Меч Филиппа, описав широкую дугу, опустился на левое плечо де Ножента как раз в том месте, где шея смыкалась с ключицей. Даже самая прочная кольчуга не могла бы защитить бойца от такого мощного удара. Ключица де Ножента хрустнула, как тоненький прутик, и он стал заваливаться на сторону, оглушенный, растерянный, едва сознающий, что с ним происходит. И только поразительная выносливость, приобретенная в длительных тренировках, и сильные ноги позволили ему не упасть. Он даже снова умудрился поднять меч.

Филипп отскочил назад с такой быстротой и ловкостью, что заслужил продолжительные аплодисменты взыскательных и требовательных зрителей. Обойдя де Ножента сбоку, он с такой силой полоснул его по шее, что разрубил кольчугу – смертельный удар в жизненно важную область. И на этот раз де Ножент не устоял. Под металлический звон доспехов он рухнул на землю, и сознание полностью покинуло его. Поднятый было меч снова выпал из разжавшихся пальцев. Де Ножент лежал на спине, а безучастная стальная маска шлема смотрела в голубое небо, окрашенное последними лучами уходящего за горизонт солнца.

Чьи-то руки похлопали Филиппа по спине. Быстрые пальцы расстегивали ремни шлема. Струя прохладного воздуха и солнце ударили ему в лицо, и, после полумрака шлема, юноша на мгновение зажмурился от яркого луча заходящего солнца. Льювеллин заботливо поднес к его носу мех с вином. Филипп вдохнул терпкий запах и, почувствовав себя гораздо лучше, сделал большой глоток холодного напитка и омыл им лицо. Только теперь, когда поединок был закончен, он понял, насколько устал. Все тело под гамбизоном, насквозь мокрым, будто он только что искупался в озере, горело.

– Двадцать бизантов! – ворвался в уши Филиппа чей-то восторженный голос, и он почувствовал сильный запах духов, волной ударивший ему в нос. Конечно, это был Джосселин, размахивающий перед его лицом кошельком, в котором позвякивали только что выигранные им золотые монеты.

– Отличная работа, мой мальчик, – прокричал сир Фульк. – Только слишком уж много новомодных приемов, на мой взгляд. Надо было сразу же прикончить этого нахала.

Филипп улыбнулся и кивнул в ответ на эту восторженную тираду. К нему подходили незнакомые люди, которые раньше никогда не снисходили до разговора с ним, с зеленым безусым оруженосцем, и все считали своим долгом поздравить его с победой. Но Филиппу больше всего хотелось услышать, что скажет отец, и он в растерянности оглядывался по сторонам в надежде увидеть сира Хьюго в толпе безразличных ему лиц.

Сир Хьюго стоял немного поодаль, спокойный, как всегда, равнодушно прислушиваясь к оживленной болтовне образовавшегося вокруг Филиппа кружка. Заметив устремленный на него взгляд Филиппа, он кивнул ему.

– Ты хорошо сражался, Филипп, – сказал он. – Я горжусь тобой.

На щеках Филиппа вспыхнул яркий румянец. В первый раз в жизни он слышал от отца такие слова. Но на этом поздравления не закончились. Вдруг по рядам обступивших Филиппа рыцарей пробежала волна смятения, толпа расступилась, пропуская к Филиппу двух людей. Филипп смутно слышал пробежавший по толпе ропот:

– Король! Король! Дорогу, сеньоры.

Ги де Лузиньян, король Иерусалима[39], и сопровождавший его защитник Гроба Господня, – такой титул носил второй человек – легко и величественно шли к Филиппу мимо рядов расступившихся перед ними баронов и рыцарей. Король, мужчина в расцвете лет, высокий, атлетического сложения, с густыми волосами и бородой, одаренный природой лицом исключительной красоты и звучным, глубоким голосом и к тому же обладающий прекрасными изящными манерами, – был самой яркой и импозантной фигурой в государстве. При взгляде на него сразу можно было понять, что перед вами – король.

