Видно, почувствовала, что стоит на краю пропасти, потому и написала завещание… Но почему она написала завещание на меня, а не на своего отца?.. Что бы там ни было, но Ольге угрожает опасность! Как мне, даже живущему по чужому паспорту, помешать черному замыслу синего генерала, за которым вся мощь государства?.. Как?.. Стоп, стоп!.. А может, именно ему, Скифу, Костров сейчас предлагал убить ее?.. Чушь!..

Бред какой-то… Оля, Оленька, Ольгуша, родная моя, что же это творится под российскими небесами, а?!

Почему ты выбрала в завещании меня, а не своего отца?.. Господи, почему?.."

Засечный вышел из "жигуля" и подсел к нему в "Мерседес".

– Что за упырь болотный тебе мозги компостировал?

– Один из тех, благодаря которым мы еще на свободе, – ответил Скиф и брезгливо провел ладонью по лицу, словно стирая с него плевки.

На этом приключения для Скифа не закончились.

В трубке радиотелефона раздалось медовое причитание Нидковского:

– Василий Петрович, метрдотель ресторана "Арбат" заказывает машину для их клиента.

– Через десять минут буду. Пусть клиент ждет у входа.

Оглянувшись назад и убедившись, что "семерка" с Засечным и казаками следует за ним, Скиф направил машину в сторону торчавших в ночном небе зубьев Нового Арбата.

Увидев подкатившую машину, двое мужчин вывели под руки третьего, еле стоящего на ногах.

– Командир, доставь хорошего человека в Олимпийскую деревню, а то на нас телки повисли, – сказал один из них, открывая дверцу машины.

– "Зеленые" вперед.

– Фирма веников не вяжет! – одобрительно кивнул тот, протягивая Купюры.

Пьяный, бормоча что-то нечленораздельное, сразу уткнулся лбом в переднюю панель. Промелькнул Киевский вокзал. Не доезжая "Мосфильма", остановившись на красный свет, Скиф услышал сбоку тихий, совершенно трезвый голос пьяного:

– Хубасти? Как дела?

– Как сажа бела! – буркнул Скиф, пытаясь в темноте салона рассмотреть лицо клиента.

– Тогда сверни в переулок и выбери двор потемнее – поговорить есть за что, как говорят в Одессе, – белозубо улыбнулся тот.

– Блин, как же вы меня нынче достали! – вырвалось у Скифа. – Ну, что еще-то от меня?

– Ну, хотя бы поставить тебя в известность, что в сельской церквушке под Псковом одна старушка который год ставит свечки за православного воина Скифа и просит бога уберечь его от пули злой, от хворостей душевных и телесных, от зависти черной подлючьей.

– Какая еще старушка?..

– Родной матушкой приходится мне та старушка, Скиф.

– Чего-то я лица твоего не припомню. Постой-постой – майор-особист, что ли?

– Теперь уже полковник.

– Как вас хоть зовут? Тогда ведь знать было не положено, – остановив машину у гаражей-ракушек во дворе какого-то дома, спросил Скиф.

– Полковник Шведов Максим Сергеевич. Думаем у себя в управлении: что за странная фирма по извозу объявилась – богатенькие Буратины по ночам больше на нее надеются, чем на своих костоломов-телохранителей. Смотрим, и один сосед из нашего дома интерес к фирме проявлять стал. Ну, думаем, нам тогда сам бог велел. Что Костров хотел от тебя?

Скиф ухмыльнулся, пожал плечами.

– В стаю звал? – наседал Шведов.

– Не волк я, к стае вашей прибиваться.

– Угрожал? Шантажировал? – не отставал Шведов.

– По мелочевке.

– Обещал сдать Интерполу за сербские подвиги?

Скиф опять пожал плечами и промолчал.

– Обещал! – утвердительно кивнул Шведов и вроде бы обрадовался этому факту. – Этот на все способен!

– Не впутывал бы ты меня, полковник, в ваши семейные свары, – сказал Скиф. – У меня и так от всего чердак едет.

– Кстати, наши ребята еще на российско-украинской границе хотели поставить тебя в известность, что судимость за побег из зоны с тебя снята, да вас уж очень плотно пасла "наружка" Кострова. Думаешь, бывший тестюшка с амнистией расстарался?..

– А кто?

– Полковник Павлов, комполка твой. Он тогда во все двери стучался. Нормальные мужики по нашей наводке, правда, уже после его самоубийства, в твоем деле покопались и пришли к выводу, что тебя к государственной награде впору представлять, да след твой к тому времени уже простыл…

– Свежо предание, – усмехнулся Скиф.

– Напрасно ты так. У нас сохранились еще люди, для которых совесть и закон не на последнем месте.

– А что это вы так о Кострове? Чем он вам насолил?

Порывшись в кармане, Шведов вытянул кассету и сунул ее в окошко магнитофона:

– Вот послушай.

Один голос, раздавшийся из магнитофона, принадлежал Кострову. Другой, женский, заставил Скифа вздрогнуть: это была Ольга. Дослушав пленку, записанную в Лужниках до конца, Скиф тяжело вздохнул:

– Хабибулла жив! Слава богу, хоть одного могу вычеркнуть из поминального списка. А до всего остального – не врублюсь. Не обессудь, полковник, еще от сербской войны не очухался. Думал, на родной земле душа отдохнет, а тут что-то такое творится…

Шведов усмехнулся и выдернул из-под обшивки сиденья "жучок".

– Прошу прощения. Ждать информации от тебя не приходилось, пришлось записать ваш разговор с Костровым. Меня очень интересует, почему он так вцепился в тебя.

– Он же сам сказал об этом, – Скиф хмуро кивнул на магнитофонную кассету в руках Шведова. – Ряженого атамана вашей Конторе надо с.., харизмой, который будет плясать под вашу дудку.

– Не нашей Конторе, Скиф, а Кострову и тем, кто стоит за ним. К нашей Конторе Костров имеет отношение, как ты к папе римскому… У него еще при Андропове всплывали делишки, но каким-то образом все сходило с рук. В девяносто первом за махинации с недвижимостью трибунал все-таки червонец ему влепил, и, как понимаешь, тогда лампасы со штанов тоже спороли.

– Прямо Мефистофель какой-то! – вырвалось у Скифа. – Почему же тогда он не в Тагильской зоне?..

– Это – вопрос! – усмехнулся Шведов. – Через два года сухим вышел. Хоть дерьмо уже не отмыть с его генеральского мундира, но любит в нем покрасоваться и за национального радетеля себя выдает.

– Твоя Контора опять копает под него?

– Да как сказать… Он свой везде: у демократов, у коммунистов, у сионистов и фашистов. Всюду вхож.

Все гребет под себя. Он занимается имиджмейкерством, создал ряд информационно-аналитических структур, напоминающих наши, но с обратным знаком…