– Поговори мне! – сказал учитель и ушёл.

– Поговори мне! – сказал Влад и остановился возле Верблюжонова, прыгающего по полу, как заводная лягушка. – Вася, разберись с ним, с этим комиком. Чем он недоволен? Умрёшь с ними, Андрюха, верно?

Вася нагнулся и погладил Верблюжонова по голове:

– Пай-мальчик!

Тот испуганно отпрыгнул в сторону.

Все трое больших ребят фыркнули, подняли кверху мизинцы, пошептались и опять сцепились мизинцами. Теперь это видел со своей стороны и Верблюжонов.

– Мой дедушка моряк. Он СТАРЫЙ МОРСКОЙ ВОЛК. Так зовут его друзья, тоже СТАРЫЕ МОРСКИЕ ВОЛКИ. Когда они собираются у дедушки и курят трубки с капитанским табаком, то вспоминают свою морскую жизнь. Дедушка плавал на парусных судах. Я тоже буду плавать на парусниках, таких, как чайный клипер «Катти Сарк». Он весь насквозь деревянный и без гвоздей, потому что на нём возили чай, а чай не любит железных запахов.

У меня много моделей парусников. Мы их сделали с дедушкой. Но если честно, я только советовал, как лучше делать. Моя любимая модель – это парусник «Кронверк». Однажды я узнал, что, оказывается, «Кронверк» стоит на Неве. Дедушка мне об этом никогда не рассказывал. Я спросил об этом дедушку: почему не рассказывал мне? Дедушка только рукой махнул. Почему я рассердил его, я и сам не знаю. Но когда я перешёл во второй класс, дедушка сказал, что мы теперь обязательно увидим «Кронверк» в живом виде. Только будем смотреть на него издали, сказал дедушка, потому что «Кронверк» недавно покрасили и мы можем вблизи перепачкаться краской. А мне бы только издали, одним глазком… И я был бы уже… И вот я издали смотрю на «Кронверк» во все глаза и счастлив. Я смотрю, смотрю, и от долгого смотрения у меня на глазах слёзы. И у дедушки тоже. Долгое смотрение всегда почему-то кончается у всех слезами. Я смотрю на парусник и смотрю на Неву. Я люблю Неву. Она напоминает мне море. Море я видел только на картах и на глобусе. Я люблю Неву за то, что она пахнет морем. Так говорит дедушка. Наше с ним любимое занятие – остановиться у Невы и спустить на воду парусник. Для таких путешествий я делаю парусники сам. Сначала они у меня тонули, а теперь их уже качает волна. Мои маленькие парусники плывут, а настоящий, живой «Кронверк», смотрите, стоит на месте. Когда вырасту – так я сказал дедушке, – я поплыву на «Кронверке» по трём океанам, как молодой поляк Кшиштоф Барановский на своей яхте «Полонез». Мне дедушка про него рассказывал, что он в тысяча девятьсот семьдесят третьем году на яхте «Полонез» за двести сорок один день прошёл сорок тысяч миль. И ещё мне дедушка рассказывал про англичанина Френсиса Чичестера, который был старик в шестьдесят пять лет и на «Джипси мод-четыре» за двести двадцать один день проплыл двадцать девять тысяч шестьсот тридцать миль в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году. Оба этих моряка плыли в одиночку. И прошли они на своих парусниках вокруг мыса Горн в Южном Ледовитом океане. Этот мыс моряки называют СТАРЫМ ЛЮДОЕДОМ. Если моряк проплывёт мимо мыса Горн, то у моряков считается, как будто он, моряк, залез на гору Эверест. А Эверест, сказал дедушка, высочайшая вершина мира. Всего шестнадцати морякам в одиночку удалось обогнуть мыс Горн. Но я-то знаю себя, что, когда вырасту, стану семнадцатым. Дедушка гордится Кшиштофом Барановским. Не раз он мне читал отрывки из его дневника. Я знаю много отрывков. Мой самый любимый этот: «НА ТРАВЕРСЕ -

