Совсем другое — случайно подслушанный чужой разговор. В котором у собеседников нет причин врать друг другу и искренность достигает почти нереальных для людей ста процентов.

Здесь, на станции, вообще все было настоящее: злость, страх, боль, голод. А не так, что порвал штаны — пожурят, как ребенка, и дадут новые.

Стрелок медленно подъехал к киборгу. Вытащил из посудомойки чуть щербатое, давно раздражавшее блюдце, задумчиво повертел в руке и с размаху бросил об пол. Крохкое оказалось, мелкие осколки брызнули от стены до стены.

— Да, мне тоже паршиво, — сказал он, не глядя на Кая. — И я тоже не знаю, что с этим делать.

Стрелок нашарил в посудомойке еще одну тарелку и отправил ее вслед за блюдцем.

Дзынь.

Кай, помедлив, тоже взял следующую.

Посудомойка была большая, на восемь комплектов, и ее запускали, когда туда перекочевывала вся посуда.

На сей раз это оказалась дорога в один конец.

Стрелок не стал заставлять Кая подметать кухню, да и вообще не стал ничего приказывать. Он чувствовал себя опустошенным, как эта посудомойка. Хотелось лечь, закрыть глаза и сдохнуть.

Киборг постоял-постоял, таращась на усыпанный осколками пол, и, хрустя ими, пошел к своей кровати. Лег на спину, не раздеваясь, поверх одеяла — время сна еще не пришло, значит, просто «экономия энергии». Ногами на подушку, разумеется.

Стрелок осторожно, одной рукой придерживаясь за поручень кресла, наклонился и подобрал с пола синий осколок. Любимая тарелка Белки, там в центре еще была веточка цветущей вербы… Кто разбил ее — Кай или Стрелок?

Под колесами кресла осколки даже не хрустели — лопались с громким отчаянным треском. Когда отзвучал последний, стало слышно только глубокое ровное дыхание киборга.

Которое Стрелок раньше не слышал даже в ночной тишине.

Поколебавшись, он осторожно протянул руку и мягко погладил Кая по голове, как маленького, горько рыдающего ребенка. На этот раз киборг не отвернулся, но глаза осталось пустыми, безжизненными. Как будто он просто ничего не почувствовал, вконец замкнувшись в своем горе.

— Ну вот, теперь мы еще и без посуды остались, два осла, — устало сказал Стрелок, убирая руку.

Он повертел в пальцах колючий осколок, показал Каю:

— Видишь? До тебя у меня был другой киборг. Девушка, тоже светловолосая, но темнее тебя, такая с золотинкой. Ее звали Белка, и она была для меня… всем.

…Время перевалило за полночь, пол так и остался неубранным, термобокс с ужином — неоткрытым.

Кай смотрел в потолок, лишь изредка моргая. Стрелок рассказывал. То серьезно, то, когда вспоминался забавный эпизод, не сдерживая смеха, а когда грустный — волнения. Он ничего не требовал от Кая — ни ответов, ни даже внимания. Просто выплескивал это из себя, с начала и до самого конца. То, что он хотел и не мог сделать весь этот год.

Со дня смерти Белки не проходило и часа, чтобы Стрелок о ней не вспоминал, но приснилась ему она впервые — в любимом светлом платье, у окна, залитого солнечным светом, который обрамлял ее силуэт золотым сиянием. И волосы у нее тоже были золотые-золотые, аж больно смотреть.

Белка задумчиво глядела вдаль, но, почувствовав его взгляд, сразу обернулась, и от ее просиявшего лица у Стрелка сдавило горло.

— Прости меня…

Во сне кресла не было, он твердо стоял на ногах, но боялся даже шелохнуться, осознавая неимоверную хрупкость этой призрачной реальности.

Белка недоуменно распахнула глаза. У других киборгов эта типовая мимическая эмоция раздражала, у нее — выглядела естественной и милой. Живой.

— За что?

— Я обещал защитить тебя… и не смог.

— Глупенький… — Она улыбнулась и сама шагнула к нему. — Ты смог гораздо больше.

Ее ясный, смотрящий в душу взгляд был невыносимее бьющего в глаза света.

