Иногда они останавливались на ночлег в монастырях. Монахи принимали их с доброжелательной гостеприимностью, как и положено принимать рыцарей, участвовавших в крестовом походе, а когда они узнавали, что перед ними сам Филипп д'Юбиньи, который к тому же читал по-арабски, они приносили ему все сокровища своих библиотек.

В Глочестере они переправились через Северн и остановились на отдых в местном аббатстве. Филиппа отвели в огромный неф[66] норманнской церкви аббатства, где он с замиранием сердца преклонил колени у гробницы герцога Роберта Норманнского, одного из выдающихся руководителей Первого крестового похода, который посвятил в рыцари его отца и бок о бок сражался с Годфруа Лотарингским, пробиваясь к Святому городу.

Когда они проезжали по улицам Марчеса, Питер де Шавос рассказал Филиппу кое-что из истории этого города и о городах, лежащих дальше к западу. Как узнал с его слов Филипп, в Уэльсе в Лланстефане жить далеко не безопасно. Валлийцы[67] яростно сопротивлялись вторжению норманнов, часто поднимая восстания против захватчиков. Даже замок Питера, Кидвелли, часто подвергался нападениям, а Лланстефан находился еще дальше к западу. Филиппа не очень расстроило это известие. В поместье у него будет много работы. Конечно, сперва нужно перестроить замок, поскольку он уже давно понял, что в искусстве строительства замков Англия на целую сотню лет отставала от Святой земли с ее непрекращающимися кровопролитными войнами.

Через два дня после того, как они покинули Глочестер, друзья въехали на деревянный мост Ньюпорта. Серые стены замка поднимались прямо из вод грязноватой речушки. Во дворе замка их почтительно приветствовал управляющий. Конечно, сказал он им, они могут остаться у них на ночь, но его хозяин сейчас отсутствует – он уехал на рыцарский турнир в Кардифф.

Питер де Шавос был очень взволнован этим известием.

– Мы должны отправиться туда, Филипп! – воскликнул он. – Это самый большой турнир в Марчесе. И конечно, там будет мой отец. Он грохнется со своей лошади, когда увидит меня рядом с вами!

Филипп повернулся к управляющему. Турнир, как сообщил ему тот, начнется в полдень следующего дня, а до Кардиффа отсюда не более десяти миль.

– Мы поедем туда завтра утром, сразу же, как проснемся, – пообещал Филипп.

Веснушчатое лицо Питера озарилось радостью. Теперь он уже был рыцарем, но в душе все еще оставался тем же восторженным юным оруженосцем, которого Филипп в первый раз увидел около палатки Ричарда. Филипп относился к нему как к сыну, чувствуя себя много старше его.

– Вы с Жильбером можете принять участие в турнире, Филипп, – говорил Питер. – Ты в один момент уложишь их всех на месте! Я могу попробовать сразиться в турнире молодых рыцарей. В последний раз, когда я был там, я оказался еще слишком мал для поединков. Ох, теперь я покажу им!

Филипп усмехнулся и дал Льювеллину необходимые указания насчет завтрашнего утра.

В полном вооружении на рассвете следующего дня они выехали в Кардифф. Перед тем, как покинуть Ньюпорт, Филипп придирчиво осмотрел экипировку своих людей. Кроме Льювеллина и Гурта, их сопровождали несколько слуг, нанятых им в Лондоне, и дюжина конных воинов, которых он привез с собой с берегов Леванта, – все они были опытными воинами смешанного саксонско-нормандского происхождения, первоклассными стрелками из арбалета. Они были рады служить такому прославленному барону и без колебаний последовали за Филиппом, тем более что он им очень хорошо платил за службу. И Филипп постарался их вооружить как можно лучше, не заботясь о расходах.

Льювеллин проследил, чтобы одежда их сияла чистотой, а вычищенные доспехи блестели, как новые. Филипп похвалил старого слугу, но, впрочем, тот бы не расстроился, даже если бы хозяин не заметил его усердия, – это был его долг перед господином. Филипп медленно шел мимо шеренги вытянувшихся перед ним солдат. Льювеллин следовал за ним.

Филипп знал, на что нужно обратить внимание: лошади должны быть свежими, ухоженными и накормленными; сбруи – начищены и смазаны жиром; шлемы и доспехи – просто сиять, а на белых плащах с эмблемой черного ястреба не должно быть ни пятнышка. Но больше всего его интересовало настроение людей. И его слуги не обманули ожиданий: все как один опытные солдаты, спокойные и надежные, подтянутые и уверенные в себе, держались просто, но с достоинством.

