— Стрелы! Сюда дай свой колчан, бегом!!!
Начальственный рык стремительно звереющего головы произвел впечатление на рязанского лучника, неосторожно приблизившегося к тюфяку — и после недолгих колебаний он протянул Ефиму свой колчан. А голова пушкарского наряда, вовремя вспомнивший ночной бой на пристани Азака, тотчас забил в ствол бомбарды добрую половину стрел из колчана стрельца! При этом тревожно посматривая на их широкие наконечники, оставшиеся торчать из жерла тюфяка, лишь холодно поблескивая наточенной сталью… Князь в свое время использовал болты самострелов, те были-то короче… Но прочь сомнения! Наведя ствол пушки на татарских всадников, приблизившихся уже на полсотни шагов (!), голова чуть приподнял его так, как если бы целился в ворога, паля картечью… После чего высек огнивом целый сноп искр прямо на огненное зелье — осознав, что запалить фитиль на протравнике просто не успевает!
Пламя вспыхнуло мгновенно, больно ударив по привыкшим к темноте глазам ошеломляюще яркой вспышкой — а тюфяк тотчас оглушительно грохнул знакомым, давно уже полюбившимся Ефиму выстрелом… Рязанец (а может, и пронский лучник) аж рухнул на снег, зажав уши! Но и в татар, также испуганных громовым раскатом бомбарды, с ошеломляющей скоростью устремился рой из целой дюжины стрел! Пронзивших ночную тьму огненным следом пламенных светлячков, жадно пожирающих гусиное оперенье.
Неожиданно завораживающее зрелище.
И столь же грозное: врезавшись в гущу булгарских всадников, веером разлетевшиеся стрелы выбили из седел не менее десятка нукеров, пронзив их тела насквозь! С легкостью прошивая не только калканы и стеганные халаты степняков, но даже и кольчужную броню — столь высока сила удара стрелы, выпущенной из бомбарды!
Впрочем, временно ослепленный вспышкой огненного зелья, Ефим не мог видеть результатов своего выстрела. Зато голова успел предупредить подбежавший к тюфяку наряд громким окриком, услышанным и парой стоящих вблизи расчетов:
— Если картечь смерзлась, бейте стрелами! Слышите, пушкари⁈ Если картечь смерзлась, бейте стрелами!!!
И словно в ответ на его крик, уже второй раз грохнул тюфяк дозорного наряда. Правда, не сумев воспользоваться смерзшейся от ночного мороза картечью (хорошо хоть, ствол пушки не разворотило первым выстрелом!), вои зарядили ядро… Опрокинувшее на снег единственную лошадь — удар каменного снаряда разворотил грудь бедного животного.
Но лиха беда начало! Поднятые Ефимом стрельцы и пушкари встретили накатывающих на них татар нестройным, но убийственным залпом арбалетных болтов — и все усиливающимся ливнем стрел, выкашивающим первые ряды всадников. А громогласные выстрелы тюфенгов вселили страх в сердца пошедших на вылазку булгар… Брошенных в бой злой волей ханских нукеров, пришедших с Тохтамышем из степей Кок-Орды!
И накат на лагерь русичей захлебнулся — булгарские всадники стали заворачивать коней, как только поняли, что внезапно прорваться за кольцо саней им не удастся…
Джумуш глубоко вдохнул свежий, морозный воздух, колющий ноздри изнутри — и одновременно с тем с силой ударил пятками по заметно опавшим бокам Вороного, посылая его вперед. Колонна булгарских всадников, опасно сжатая на льду Булака, наконец-то поравнялась со стоянкой урусой, не прикрытой сцепленными санями с тыла — и направилась именно к ней, вырвавшись с реки на утоптанный снег!
Все это время Джумуш — молодой булгарский нукер из Казани, еще ни разу в жизни не бывший в настоящей сече — отчаянно трусил, представляя, что лед в протоке треснет именно под копытами Вороного. И тогда верный конь, еще жеребенком доставшийся Джмумушу, в один миг окажется в ледяной воде вместе с наездником… В ледяной воде, от одного прикосновения к которой сердце опасно сжимается в груди!