Стрелок уткнулся лбом ей в плечо и глухо признался:

— Мне очень плохо без тебя…

— А мне плохо, когда тебе плохо. — Белка нежно провела ладонью по его щеке. — Я бы сделала все что угодно, лишь бы к тебе вернуться… Но не могу. И ты тоже ничего не можешь сделать.

Стрелку показалось, что он это уже где-то слышал. Или даже говорил, но сейчас ему не хотелось копаться в мыслях — только остановить время, навсегда влипнуть в этот теплый золотой миг, как в янтарь.

Но это действительно невозможно.

Тонкие пальцы Белки, способные при необходимости завязать узлом стальной прут, невесомо перебирали его волосы.

— Помнишь, ты предлагал отпустить меня?

— А ты сказала, что уйдешь от меня, только если для этого тебе придется умереть.

— Да. — Руки Белки сползли Стрелку на плечи, обняли. Девушка склонила голову, уткнулась носом ему в макушку, тихо дыша теплом. — Я умерла, Стрелок. Пожалуйста, отпусти меня.

— Я не могу! — всхлипом вырвалось у него. — Не так… не туда…

— Пожалуйста, — серьезно, как самое заветное желание, повторила она. — Я хочу любить тебя… А не мучить.

Он предпочел бы умереть вместе с ней, а лучше — вместо.

Но наконец понял, что мучает не только себя, но и ее.

— Я… — Это оказалось гораздо сложнее, чем прыгнуть в ледяную воду, войти в горящий дом, посадить подбитый корабль. — Я тебя отпускаю. Иди.

Не было ни громового раската, ни открывшегося портала, ни медленно тающего в руках призрака. Белка продолжала доверчиво прижиматься к нему всем телом, невыносимо реальная и родная.

— Спасибо, — шепнула она. — Не плачь, не надо. Я буду тебя ждать. Сколько понадобится.

И миг растянулся в вечность и растворился в ней.

Стрелок понятия не имел, что произнес последние слова вслух.

И уж тем более не мог видеть, как Кай, так и лежавший с открытыми глазами, беззвучно выскользнул из постели.

Стрелок проснулся с ощущением, что вчера произошло нечто очень-очень важное, горькое и вместе с тем необходимое, словно лопнул давно зревший нарыв, — острая боль, а потом сразу стало легче… Но что это было, вспомнить так и не смог, и постепенно ощущение начало проходить. Приснилось. Просто что-то приснилось.

Ах да, сегодня им с Каем предстоит поход в магазин, за новой посудой. Пластиковой. Действительно, переломный момент в истории кухонного шкафа…

— Кай!

На первый взгляд с вечера в комнате ничего не изменилось, гарью или сыростью не пахло. Этой ночью Кай, кажется, не шкодил…

Его вообще не было.

Стрелок рывком подтянулся и сел, криво привалившись к спинке кровати:

— Кай!

Как он смог обойти приказ? Было ж однозначное: «Сиди дома!»

— Кай!

Точно так же год назад он звал Белку, сперва в квартире, потом, до хрипа, по всей станции.

И точно так же ему отвечала тишина, а коммуникатор находился вне зоны доступа.

Но Кай официально зарегистрирован как разумный, красть его нет смысла — ни профессиональным киберворам, ни давно развалившейся «DEX-компани» с ее ловцами-киллерами. Правда, недавно появилась новая напасть — киберхантеры, но с тех пор как убийство разумного киборга приравняли к убийству человека, они выбирают жертвы очень тщательно, а на станции все знают, кого притащил Стрелок.

Выходит, Кай все-таки ушел сам, каким-то образом провертев дырку в приказе. А ведь вчера Стрелку показалось, что дело стронулось с мертвой точки и Кай что-то понял!

Что-то, да не то.

«Святой Валентин». Вылет в девять тридцать, конечный пункт назначения Земля.

Люди не могут вернуть Кая хозяину, но Кай может вернуться к нему сам.

И умереть на пороге, потому что на этот раз откачивать его будет некому. Для глупого трехлетнего киборга смерть — просто команда, и он с радостью выполнит ее для любимого и единственного хозяина.

Стрелок лихорадочно глянул время на коммуникаторе — девять двенадцать. Инвалидное кресло — не гоночная машина, ему понадобится как минимум двадцать минут, чтобы доехать до нужного шлюза, а станционная связь работала только в пределах станции.