Они ехали очень медленно, напряженно вглядываясь в скалистые дебри.

– Слушайте! – воскликнул Филипп, останавливая коня. Все трое, вытянув шеи, начали прислушиваться.

Через несколько мгновений слабый крик, услышанный Филиппом, повторился.

Потом крик усилился – так мог кричать человек, смертельно раненный или сильно испуганный. Не успело стихнуть эхо, как Филипп уже выхватил меч и направил лошадь вперед, вонзив ей в бока острые шпоры.

– Подождите, мой господин! – закричал ему вслед Льювеллин. – Может быть, это ловушка!

Предупреждение запоздало. Филипп уже скрылся за поворотом. Льювеллин в отчаянии выругался и пробормотал про себя что-то о глупости и тупоголовости юных вояк и тотчас же, не теряя времени, крикнув Микаэлю, чтобы тот следовал за ним, бросился вдогонку за Филиппом.

Филипп летел вперед, и душа его ликовала: резкий переход коня с шага на галоп привел его в состояние приятного возбуждения. Встречный ветер обвевал его щеки; низко пригнувшись в седле, одной рукой крепко сжимая поводья, другой рукой он на скаку поигрывал мечом, ощущая его приятную тяжесть, и длинным лезвием рассекал воздух.

Потом вдруг тропинка резко оборвалась, и Филипп, прежде чем успел понять, что произошло, оказался на небольшой полянке.

Навстречу ему скакали две лошади. Одна была без седока – Филипп заметил распростертую чуть впереди на земле фигуру человека. Второй всадник пытался на скаку вытащить меч из ножен, привязанных к седлу лошади поверженного спутника, а в это время с обеих сторон на него наседали два человека в белом, размахивающие длинными кривыми саблями.

Филиппу уже случалось раньше попадать в такие переделки, и приемы разбойников ему были не внове. Обычно один из грабителей наседал спереди, а другой обходил жертву сзади, чтобы подрезать сухожилия на ногах у лошади. И как только седок оказывался на земле, грабители перерезали ему горло, а труп обыскивали с ног до головы, забирая все ценное.

Филипп пришпорил коня. Один из разбойников, заслышав стук копыт, обернулся и увидел летящего прямо на него Филиппа с угрожающе поблескивающим мечом в руках. Он поспешил отскочить в сторону, чтобы увернуться от удара, – омерзительное существо с рябым лицом, в хоть и белых, но забрызганных грязью одеждах, в сбившемся набок засаленном тюрбане.

Филипп избрал тюрбан в качестве мишени. Лошадь летела во весь опор, и на полном скаку было совсем не легко попасть в такую маленькую, да еще и дергающуюся цель, как человеческая голова. Необходимо было точно рассчитать удар.

Но Филипп недаром провел много изнурительных часов во дворе Бланш-Гарде, упражняясь во владении мечом. Теперь он положился на опытность своего великолепно натренированного коня. Легко подняв меч над головой, он не сводил глаз с верхушки тюрбана. Потом, повинуясь инстинктивному чутью, которое невозможно приобрести даже долгими годами обучения технике сражений, он резко опустил меч на голову разбойника.

Грабитель беспомощно вытянул вперед руки, заслоняясь от удара, – Филипп увидел его лицо, перекошенное от ужаса и животного страха. Но уже ничто не могло защитить его от внезапной смерти. Удар Филиппа пришелся прямо посередине тюрбана, и разбойник упал на землю, испустив последний, пронзительный вопль. Его череп раскололся со странным хлюпающим звуком, тюрбан слетел, обнажив разваленную напополам голову.

Филипп изо всех сил натянул поводья, осаживая коня. Лошадь вздыбилась и, протанцевав задними ногами, развернулась, повинуясь всаднику. В несколько секунд, прошедших с того момента, как Филипп вылетел на поляну, ситуация изменилась. Другой грабитель скользящим ударом сабли перерезал сухожилие у лошади второго всадника, и тот оказался на земле.

Разбойник огляделся по сторонам. Но тут увидел прямо перед собой скачущего к нему Филиппа и бросился к скалам в надежде укрыться там, хорошо понимая, что ни одна лошадь не сможет взобраться на груды камней. Он уже был на полпути к спасению, как вдруг воздух разрезал тонкий поющий звук, и, словно по волшебству, в спине бегущего вора оказалась стрела, торча наружу сероватым оперением. Взмахнув руками, грабитель дико вскрикнул и, упав лицом вниз, так и остался лежать на земле, напоминая кучу грязного белья.