Кивнув сиру Хьюго, Лузиньян сказал:

– Вы дали мальчику превосходное воспитание, барон. Вы уже посвящены в рыцари, юноша? – Лузиньян повернулся к Филиппу, обращая к нему вопрос, хотя ему был прекрасно известен ответ.

– Нет, ваше величество, – ответил Филипп.

– Он еще слишком молод, – объяснил сир Хьюго. – Ему всего семнадцать.

– Так молод! – воскликнул король, рассматривая Филиппа, и вдруг улыбнулся чарующе-неотразимой улыбкой, завоевавшей ему в свое время множество друзей, что, в свою очередь, помогало ему в течение долгого времени удерживать за собой трон Иерусалима. – Но, думается мне, не слишком молод, как вы говорите. Приведите его завтра ко мне перед собранием, Хьюго. Завтра.

Он повернулся и пошел прочь – толпа снова расступилась перед ним. Но человек, сопровождавший его, задержался. Сложив руки на животе, он какое-то время разглядывал Филиппа с ног до головы, словно купец, осматривающий приглянувшийся ему товар.

Нельзя было представить себе более разных людей, чем король и этот благородный барон. Насколько Ги Лузиньян был изыскан и очарователен, настолько же этот человек был агрессивно груб и напорист, и его внешность, казалось, подтверждала эти качества: крючковатый нос, далеко выдающийся вперед на темном лице, голубые глаза, сверкающие из-под кустистых бровей, воинственно торчащая вверх бородка клинышком, подрагивающая во время разговора. Голос вполне соответствовал его внешности – резкий, с хрипотцой. Говорил он короткими, отрывистыми фразами, и в интонации его сквозило нетерпение, как будто ему не хватало времени складывать слова в цветистые, вежливые фразы на восточный манер.

– Мальчишка далеко пойдет, Хьюго, – проговорил он, отводя, наконец, взгляд от Филиппа, застывшего в почтительном поклоне. – Если бы у нас было побольше таких людей… Вот с кого надо брать пример нашим пулланам, – прибавил он, ничуть не заботясь о том, что его слова могли услышать аристократы-полукровки, стоящие рядом. Коротко кивнув, он развернулся на каблуках и твердой поступью направился за королем.

– Какой такт у нашего Рено, не правда ли? – заметил сир Фульк.

– У кого? – переспросил Филипп, услышав названное сиром Фульком имя.

– Разве ты не знаешь его, мой мальчик? Что ж, таких людей раз увидишь – будешь помнить всю жизнь. Этим все сказано. Это Рено де Шатильон.

– Рено де Шатильон! – пробормотал про себя Филипп.

Невозможно было долго прожить в Святой земле и ни разу не услышать о хозяине замка Керак в Моабе, одной из самых неприступных крепостей в королевстве. Когда-то Рено высадился в Леванте, будучи простым искателем приключений без гроша за душой, но зато обладая теми качествами, которые больше всего ценятся на Востоке: он был отличным солдатом, отличающимся безоглядной храбростью, человеком, который, презирая опасность, смотрел свысока на все трудности и препятствия.

Даже годы пребывания в плену у турков не могли заглушить в нем бьющую ключом энергию и честолюбие. Он женился на одной из самый богатых наследниц Иерусалимского королевства и теперь владел роскошным и мощным замком Керак, располагающимся на южной границе Латинского государства. Крепость и ее хозяин защищали самый важный маршрут караванов, служащий основным связующим торговым звеном между севером и югом: между Иерусалимом и Египтом.

Филипп возвращался в город, осыпаемый похвалами и поздравлениями со стороны встречных всадников. Сир Фульк раздавал приглашения на вечернее торжество по случаю победы своего племянника. Филипп чувствовал, что ему предстоит длинный и изматывающий вечер, но даже это не мешало ему наслаждаться сознанием своего триумфа.