Подчеркиваю искусственный и насильственный характер этих преобразований. В Советском Союзе до этого не созрели и не могли созреть в принципе никакие предпосылки для перехода к капиталистическим социальным отношениям и к соответствующим им политическим формам. В массе населения не было никакой потребности в переходе к капитализму. Об этом мечтали лишь преступники из «теневой экономики», отдельные диссиденты, скрытые враги и часть представителей привилегированных слоев, накопившая богатства и хотевшая их легализации. Начавшийся позднее энтузиазм по поводу ломки всего советского был результатом новой антисоветской и антикоммунистической пропаганды и массового помутнения умов, а в верхах власти просто желанием угодить западным хозяевам, без поддержки которых они давно были бы выброшены на помойку истории.

В Советском Союзе были десятки всякого рода учреждений и организаций специально изучавших западные страны. Многие тысячи агентов секретных служб, журналистов и дипломатов по идее занимались тем же. Уму непостижимо, почему они не заметили того, что реальное западное общество отличается от его идеологически-пропагандистского изображения ничуть не менее, чем реальное коммунистическое общество от его изображения в советской идеологии и пропаганде?! Кто знает, если бы эти люди добросовестно изучили западное общество и постарались бы убедить правящие круги в том, что народы Советского Союза никогда и ни при каких обстоятельствах не превратятся в народы западные и не создадут у себя цивилизацию западного типа, то советское общество смогло бы преодолеть кризисное состояние с меньшими потерями и избежало бы катастрофы.

Вторая встреча Писателя с Аппаратчиком состоялась в городской квартире последнего. Квартира помещалась в доме для работников аппарата ЦК, построенном почти в центре города уже после эмиграции Писателя. Квартира была огромной, по-западному комфортабельной и производила впечатление большого достатка, даже богатства. Пока женщины (жена и дочь Аппаратчика) готовили стол, хозяин и гость разговаривали в кабинете хозяина. Писатель, всегда равнодушный к материальным благам, позавидовал обилию книг и их подборке. Он увидел книги всех светил социальной мысли прошлого и современности в русском переводе; переводы делались специально для работников аппарата.

П: Послушай, так ведь это — несметные богатства! Если все это издать, гигантские деньги заработать можно!

А: Первый раз слышу от тебя слово «деньги».

П: Раз у вас тут капитализм, так хотя бы какую-то пользу для страны извлечь из него! А не только грабить.

А: Ты прав. У меня более пятисот переводов неизданных книг. Целое издательство организовать можно. Но пока не время. Надо подождать несколько лет, когда экономика стабилизируется. И вообще жизнь войдет в привычное русло.

П: Точнее, войдет в русло, которое станет привычным.

А: Я знаю, я некомпетентен спорить с тобой на равных. И все-таки я хотел бы обсудить с тобой некоторые темы, имеющие принципиальное значение для оценки того, что у нас произошло и что нас ожидает. Не возражаешь?

П: Нет, конечно. У тебя колоссальный опыт работы и знание материала. Мне интересно твое мнение.

А: Ты всегда стремился и стремишься к научной объективности. Не сомневаюсь в этом. Но всегда ли это тебе удавалось?

П: Конечно, не всегда.

А: Важно, в чем именно и в какой мере. Для меня очевидно одно: ты никогда не рассматривал явления, которые изучал, с позиции сверху. А это — не просто одна из многих позиций. Это, на мой взгляд, в наше время позиция главная как практически, так и теоретически. Тебе уже преподнесли на этот счет урок твои бывшие и кратковременные западные друзья. Они смотрели на наши проблемы хотя и со стороны, но все-таки сверху. И все сделалось именно так, как они хотели. Смотри, как бы тебе не преподнесли второй урок, на сей раз — твои настоящие и долговременные российские враги.

П: Давай, преподнеси! Я старый человек, я уже не способен обижаться. Ничего, кроме интеллектуального любопытства во мне не осталось. Да и то не так уж много. В мире вообще исчезает все, достойное удивления. Итак...