– Отличный выстрел, Микаэль! – прокричал Филипп, спрыгивая с лошади.

Вставив меч в ножны, он наклонился над незнакомым всадником, первым выбитым из седла.

Одного взгляда на неподвижное тело Филиппу оказалось достаточно, чтобы понять – перед ним труп. За свою короткую жизнь Филиппу уже не раз приходилось видеть мертвых людей. Пожав плечами, он направился ко второй жертве разбойников.

– Жив, – пробормотал Филипп, нагибаясь над незадачливым путешественником.

Потом он выпрямился и стал рассматривать распростертого на земле человека с большим интересом: тот явно не был ни христианином, ни венецианским купцом. Так же верно можно было бы сказать, что он и не сириец или один из многочисленных полукровок, которых много народилось со времен пришествия Христова воинства в Святую землю.

Определенно, лежащий перед Филиппом человек был турком-сельджуком и, судя по богатству его одежд, из благородного рода – один из предводителей народа, с которым крестоносцы вели жестокую войну вот уже почти столетие.

– Льювеллин! – громко позвал Филипп.

Не получив ответа, Филипп оглянулся: Льювеллин и Микаэль, нагнувшись над мертвыми разбойниками, со знанием дела шарили руками по грязным обноскам в поисках денег и драгоценностей.

– Оставь их, Льювеллин, – строго сказал Филипп. – И принеси мне мех с вином – нет, с водой – с моей лошади. Этот парень еще жив.

Льювеллин неохотно оторвался от своего занятия и поплелся к лошади юноши, а в это время Филипп оттащил человека, находящегося все еще без сознания, к скалам и положил его голову на подходящий камень.

Филипп подумал, что разумнее будет напоить человека простой водой. Конечно, он знал, что далеко не все иноверцы, следуя запретам своей религии, отказывались от вина, но этот был из благородных.

Пока не пришел Льювеллин, Филипп отер со лба турка сочащуюся струйку крови, раздумывая над тем, что могло привести этого человека так близко к побережью. Еще несколько лет назад в появлении иноверца в этих краях не было ничего необычного: во время перемирия христиане и турки свободно разъезжали по территории друг друга, и многие сельджуки даже нередко гостили в Бланш-Гарде по приглашению сира Хьюго. Но с тех пор, как Саладин, начав с завоевания Египта[17], в основном объединил разобщенные государства турок в одно, иноверцев на христианской территории можно было встретить очень редко, а в юго-западном Иерусалиме, где расплывчатая и неопределенная граница Святой земли отделяла королевство от бескрайних просторов пустыни, тянущейся до дельты Нила, – еще реже.

Льювеллин принес мех с водой, и Филипп плеснул прохладной влагой в лицо турка, а потом, кончиком кинжала раздвинув зубы, попробовал влить несколько капель ему в рот. Кажется, это средство новоиспеченного лекаря произвело некоторый эффект: веки слегка дрогнули, человек открыл глаза.

– Вы в безопасности, – сказал Филипп на хорошем арабском языке. – Мы друзья. Вам лучше выпить это. У вас на голове большая рана.

Турок кивнул. Уцепившись рукой за плечо Филиппа, он сел и сделал глоток воды. Филипп в это время с интересом рассматривал его: высокий изгиб бровей под линией шелкового тюрбана, тонкий нос с горбинкой, аккуратная бородка, подстриженная клином, длинные красивые и холеные пальцы, сжимающие мех с водой.

Турок вздохнул и поднял веки. Щеки его снова порозовели, в глазах появился блеск. Он улыбнулся.

– Я отплачу тебе добром за это питье, если будет на то воля Аллаха, – заговорил иноверец, в то время как его темно-карие глаза все еще настороженно осматривали поляну: трупы двух воров и неподвижное тело слуги. – Моей жизнью я обязан тебе, франк, – продолжил он. – Я – Юсуф аль-Хафиз. Мой отец – эмир Усамах ибн-Менкидж[18], друг великого султана Саладина.