на двери дома возле «Овала», явилась ключом ко второму.

Я продолжал тупо смотреть на друга. Наконец он мрачно усмехнулся.

— Конечно, вы все понимаете. Помните, где нашли тело мертвого бирманца?

— Прекрасно помню.

— Вы знаете улицу, ведущую к старой верфи?

— Трикольт-стрит?

— Совершенно верно. Так вот, в ночь, когда погиб бирманец, у меня была назначена встреча с Веймаутом на Трикольт-стрит. О встрече я договаривался с инспектором по телефону из «Нью-Лувра»! По дороге машина моя сломалась, и я не смог приехать на условленное место. Позже выяснилось, что Веймаут получил телеграмму, якобы от меня, отменяющую ночную встречу.

— Мне все это известно!

Найланд Смит громко рассмеялся.

— Но вы по-прежнему пребываете в недоумении! — воскликнул он. — Тогда пусть меня повесят, если я вам скажу еще хоть что-нибудь. Все факты находятся в вашем распоряжении. Вот первое послание Загазига, вот второе. А знаете содержание записки, прикнопленной к двери пустого дома? Она гласит, если помните, следующее: «Уберите патруль от Лавки Радости. Есть версия. Хочу посетить заведение один в понедельник после часа ночи».

— Смит! — мрачно сказал я. — В этой смертельной игре у меня на кон поставлено все.

Поведение друга мгновенно изменилось. Загорелое лицо его потемнело и посуровело, но холодные серые глаза странно потеплели. Он наклонился ко мне и похлопал по плечу.

— Знаю, дружище. И потому предлагаю вам самолично разгадать тайнопись Загазига, дабы занять свой мозг на те несколько часов, которые в противном случае вы посвятите горестным и бесполезным раздумьям. Сегодня вы свободны до позднего вечера и можете работать спокойно — здесь по крайней мере!

Последние слова его относились к тому факту, что, не оставляя нашего номера в «Нью-Лувре», мы отправились на неизвестный срок в гости к мифическому другу и теперь обитали в меблированных комнатах на Флит-стрит.