– Полагаю, в Кардиффе соберется много народу, – сказал Филипп Жильберу, когда они выехали из Ньюпорта. – Поэтому нам необходимо произвести хорошее впечатление.

– О, думаю, это нам не составит труда, – сухо отозвался Жильбер.

Подмигнув Питеру за спиной Филиппа, он улыбнулся, и Питер ответил ему тем же. «Иногда Филипп на удивление наивен», – думал Жильбер. Он вспомнил его неловкое смущение во время первого приема в Акре после их побега из Дамаска, а также искреннее удивление каждый раз, когда д'Юбиньи обнаруживал, что имя его и подвиги известны всей Англии.

Оба они, Жильбер и Питер, знали жизнь Запада, а Филипп – нет. Они смутно чувствовали, какой фурор произведет в Кардиффе появление знаменитого крестоносца Филиппа д'Юбиньи на турнире. Филипп считал, что его маленький отряд, экипированный с такой роскошью, которой позавидовали бы многие английские рыцари, его слуги, его повозки, нагруженные всякими восточными диковинками, – обычное дело. «Там, далеко за морем, – может быть, – говорил себе Жильбер, вспоминая свою жизнь в Бланш-Гарде, – но не здесь». Лишь немногие очень богатые английские бароны могли себе позволить путешествовать с таким сопровождением или выставить подобный отряд на поле для сражения.

Через час спокойной езды на горизонте появился замок Кардифф.

– Здесь почти ничего не изменилось, – с удивлением говорил Питер, оглядываясь вокруг. – Кажется, будто замок стал меньше! Наверное, это по сравнению с замками королевства Иерусалимского. Кардифф мог бы без труда уместиться во дворе твоего замка Бланш-Гарде, Филипп.

Льювеллин привел Филиппу коня по кличке Саладин. Он прогуливал и поил лошадь перед турниром. Жильбер снова заговорщицки подмигнул Питеру, когда Филипп садился в седло. Во всей Англии не нашлось бы лошади, которую можно было бы сравнить с конем Филиппа по красоте, не говоря уже о его способности брать с места сразу в карьер.

Льювеллин в это время своим хриплым голосом торжественно выкрикивал последние приказы слугам.

– Сидите в седле прямо! Помните, вы – крестоносцы, а не какие-нибудь зеленые рекруты. Грудь вперед! Вот так-то лучше.

Турнир должен был состояться на лужайке перед замком Кардифф. У подножия крутого холма, на котором возвышалась главная башня замка, между вбитыми в землю кольями были протянуты веревки, отмечающие узкую дорожку, где должны проходить сами поединки. Для рыцарей, съехавшихся на турнир из других замков, были поставлены палатки для отдыха. В светлом осеннем воздухе трепетали флажки с гербами лордов Марчеса и баронов с другого берега Северна и Бристольского канала. А сами бароны и рыцари в это время заканчивали обсуждение оружия и доспехов, пока рядом слуги водили их коней.

На противоположной стороне собралась огромная, шумная толпа народа, с нетерпением ожидающая начала турнира. В Кардифф стекались люди изо всех окрестных сел, замков и городов – сотни мужчин, женщин, детей, плотными рядами стоящих у самой веревки. Для уважаемых гостей турнира было построено возвышение, на котором уже разместилась вся знать Марчеса: мужчины в нарядных коттах и плащах и их дамы, шуршащие шелками платьев, в кружевных платках и в маленьких шапочках на головах.

С одного края огороженной дорожки стоял герольд, плотный, полноватый человек, одетый в роскошный камзол и держащий в руках жезл. Он ждал графа Глочестерского, чтобы возвестить начало турнира.

Ричард де Клер, граф Глочестерский, был самым влиятельным из лордов Марчеса в Южном Уэльсе и одним из самых богатых феодальных баронов во всей Англии. Сейчас он вел беседу с двумя пожилыми рыцарями. Как и граф, они не принимали участия в турнире. Знатные воины, в шелковых коттах длиной до середины икры, кутались в богатые плащи с меховой опушкой, которые по карману были лишь очень состоятельным нормандским сеньорам. Граф, несмотря на все свое влияние, был относительно молод. Высокая стройная фигура, рыжие волосы, как и у большинства Клеров, очень бледное лицо с резко выступающими на нем скулами, с тонким изящным носом, с острым упрямым подбородком – все это сразу бросалось в глаза. Карие живые глаза его остановились на герольде, и он уже собирался подать ему сигнал начинать, когда с обеих сторон смотровой башни раздалось громкое пение труб.