Сквозь прорези шлема Филиппа врывался ободряющий ветерок. Впереди себя он видел собственное копье с острием, направленным в сторону врага.

Избери себе цель и не спускай с нее глаз, учили Филиппа, а копье само довершит остальное.

Прямо перед глазами Филиппа возникла фигура рослого турка в богатых одеждах, темнокожего, с густой бородой, в развевающемся на плечах белом бурнусе. Филипп крепко сжал пятками бока коня, немного развернув его, и уперся взглядом в центр круглого щита мусульманина. Копье воткнулось прямо в цель – Филипп вложил в этот удар всю свою силу, но он точно все рассчитал, и рука его, нанося удар, даже не дрогнула.

Турок, словно птица, выскользнул из седла – копье насквозь пронзило ему грудь. Лошадь его, не ощущая больше на себе тяжести седока, понеслась было вперед, но, столкнувшись с мощным конем Филиппа, опрокинулась наземь. А Филипп, лишь краем глаза взглянув на поверженного противника, снова поднял копье.

Едва он пришел в себя после первого удара, как тут же увидел перед собой другого врага. На этот раз удар его был не столь силен, поскольку Филипп не успел как следует прицелиться. Острие копья лишь слегка задело плечо турка, но он все равно не сумел удержаться в седле и скатился на землю, после чего Филипп сшиб с копыт его лошадь.

Впереди больше никого не было, и Филипп, развернув лошадь, поскакал туда, где кипело сражение. Услышав сигнал трубы, он натянул поводья и огляделся по сторонам. Земля вокруг была покрыта трупами арабских скакунов и телами убитых мусульман. Христиане отступали, возбужденно потрясая копьями и издавая торжествующие крики.

– Филипп, Филипп! – К нему скакал Джосселин де Грандмеснил с мечом в руках: копье его сломалось во время боя. – Как мы их! – радостно кричал он.

Филипп не мог видеть под шлемом лица своего кузена, но по его голосу понял, что Джосселин улыбается.

– Нам лучше поскорее вернуться, – тревожно заметил Филипп.

– Да, я тоже так думаю. Хотя я бы напал на них еще разок.

Христианское войско снова двинулось вперед. Турки в этой короткой стычке потеряли много людей.

Лучники крестоносцев выстроились по бокам колонны, время от времени отстреливаясь от одиночных турецких всадников. Итак, один фланг был расчищен.

На некоторое время христианам удалось предотвратить дальнейшие атаки противника, но все равно колонна двигалась очень медленно. С неба все так же нещадно продолжало палить солнце. Короткая атака довела почти до полного изнеможения и без того измученных жарой, жаждой и долгим переходом рыцарей, и сейчас многим было трудно дышать под тяжестью кольчуги, не говоря уже о невозможности стереть пот с разгоряченного лица. Ожидая новой атаки со стороны турок, рыцари опасались снимать шлемы.

Филипп услышал позади себя топот копыт, и мимо проехала группа всадников, направляющаяся в голову колонны. Впереди ехал граф Раймонд Триполийский. Заметив сира Хьюго и сира Бальяна, он придержал коня и подъехал перекинуться с ними парой слов.

– Я еду вперед, сир Бадьян, – сказал он. – Если мы не ускорим шаг, мы пропали. Старайтесь не останавливаться. Поторопите своих людей.

– А что с королем? – спросил сир Хьюго, ожидая приказа.

– Он совсем упал духом, – презрительно проговорил граф. – Но сейчас уже поздно возвращаться. Сзади нас ожидает неприятель, так же как и с обоих флангов.

Подняв руку к шлему, он отсалютовал им и поехал вперед.

– Не нравится мне все это, – проговорил сир Бальян. Повернувшись в седле, он окинул взглядом колонну. – Ради всего святого, Фульк, надень эту штуку на голову! – вскричал он.

Сир Фульк де Грандмеснил, не выдержав, снял шлем с головы, чтобы вытереть лицо. Он тяжело дышал, а его лицо приобрело багровый оттенок.

– Не могу, Бальян, – прохрипел он. – Не могу больше. Эта жара убивает меня. Мне конец! – Он уже начинал терять сознание.

Джосселин протянул ему свой мех с водой, и сир Фульк жадно глотнул драгоценной жидкости. Понемногу к нему начал возвращаться нормальный цвет лица, и он благодарно улыбнулся слабой улыбкой.

– Смотрите! – в это время воскликнул сир Хьюго. – Они возвращаются. Фульк, отдай приказ лучникам и, ради Бога, надень скорее шлем!