А: Ты знаешь, моя специальность — Запад, вернее, наши взаимоотношения с ним. Вот ты удивлялся, что мы имели такое количество наших людей на Западе, а они за многие годы так и не изучили Запад как следует. Во-первых, число людей, занятых у нас на Западе и Западом, было не такое уж большое. Неизмеримо меньше, чем число западных людей, занимавшихся нами. Вот тебе лишь один пример: только в США около 300 центров занималось Советским Союзом накануне перестройки, а у нас всего около 10 центров занимались США.

П: Согласен. Я это понял вскоре после эмиграции. Но я имел в виду другое.

А: Знаю! Ты имел в виду научное познание. Но его не было ни у нас, ни у них. И оно не требовалось. А то, что требовалось с точки зрения интересов Холодной войны, наши люди знали больше, чем достаточно. Вот их работы! Почитай! Многое публиковалось. А кто верил?! Думали — идеологическая ложь, пропаганда. Мы знали, что это — правда. А что мы могли поделать?! Ход войны зависел от соотношения сил. Они были намного сильнее нас. Мы напрягали все силы. Но враги постепенно пересиливали нас. Конечно, мы делали ошибки. А кто их не делал?! Но не больше, чем наши враги. Мы продержались дольше, чем позволяли нам наши возможности. Наше поведение выглядело серией глупостей, глядя со стороны. Знаешь, каждый мнит себя стратегом, глядя бой со стороны! Чьи это слова — забыл. На самом деле наше поведение было на 90 процентов вынужденным обстоятельствами. Причем, оно было далеко не худшим. В наличных условиях и с наличными силами мы просто не могли действовать лучше.

П: Не спорю. А разве я когда-либо утверждал нечто противоположное?!

А: Ты утверждал, что причиной нашего поражения в Холодной войне было предательство горбачевского руководства. Поражение было неизбежно так или иначе.

П: Я утверждал, что причинами нашего поражения были, во-первых, перевес сил Запада и, во-вторых, предательство горбачевской клики и тех, кто ее поддерживал.

А: Поражение было неизбежно и без второй причины. Первой было достаточно.

П: Но вторая тоже имела место. Это — факт.

А: Слово «предательство» тут неуместно. Оно не научное.

П: Оно точно характеризует поведение людей. И не будь предательства, Холодная война закончилась бы с почетом для Советского Союза. И даже с выгодой. И уж наверняка не произошел бы разгром коммунистической системы.

А: Ты о ней жалеешь?! Странно для такого критика ее!

П: Ты знаешь мою формулу: «Целились в коммунизм — попали в Россию». Ты действительно перенес рассмотрение ситуации в такой аспект («сверху»), в котором из поля внимания выпадает главное: тот факт, что определенные силы в Советском Союзе пошли на умышленное поражение в войне с Западом (на капитуляцию, на предательство) ради своих корыстных интересов, и результатом этого явился крах социального строя страны и ее полный разгром.

А: Хорошо! Обратимся теперь к внутреннему аспекту нашей истории последних лет. Ты утверждаешь, что коммунистический социальный строй в нашей стране был искусственно разрушен силами сверху (правящими кругами) и извне (со стороны Запада). Ты к такому выводу пришел, наблюдая наши события с позиции извне, а не изнутри.

П: Давай, уточним: живя на Западе, а не в России.

А: Какая разница?!

П: Большая. В словах «извне» и «изнутри» есть двусмысленность. Говоря «извне», имеют в виду не только жизнь наблюдателя вне страны, но и то, что он наблюдал события как посторонний, наблюдал поверхностно. А когда говорят «изнутри», имеют в виду то, что человек наблюдал глубокие, скрытные для посторонних явления. Ты хочешь сказать, будто я рассматривал события в нашей стране поверхностно, а ты рассматривал их с точки зрения их глубинных явлений, которые я не видел. Не так ли?