Ежели человек провалится зимой под лед, у него есть считанные мгновения, чтобы выбраться — это если сердце выдержит резкий перепад температуры, если несчастный не потеряет сознание, если не сведет руки и ноги… Как много этих «если»! Так вот, если он еще может побороться за свою жизнь, у него есть считанные мгновения, чтобы вынырнуть в пробитой им же полынье, зацепиться за крошащиеся ледяные края, обрезая руки… Иначе поток воды просто унесет несчастного под лед — и еще очень повезет, если тело утопленника вынырнет в другой полынье, чтобы родные смогли его достойно похоронить!
Подобные мысли постоянного посещали Джумуша, потерявшего в детстве старшего брата, Азата — без всплеска и вскрика провалившего под лед Булака на глазах младшего, совсем еще маленького братика… Тела Азата так и не нашли. А сам Джумуш ныне мечтал лишь об одном: выбраться с коварно речного льда на земную твердь, скрестив саблю с клинком уруса в честном поединке!
И как кажется, ныне все к этому и идет…
Кюган Ильзат-бей, поставленный ханом Тохтамышем во главе Казанской полутьмы, подготовил ночную вылазку с учетом поста урусов, выставленного напротив полуночных ворот. И прежде, чем они были бы открыты, а на лед Казанки хлынули бы многочисленные булгарские всадники, отряд отборных ловчих покинул город через узкую дверь в створках ворот, бесшумно растворившись в ночи… Охотники сумели скрытно подобраться к урусам — но чужаков почуяли вражьи кони; дозор всполошился, но не успел поднять тревоги! Стрелы ловчих оказались быстрее… Впрочем, пара всадников бросились наутек, вырвавшись из западни, но за ними последовала погоня нукеров на самых быстроногих лошадях! А следом крепость покинули полторы тысячи булгарских всадников и еще пять сотен нукеров кюгана… Они проследовали по льду Казанки, а затем и Булака, заходя с тыла стойбища урусов — открытого для лихого удара батыров! Одновременно с тем сквозь полуденные врата Казани на вылазку последовали еще две тысячи булгарских и татарских нукеров… И еще одна тысяча отборных всадников Ильзат-бея осталась в городе, в качестве резервного отряда.
Ох, и умен кюган, ох, и хитер! Хан знал, кого оставить во главе полутьмы…
А еще Ильзат-бей безмерно жесток: когда среди горожан стал распространяться слух о призыве царевича Ак-Хозя перейти под его руку и заключить союз с урусами, кюган приказал казнить десяток уличенных им в «предательстве» булгар степной казнью. Несчастных, наугад вытащенных из числа прочих нукеров, разорвали лошадьми — а Ильзат-бей обратился к защитникам Казани, доступно объяснив, что поступит так с каждым, кто рискнет переметнуться на сторону урусов! А заодно и с семьями предателей — ведь урусы за городской стеной, в то время как верные нукеры хана Тохтамыша уже внутри…
Джумуш наверняка знал, что многим горожанам не понравилось самоуправство кюгана. Что показательная жестокость хоть и вселила ужас в сердца многих булгар, но также щедро подлила масла в пока еще слабый огонек сомнений, зажженный царевичем Ак-Хозей… Но в тоже время Ильзат-бей совершенно прав: его нукеры уже внутри Казани! Подчиненные своим сотникам и десяткам, спаянные личной преданностью хану — они умелые и ловкие нукеры. Кроме того, среди них хватает и закованных в прочные куяки батыров!
В то время как городская молодежь (всех опытных Казанских нукеров, облаченных в броню, Тохтамыш забрал с собой), а также спешно собранные со всех окрестностей булгары неорганизованны, несобранны и не знают друг друга. К тому же их мелкие степные ватаги не спаяны воедино под рукой единого для всех военачальника из числа местных… Выходит, что булгар вроде и больше, чем татар Кок-Орды — да только они разрозненны, неспособны выступить против ханских нукеров единой силой…
К тому же далеко не едины булгары в своем отношении к словам царевича. Одни, быть может, и перешли бы под руку Ак-Хози. Но иные же люто ненавидят урусов за княжеский поход шестилетней давности, за набеги ушкуникой! У самого Джумуша средний брат сгинул в схватке с речными разбойниками — так что молодому нукеру из Казани есть, за что мстить урусам! Вот и подгоняет он Вороного частыми ударами пятками по бокам, уже потащив дедовскую саблю из ножен… Настал сладкий час мести — а все сомнения прочь!
