— Зачем же вы так зло шутите? Какие планы у одинокого старого холостяка! Я же сказал: меня никто никогда не ждет, я решительным образом никому не нужен. Значит, в понедельник? Во второй половине дня?

— Да, так, пожалуй, удобнее. Вдруг мы задержимся в пути.

— Благодарю! Я приглашаю вас с дочерью в ресторацию на обед. Скажем, в три. Где мы встретимся? По тем же соображениям… Ну, вы знаете… Мне бы не хотелось заходить за вами.

Я на секунду задумался.

— Знаете что, на Зингерштрассе должен быть такой кабачок: «Три топора».

— Ну как же! Недалеко от Штефля?

Значит, кабачок еще существует. Почему-то я обрадовался.

— Да, да!

— Очень хорошо! Значит, в понедельник ровно без пяти минут три я буду надеяться увидеть вас с дочерью возле входа в локал. Желаю приятного путешествия!

В трубке щелкнуло. Загудел сигнал отбоя.

«Звоню не из дома…» Конспиратор! Я невольно усмехнулся. Боится, что его телефон прослушивают. А про мой не подумал. И попал в самую горячую точку. «Кровососущее насекомое», конечно, сделало свое дело. Представляю, какая теперь там поднимется возня с этой пленкой. Полдня будут прокручивать, доискиваясь до тайного смысла телефонного разговора. А потом возьмутся за «Три топора». Вдруг именно там осуществляется тайная передача пакетов с наркотиками…

Инга не зря чуть свет залезла в книжный шкаф. Ее заинтересовал Бельведер — вчерашний гид очень уж советовал побывать там. За чашкой утреннего кофе Инга с азартом принялась расписывать красоты этого дворца, о которых она успела вычитать в разных справочниках:

— Два великолепнейших здания в стиле позднего барокко. Роскошный парк с фонтанами. Богатейшая картинная галерея…

— Опять Габсбурги?

Она с укором покачала головой:

— Отец, отец! И ты прожил в Вене целых два года!.. Конечно же, нет! Принц Евгений Савойский.

— А-а, этот честолюбивый оловянный солдатик!

— Да не солдатик, а фельдмаршал!.. И не только. Дипломат, государственный муж. Кстати, к твоему сведению, именно он, а не Карл Габсбург являлся в то время фактическим правителем Австрии…

Ого! Доченька уже основательно начиталась.

Мне нужно было к Штольцу, в отдел печати, Инге — в Бельведер. До Ринга — шумного и яркого бульвара в самом центре города, подковой упирающегося в берег Дунайского канала, — мы шли вместе, и Инга всю дорогу просвещала меня насчет Евгения Савойского. Племянник всемогущего кардинала Джулио Мазарини, человек очень маленького роста, но огромного тщеславия, он хотел сделать военную карьеру во французской армии. Однако к тому времени дядя его уже умер, и магия его имени рассеялась. Коротышку Евгения зло высмеяли и порекомендовали ему идти в монахи. Тогда смертельно оскорбленный юноша обратился к Габсбургам. Те вели многолетнюю изнурительную войну с турками, которые рвались в Европу и уже дважды осаждали Вену, стоявшую у них на пути. И тут, в боях против турок, и раскрылись военные таланты маленького принца. За десять лет он прошел в австрийской армии путь от младшего офицера до фельдмаршала. Разбил наголову турецкие полчища, круто повернул на запад и стал громить французов.

Я слушал Ингу вполуха. Куда-то подевался мой вчерашний знакомец — черный «мерседес». Не было его ни у нашего дома, не возникал он и на улицах, по которым мы проходили.

Может быть, я все это насочинял?

На Кертнерштрассе, которая представляла собой пешеходный остров, омываемый со всех сторон бесконечными автомобильными потоками, нам пришлось замедлить шаг. По улице тянулись магазины самых модных венских фирм, к их витринам с новинками одежды и обуви льнули целые толпы. Пришлось держаться середины, бывшей проезжей части, выложенной теперь кафелем и уютно оборудованной фонтанами, газонами, скамьями для отдыха.

Венцы народ очень спокойный, неторопливый, размеренный. Никто здесь не повысит тона, не крикнет. Даже когда скапливается много людей и неизбежно возникает шум, он носит ровный характер, подобный гулу моря, и в нем растворяются отдельные голоса.

Поэтому мы с Ингой сразу насторожились, когда вдруг услышали впереди странные выкрики. Один голос что-то кричал, словно отчаянно споря, другой так же громко ему возражал.

