После этого они стали предельно осторожными, облачились в доспехи, Артур надел свой закрытый топхельм с крестообразной прорезью для глаз и дыхания. Они прибыли из края, где шла постоянная война, но оказалось, что и тут за это время не наступил мир и везде царило разорение. На одно селение, где в хлевах мычала скотина, приходилось пять сожженных деревень. Работающие в поле вилланы при появлении отряда конников тут же бросали свои мотыги и корзины прямо на пашне и со всех ног бежали прочь.

Однако когда отряд оказался в Шропшире, картина была уже не столь удручающей, и Артур испытал некоторое облегчение. Он узнавал места, видел, как все волнистее становится земля, указывал спутникам то на лесистый хребет Рекина, то на подступающий прямо к дороге изгиб реки Северн. Глядя на крытые тростником кровли окрестных усадеб, он даже мог назвать имена их владельцев. А когда дорогу его отряду загородила большая отара овец, Артур даже умилился: он узнал местную породу — светлую, но с темно-коричневыми мордашками и ногами.

— Наши овцы! — воскликнул он, сдерживая коня, пока этот кудрявый, блеющий поток переходил им дорогу.

И не заметил, как пастух подозрительно покосился на рыцаря в закрывавшем голову до плеч шлеме, что-то сказал своему подручному, тот кинулся в заросли и, вскочив на лохматого большеголового пони, что есть мочи припустил через лес в сторону города.

Вооруженные всадники встретили Артура и его людей на подступах к Шрусбери, у часовни святого Жиля — приюта местного аббатства.

— Кто вы такие и зачем направляетесь в вольный город Шрусбери? — спросил предводитель отряда, сурово глядя из-под обода высокого конического шлема.

— А ты, старина Джоселин, никак умудрился стать шерифом столь славного города? — расхохотался Артур, узнав в возглавлявшем отряд рыцаре давнего знакомого. Он неспешно отстегнул и снял свой закрытый топхельм и, улыбаясь, взглянул на опешившего Джоселина де Сея.

Тот и впрямь изменился в лице и растерянно оглянулся на солдат, от изумления открывших рты. Артур же хохотал и называл их всех по именам. Да, он узнал все эти рожи!

В итоге встреча прошла даже приятно, ему явно обрадовались, стали задавать вопросы, дивились его рыцарскому званию, но тут же уверяли, что никто не сомневался, что однажды такой ловкач, как Артур, получит рыцарскую цепь и шпоры. О, он получил звание в Святой земле? Он был в Иерусалиме? Ходил по земле, где ступал сам Христос!

Восклицания, вопросы, хохот, опять восклицания и вопросы так и сыпались на Артура. Но он был рад, смеялся, даже обнялся с новым шерифом Джоселином как с родным, хотя тот некогда едва ли не гонял его из-под стен Форгейтского замка. Теперь же только ахал, оглядывал воинов из отряда былого монастырского воспитанника, восхищаясь его переливчатой мягкой кольчугой, его роскошным скакуном, длинной кожаной накидкой с золотистой тесьмой по краю. Даже попросил померить топхельм, но потупился, когда Артур лишь насмешливо изогнул бровь, заметив, что шлем не шляпа, чтобы красоваться, и надо еще заслужить, чтобы носить его.

Но Джоселин де Сей не обиделся. Было в новом Артуре нечто такое, отчего шериф невольно рвался ему услужить, даже послал гонца с сообщением, кто возвращается в город.

Артур смотрел вперед. Вон уже видна ярмарочная площадь, вон высокая красноватая башня аббатства Святых Петра и Павла, вон мост над блестящим Северном, а дальше — башни мощных ворот Шрусбери!

Но в сам город он не попал. Ибо весть о его прибытии уже дошла до аббатства, а так как время вечерней службы еще не наступило и монахи были свободны, то они целой гурьбой высыпали ему навстречу, громко приветствуя. Артур спешился и преклонил колена перед высоким худым настоятелем Робертом.

— Благослови тебя Бог, сынок! — улыбаясь сквозь слезы, произнес тот и осенил молодого рыцаря крестным знамением. — Мы всегда знали, что ты рожден для высокой доли.

«Как же быстро все в это уверовали», — усмехнулся про себя рыцарь, но не стал никому ничего припоминать. В конце концов, они были рады ему, так почему бы и не отнестись к ним с такой же теплотой?

