Обойдя главные ворота, они прошли вдоль крепостной стены к боковому входу. Железные ворота были заперты на тяжелую щеколду. Ее с трудом отодвинули двое самых крепких из них. Никто не разговаривал. И хотя кругом не было заметно ни души, держались настороженно. Когда пересекли внутренний дворик замка, вперед вышел щуплый блондин, которого звали Дитрихом. Большим ключом с резной ручкой он отпер дверь в стене главного здания, пропустил всех вперед себя и изнутри запер ее. Теперь впереди шел долговязый с фонарем в руках.

— Осторожно, здесь крутые ступеньки, — отрывисто бросил он назад.

Роланд никогда здесь раньше не бывал. На студенческих вечеринках он лишь слышал загадочные намеки старшекурсников. Говорить о замке вслух могли лишь посвященные, и только в своем кругу. Болтать об этом — значило подвергнуть себя корпоративному остракизму.

Сейчас все выглядело гораздо проще и в то же время таинственнее. Давно забытое с детства чувство сладковатой жути перехватывало горло. По крутой лестнице они спускались вниз в предчувствии неизвестного, но неизбежного рока. Наконец лестничная спираль закончилась. Миновав узкий длинный переход, они попали в большую круглую залу. Сводчатый потолок был разделен мощными каменными дугами на двенадцать равных секторов. Точка их пересечения образовывала центр потолка, откуда свисала на массивных железных цепях чаша в форме двенадцатиглавого дракона. Дитрих, державшийся здесь увереннее, чем другие, зажег толстый фитиль в чаше.

Неровные блики света упали на стены и потолок. Роланд заметил, что у стены стоял большой стол, сколоченный из толстых досок, а рядом с ним такие же грубо сработанные скамьи. Дубовые доски от времени потемнели и, казалось, стали еще прочнее. Стены подвального зала были испещрены непонятными знаками и малоразборчивыми надписями.

Дитрих достал из своего рюкзака несколько толстых свечей и зажег их. Стало светлее, и Роланд мог уже разобрать некоторые каракули, выцарапанные на камнях.

«Каждому — свое» — я поклоняюсь тебе, великий принцип. Зигфрид Д. 22/VII 1937 года».

«Истинное товарищество скрепляется кровью. Вольфганг Б. 11/3 1902».

И рядом совсем старая надпись: «Настоящего мужчину может украсить только шрам. Барон Манфред фон П. 8 августа 1889 года».

«Да, здесь настоящий исторический музей». — У Роланда даже мурашки пробежали по спине, когда он разобрал последнюю дату. Древние стены замка, много повидавшие на своем веку, вызывали почтительный озноб.

— Переодеться в соседних помещениях. — Роланд вздрогнул от неожиданного незнакомого голоса. Говорил руководитель второй группы.

Только сейчас Роланд заметил, что, помимо входа, через который они проникли в зал, были еще две двери, искусно спрятанные в стенах. Их открыли, и группы разошлись в разные стороны. Рядом с большим залом были помещения поменьше. Там, куда попал Роланд, уже горела свеча, и он рассмотрел довольно просторную комнату с широкой дубовой лавкой на приземистых ножках. На ней студенты разложили свои рюкзаки и стали переодеваться.

Через десять минут они уже были готовы и друг за другом прошли в большой зал. Роланд поразился перемене в своих товарищах. В зале горело много свечей, и теперь можно было как следует разглядеть друг друга. В центре стояли одна против другой две шеренги по шесть человек. У всех была одинаковая форма: черные высокие сапоги, светлые брюки и перчатки. Тускло поблескивали расшитые золотом куртки. Через плечо были переброшены шелковые ленты. На голове лихо сидели вельветовые шапочки. На поясе у каждого холодным светом отливала сабля. У стола на двух высоких стульях, неведомо откуда появившихся, сидели вожаки.