Филипп снова закрылся щитом. На этот раз в отряде турок было меньше людей. Приблизившись на достаточное расстояние, они осыпали христиан градом стрел, вновь применяя свою излюбленную тактику. Одна стрела пролетела совсем рядом с ногой Филиппа, едва не задев ее, и с глухим стуком воткнулась в спекшуюся от зноя землю.

Когда опасность миновала, Филипп осмотрелся вокруг, ища глазами раненых. И вдруг он, резко натянув поводья, застыл в ужасе: тучное тело сира Фулька клонилось в высоком седле; из-под пальцев, судорожно сжимающих горло, сочилась кровь; из шеи торчало пестрое оперение стрелы.

– Отец! Отец! – закричал Джосселин, подлетая во весь опор к сиру Фульку.

Но уже ничего нельзя было сделать. Сир Фульк, разжав пальцы, рухнул с лошади на землю. Сир Хьюго и Джосселин, немедленно спешившись, нагнулись над распростершимся на земле телом. Бесстрастные стальные маски их шлемов никак не вязались с болью и ужасом, отразившимися на их лицах.

Тело сира Фулька несколько раз содрогнулось в агонии, а потом застыло в пугающей неподвижности.

– Он умер! – зарыдал Джосселин. – Они убили его. Будь они прокляты, будь они прокляты! – Подбежав к своей лошади, он одним махом запрыгнул в седло, нещадно вонзая шпоры в бока своего коня. – Поехали, Филипп! Мы должны что-нибудь сделать! Не сидеть же здесь и корчить им рожи!

Последние слова он прокричал, уже отъехав на расстояние пяти ярдов, яростно размахивая мечом, несясь навстречу туркам. Филипп уже тронул шпорами своего коня, но в это время чья-то сильная рука легла ему на плечо, и он почувствовал, как в грудь ему уперлось холодное острие копья.

– Стой, дурень! – прокричал ему сир Бальян. – Ты не можешь ничего сделать.

– Он знает, что ему делать, – тихо проговорил сир Хьюго, рукой отводя копье от груди Филиппа. – Пусти его.

Как только турки заметили скачущего к ним Джосселина, сразу же трое из них выехали ему навстречу. Но первый же приблизившийся к нему турок мешком свалился с лошади: Джосселин одним мощным ударом снес ему голову. Двое других объехали Джосселина с двух сторон, и один из них пустил стрелу прямо в шею его коня.

Филипп испустил вопль ужаса, увидев, как его кузен упал на землю, подмятый убитой лошадью. С трудом выбравшись из-под ее крупа, Джосселин в отчаянии пытался высвободить ногу из стремени.

В это время турки спешились, и Филипп, не в состоянии вынести последующего зрелища, опустил глаза. Его кузена неминуемо должна была постигнуть участь рыцаря, которого турки изрубили на куски на глазах у Филиппа. Еще миг – и он будет лежать на земле куском кровоточащего мяса, и рядом никого, кто мог бы ему помочь. Джосселин, забавный щеголь с надушенным платком, с его жизнерадостным смехом и нелепой страстью к красивому платью, Джосселин, с которым Филипп играл в детстве, с которым любил выезжать на соколиную охоту, с которым он неизменно спорил за столом в Бланш-Гарде и Монгиссарде, Джосселин будет мертв.

– Все кончено, – донесся до него голос сира Хьюго. – Поехали, Филипп. Он умер, как настоящий мужчина.

Филипп помотал головой, стряхивая навернувшиеся на глаза слезы. «Что ему честь или слава, – думал он, – если Джосселин лежит под конем, вереща, как загнанный в угол зверек, когда враги рубят его кости, когда с холодной улыбкой на лице перерезают горло?»

Колонна христиан тронулась дальше, все еще преследуемая с флангов сельджуками, число которых возрастало с каждой с таким трудом пройденной милей.

– Не хотел бы я оказаться на месте Жерара де Ридфора, когда он останется один на один с солдатами, – проговорил сир Бальян.

– Если граф Раймонд убедит короля двигаться быстрее, солдаты отстанут от колонны, – заметил сир Хьюго.

– Но мы должны идти быстрее, – раздраженно возразил сир Бальян, хотя в голосе его звучало сомнение человека, который просит исполнить невозможное. – Нам придется выбирать: если мы будем двигаться быстрее, мы потеряем пехоту, если же мы замедлим шаг, то все умрем от жажды.