— Что это? — Инга, держась за мое плечо, приподнялась на цыпочки в попытке разглядеть спорящих. — А, вот они! Двое молодых парней.

Подошли ближе. Теперь уже можно было разобрать слова.

Нет, они не спорят. Наоборот: полное единодушие!

— Остановитесь! Оглянитесь! Посмотрите на небо, на землю! Запомните! — провозглашал по-немецки один из двоих, стоя на раскладном стульчике, который, по всей видимости, принес с собой. — Ибо завтра всего этого может уже и не быть! Род человеческий доживает последние дни!

— Дьявол овладел миром! — вторил ему на приличном английском языке другой парень с роскошной белокурой гривой и лопатообразной ассирийской бородой. — Люди низринуты в пучину всеобщего смертного греха!

— Нет больше религии! Нет больше бога! Супервера — вот в чем единственное спасение!

Только супермен, верящий в супербога, избавит человечество от Страшного суда! Слушайте! Слушайте!..

Никто их не слушал. Проходили мимо степенные старички в зеленых тирольских шляпах — капризным ветром моды наперекор они, как и тридцать лет назад, продолжали здесь прочно удерживаться на головах. Проходили опрятные тихие старушки. Шла длинноволосая молодежь в драных джинсах. Шли горластые группы жующих свою вечную жвачку американцев, подчеркнуто бесцеремонных, полураздетых, босоногих. Шли японцы, маленькие, в черных пиджаках, в галстуках и лакированных туфлях, невзирая на плавящую жару. Шли, как будто ничего не слыша, не замечая этих орущих парней.

А те продолжали, словно заводные, выкрикивать свое: один на немецком, другой на английском. Полное отсутствие слушателей их нисколько не смущало. Они, как бы в отместку, в свою очередь тоже не проявляли никакого интереса к прохожим, уставясь в какую-то видимую им одним точку поверх толпы, и кричали наперебой, ни к кому не обращаясь:

— Мы не свидетели Иеговы, мы не мормониты и вообще не сектанты! Мы — новое слово суперрелигии!

— Приходите сегодня к семи вечера в наш молитвенный дом — и вы сразу прозреете!

— Хочу прозреть! — Инга решительно тряхнула коротко стриженными волосами. — Пойду! Интересно, там у них зрелищно, вроде стриптиза, или что-то вроде проповеди? Вот бы подкинуть вопросик-другой! Ты обратил внимание — у того, с буйной растительностью, золотой браслет? Он ему не помешает в день Страшного суда?.. Нет, пойти, пойти, вот будет потеха!

— Потехи не будет. Потеху придется отставить до следующего приезда.

— Отец, это непозволительный нажим. — Она взглянула на меня с укоризной. — Кто-то дал твердое мужское слово не злоупотреблять родительской властью.

Пришлось напомнить:

— А Зальцбург?

— Ах да, да, я совсем забыла. Какая жалость! Так вдруг захотелось суперверить… Как ты считаешь, отец, сами-то они верят, во что кричат?

— По-моему, работа как работа.

— Думаешь, они по найму? Вот бы спросить! — Инга оглянулась: парни с прежним усердием продолжали молотить в два голоса. — А, ладно! Из всех троих выбираю Евгения Савойского. Все-таки принц! Ну, пока! — Она чмокнула меня в щеку. — И пожалуйста, не давай волю своей буйной фантазии, если я, случаем, опоздаю на несколько жалких минут…

Эскалатор подземного перехода унес ее вниз. Я только успел головой покачать.

Мое неугомонное чадо на удивление быстро приспособилось к необычным для него условиям Вены. Если первое время Инга еще как-то осторожничала и старалась держаться меня, то теперь уже освоилась до лихости, будто всю жизнь только и делала, что раскатывала по заграницам.

Конечно, не обходилось тут и без изрядной доли бравады и позерства. Я был уверен, например, что, когда меня нет рядом и некому пустить пыль в глаза, Инга другая.

И все же…

Господин Штольц из отдела печати, вопреки своей фамилии — слово «штольц» по-немецки означает «гордый» — оказался довольно бледной личностью как в буквальном, так и в переносном смысле. С унылым вислым носом, с дряблой, нездорового желтоватого оттенка морщинистой кожей, он производил впечатление глубокого старика, хотя, как выяснилось позднее, ему не было еще и пятидесяти.