Но особо обрадовался Артур, когда заметил пробиравшегося сквозь толпу огромного сияющего монаха в новой бенедиктинской сутане и с чисто выбритой тонзурой.

— Метью! Ох, простите… Брат Метью, как я понимаю? Ты все же решил вернуться под сень сей благословенной обители… старый пройдоха!

Но это «старый пройдоха» Артур произнес уже совсем негромко. Ибо как бы ему ни хотелось обнять силача-приятеля, о чем только ни хотелось с ним переговорить, но они были на виду, и Метью вынужден был блюсти полагающийся монашеский устав. Поэтому друзья лишь обменялись несколькими приветственными фразами, а когда зазвучали созывающие на службу колокола, Метью, как и остальные монахи, отправился в собор.

Аббат Роберт сам предложил бывшему воспитаннику остаться в их аббатстве, указал, где расположиться его людям. Потом была служба, на которую прибыло немало шропширцев, уже прослышавших о возвращении Артура и пожелавших поглядеть на него и как на всеобщего любимца, и как на рыцаря, побывавшего в Иерусалиме.

— Теперь только и будет разговоров, что о тебе, сын мой, — заметил Артуру аббат Роберт по окончании службы, когда большинство горожан все еще толпились во дворе аббатства, обсуждая неожиданную новость.

— Поговорят и успокоятся, — отозвался Артур, в то время как его взгляд так и шарил по толпе, выискивая кого-то. — Преподобный отче, я несколько удивлен, что не вижу здесь матушку Бенедикту из обители Святой Марии. Здорова ли она? В порядке ли?

— Она в полном благополучии, Артур. И, как всегда, занята делами. Скажи, помнишь ли ты леди Кристину, вдову некогда убиенного шерифа Пайнела Фиц Джона?

Рыцарь медленно кивнул, но при этом невольно напрягся: упомянутая аббатом женщина знала, что именно он был повинен в смерти прежнего шерифа, и ее откровения могли сильно повредить Артуру, даже в его нынешнем звании.

Но то, что он услышал, и успокоило, и огорчило его: оказалось, что Кристина два года назад благополучно вышла замуж, однако на этом ее благополучие и завершилось. Ибо прошлой осенью в округе была эпидемия какой-то болезни, и ее сын от шерифа скончался, а этой зимой на охоте упал с коня и расшибся насмерть ее второй супруг. Леди Кристина как раз была беременна, она сильно переживала по поводу кончины мужа, поэтому у нее случились преждевременные роды, ребенок умер, да и сама женщина в таком состоянии, что никто не сомневался, что долго она не протянет. И нынче, исповедовавшись и причастившись, леди Кристина вызвала к себе аббатису Бенедикту, желая отдать во владения монастыря Святой Марии свои земли, дабы монахини денно и нощно молились о спасении ее души.

— Вот преподобная мать и отбыла к леди Кристине и, думаю, останется там, пока та не отойдет в лучший мир. Наверняка Бенедикта понятия не имеет о твоем приезде, иначе бы приехала. Или не приехала. Ведь она из тех женщин, которые никогда не упустят свою выгоду. А тут такой куш!

В последних словах аббата послышалось явное раздражение. Конечно, с чего бы вдове бывшего шерифа оказывать такое благодеяние женской обители, когда на всю округу славится именно его аббатство?

Артур медленно перекрестился. Он вдруг вспомнил, как некогда Кристина просила… нет, настаивала, чтобы он женился на ней. Но он отказался. Сейчас ему это казалось даже странным. Ведь тогда он был никто, а леди Кристина… что уж там говорить, она была славной. Вот только почему он испытывает облегчение при мысли, что она умирает? Бесспорно, теперь никто не откроет, что он был повинен в смерти шерифа, когда спасал из заключения Гая. А ведь Кристина намекала на что-то подобное. Или ему так кажется?

Он отвлекся, испросив у преподобного Роберта позволить ему пообщаться с братом Метью.

Паладину, сражавшемуся за Гроб Господень, настоятель ни в чем не мог отказать. И вскоре Метью пришел в комнату странноприимного дома, где его ждал Артур. Несколько минут они просто обнимались, хлопали друг друга по плечам, боролись и радостно восклицали, пока Артур не спросил, как вышло, что Метью оставил удел свободного бродяги и вновь вступил в сонм монашеского братства.