Когда группы замерли, встал долговязый:

— Я, Леопольд фон Гравенау, руководитель группы «Железных рыцарей», перед лицом моих товарищей по корпорации, перед памятью наших германских предков клянусь быть беспристрастным судьей в поединке чести и бесстрашия. Пусть каждый из вас мужественно встретит жребий своей судьбы и будет достоин великих традиций нашей корпорации. С этих древних стен на нас смотрят поколения германских рыцарей отваги, которые во все времена представляли элиту нашей нации. И сегодня, как никогда, мы должны блюсти традиции великого прошлого, верность идеалам наших дедов и отцов, для которых ничего не было выше нашего великого фатерлянда.

Поклянемся же быть достойными их и понести дальше факел неугасимой веры в величие нашей нации!

И пусть наша кровь скрепит нашу клятву!

Голос долговязого Гравенау гулко отзывался под сводчатым потолком. Вслед за ним речь произнес предводитель второй группы:

— Я, Фридрих Ян цу Фрауэнберг, руководитель группы «Горных орлов», перед лицом нашей всемогущественной корпорации клянусь судить честно и великодушно. Пусть каждый, кто ощутит в своей руке освежающий холод рукоятки сабли, почувствует силу и решимость доказать свое мужское достоинство, выдержку и породу. Да, я не боюсь произнести это слово. Те из вас, кто своей кровью омоет свое посвящение в рыцари студенческой корпорации, обретут тем самым неизвестное непосвященным высокое чувство принадлежности к избранному слою нашей нации. И пусть он тонок, этот слой, но его спрессованность и многовековая выдержка сродни тонкому аромату вин, отстоянных в лучших рейнских подвалах.

Наш девиз — «Быть лучше и чище окружающих». Нашей выдержкой и преданностью великим идеалам германской империи мы пробьемся в элиту нации.

Пусть священная кровь избранников корпорации окропит эти стены!

Пусть не дрогнет рука соперника и никто из вас не содрогнется перед святым испытанием кровью!

В торжественной тишине слышно было, как потрескивал стеарин. Приступили к жеребьевке. Роланду достался третий номер «Горных орлов». Он оглядел своего соперника. Рослый, широкоплечий парень резко выраженного нордического типа. Холодные глаза и выдвинутый далеко вперед мощный подбородок свидетельствовали о решительности и силе воли. В другое время Роланд, наверное, порядком струхнул бы. Но здесь, в каменном подземелье с вековыми традициями, в атмосфере торжественного причащения к лику избранных, он не испытывал уже обычных земных чувств. Их подменил некий суррогат экзальтации и самовнушения.

Еще раз были разъяснены правила поединка. Драться по очереди, до первой раны. В случае, если рана небольшая и пострадавший желал продолжить поединок, судьи имели право разрешить продолжать бой. Строго предупреждалось не наносить друг другу серьезных увечий. Идеальным исходом считалось нанесение удара в область щеки или лба противника. Отличившимся считался тот, кто наносил красивый удар, оставлявший на лице противника «след мужества». Оставшиеся неповрежденными тянули жребий между собой и дрались снова. Согласно правилам никто не мог покинуть подземелье до исхода всех поединков. Дрались по двое. Кроме судей, свидетелей не было. Это объяснялось еще и тем, что не все хорошо переносили вид крови и, случалось, теряли выдержку и самообладание еще до начала боя. В обеих «комнатах ожидания», как окрестил их Роланд, стояли небольшие ящики «первой помощи» с бинтами, йодом, всевозможными кровоостанавливающими средствами.

Когда наступила его очередь, Роланду уже казалось, что он погребен в этом подземелье навечно. Он потерял счет времени и впал в непривычное для себя возбужденное состояние. В углу его комнаты уже сидели двое его товарищей с бледными лицами. Бинты, наложенные неумелой рукой, были перепачканы кровью. Один из них попытался ободряюще улыбнуться ему, но на лице появилась лишь жалкая и растерянная гримаса. Второй, закрыв глаза и стиснув зубы, ни на что не реагировал. Он отказался смазывать раны йодом и заклеил их хлебным мякишем с паутиной.

Леопольд фон Гравенау ободряюще кивнул Роланду и подал команду:

— Вперед, коммилитонен! 7

Роланд сделал выпад вправо. Но противник легко парировал его удар и сам пошел в наступление.