ЛЮДЕЙ И НЕ ТОЛЬКО МОРЯКОВ». Я смотрю на «Кронверк» издали и шепчу, что кланяюсь ему и склоняю чело перед его величием, изумлённый, что могу наконец воочию лицезреть милый «Кронверк». Дедушка спрашивает, о чём я шепчу, и я говорю, что, когда вырасту и стану СТАРЫМ МОРСКИМ ВОЛКОМ, обязательно поплыву на «Кронверке» к мысу Горн. «Я буду семнадцатым одиночным моряком, который проплывёт мимо СТАРОГО ЛЮДОЕДА и победит его. Своё путешествие я посвящу тебе, дедушка. Вот какая у меня МЕЧТА». Так я говорю дедушке и спрашиваю, хороши ли у меня ноги для моряка. У НАСТОЯЩИХ МОРСКИХ ВОЛКОВ ноги обязательно кривые. Так им лучше выдерживать шторм. Вот я, например, даже родился настоящим моряком. Когда мне исполнилось два года, ноги у меня были такие кривые, как будто я на глобусе два года сидел… есть у меня одна фотография. А потом зачем-то мне распрямили такие хорошие кривые ноги. Теперь приходится ноги нарочно кривить. Дедушка смеётся. Я его, оказывается, рассмешил. И глаза у него больше не грустные. «Может, подойдём поближе к «Кронверку»?» Но дедушку останавливают прохожие. «Гражданин, не скажете, где здесь ресторан «Кронверк»?» – спрашивают они его. «Не скажу, – говорит дедушка. – Потому что «Кронверк» – парусник. Он уплыл с моим внуком в Южный Ледовитый океан к мысу Горн». «Какие в Ленинграде шутники!» – смеются прохожие. Они, оказывается, и прохожие, и заодно приезжие. «А что такое «Кронверк» – ресторан?» – спрашиваю я дедушку. А дедушка мне и говорит: «Ты лучше спроси меня, что такое парусник «Кронверк».

И я ещё и ещё раз расспрашиваю дедушку про самый мой любимый парусник «Кронверк».

Дома я начинаю рисовать парусники. Когда я рисую парусники, я всегда теперь вижу лица Френсиса Чичестера, Кшиштофа, моего дедушки и его СТАРЫХ МОРСКИХ ВОЛКОВ. Я вижу их хорошо-хорошо и близко-близко, но нарисовать не могу. Я рисую только парусники, а в каютах у меня сидят невидимые моряки.

«Юнга Бобриков, – командуют они мне, – сменить большой кливер на штормовой!» – «Есть сменить большой кливер на штормовой!»

Влад Волгин, Андрюшка Ант и Вася Поперечный были известными в школе людьми: считались редкими шалопаями. Влад, правда, сумел прославиться и в хорошем смысле. Он здорово бегал. Он не просто здорово бегал – он бегал красиво. И никто не мог догнать его, потому что он летел как птица. Лёгкий он был, на редкость лёгкий человек. Однако хорошая слава шла за ним по пятам, только когда он бежал. Во всех остальных случаях учителя печально качали головами: «Такой подающий надежды спортсмен и такой ленивый, неподдающийся ученик… Плачевно, плачевно… А ведь мог бы…»

Зато Андрюшке и Васе Поперечному нечем было похвалиться. Они везде и во всём тащились в самом хвосте и до того привыкли к этому, что даже за Владом и то ходили хвостом, а не рядом.

Но как ни странно, эта троица однажды придумала интересное дело. Главное, никто-никто их не просил ничего придумывать и не назначал никуда. Они взяли и сами себя назначили: решили взять шефство над малышами. Но не обычное шефство, какое обычно бывает у обычных четвероклассников над обычными первоклассниками, а необычное.

Впервые мысль о необычном шефстве посетила их однажды, когда они от нечего делать слонялись на большой перемене по коридору, словно сонные мухи. Тогда-то они и набрели на Геошку, которого Влад снял с перил, как жука.

Во второй раз они ещё сильнее укрепились в той своей всё ещё, однако, туманной мысли после спортивной игры первоклассников, когда прямо у них на глазах Верблюжонов сделал свой некрасивый выпад против Коли Лаврушенко.

– Это возмутительно! – сказали они себе тогда шёпотом. – Над этим стоит задуматься! Стоит сыграть на этом!..

Но как задуматься, как сыграть, в тот момент не приходило им в голову. Долго не приходило и, может быть, никогда бы не пришло, если бы Влад в тот день случайно не попал на кинофильм про Дон Кихота, рыцаря Печального Образа. Непонятным и странным образом воображение Влада вдруг заработало, и он увидел себя верхом на Росинанте. Но совсем не Печальным, а Весёлым. Рыцарем Весёлого Образа увидел он себя в тот момент. У него даже в груди кольнуло от радости.