— Его настоящая фамилия Дузе, но в Вене он живет под вымышленным именем Яниса Берзиньша… Поднимитесь, Дузе, что вы прячетесь за чужими спинами! Дайте возможность репортерам из телевидения запечатлеть вас на пленку. Снимайте, господа! Это будут уникальные кадры. Я ведь еще далеко не все сказал, а он наверняка постарается улизнуть, чтобы избежать скандальной огласки… Итак, Петерис Дузе, палач. Ныне Янис Берзиньш, Герцоггассе, дом пять, квартира восемь. У меня не было возможности посмотреть списки разыскиваемых военных преступников, но, думаю, там непременно значится фамилия Дузе. Такие субъекты, как он, имеют веские причины для смены фамилий. Вот вам, уважаемые господа, убедительный, на мой взгляд, пример тесного соседства истории и криминалистики.

— Господин профессор! — Кен обмахивался носовым платком; воротник его манишки потерял свою ослепительную белизну, посерев с краю от расползавшихся пятен пота. — Может быть, лучше вернуться непосредственно к объявленной теме?

— Не мешайте! — выкрикнули из зала.

— Мы слушаем!

— Говорите, профессор!

— Господин Кен совершенно прав: тема моей лекции совсем иная. И много чести было бы уголовным элементам вроде Дузе, если в своих публичных заявлениях я стал бы перечислять их пофамильно. Сделал я это совсем по другой причине. Вчера этот самый Дузе-Берзиньш вместе с другими подобными ему людьми — один из них сидит справа от Дузе, тоже солидного уже возраста мужчина, Эвальд Розенберг его имя, в годы гитлеровской оккупации он работал в управлении фашистской полиции Риги, — так вот Дузе и другие ему подобные обманным путем завлекли меня в ловушку и потребовали, чтобы сегодня, сейчас, во время этой самой лекции, я отрекся бы от своих политических убеждений, изменил своей стране и попросил политического убежища. Они, разумеется, знают, что добровольно я на это никогда не пойду, и попытались принудить меня к измене с помощью гнуснейшего шантажа. Вместе со мной в Вене гостит моя девятнадцатилетняя дочь. Эти люди поставили меня перед выбором: либо я отрекаюсь от Родины, либо теряю дочь. Надеюсь, вы поймете меня и не осудите, если я объявлю теперь, что моя лекция сегодня состояться не сможет. А на все вопросы, которые могут возникнуть у вас, особенно у журналистов, я попрошу ответить господина Кена, одного из устроителей моей лекции.

— Нет, нет! — Он замотал головой, растерянно и вместе с тем энергично. — Мне ничего не известно. Мне… Я…

Но я уже не слушал. Шагнул к выходу, заметив в последнюю минуту с тем же злорадным удовлетворением, как повскакали со своих мест и рванулись к застрявшему между кресел неповоротливому толстяку Дузе журналисты с передних рядов.

Оказавшись по ту сторону дверей, я захлопнул их с силой и сунул под гнутую бронзовую рукоятку ножку стула, который, уходя в зал, предусмотрительно придвинул поближе к выходу.

Ну, а теперь побыстрей отсюда!

Вниз, под арку, мне было нельзя — внизу стоял черноволосый. Еще в зале я решил: через привратницкую. У нее два выхода…

Известное преимущество давало мне то, что я неплохо знал старую резиденцию. В прежние времена, во время работы в газете, мне приходилось бывать здесь по служебным делам.

Длинными извилистыми коридорами со множеством дверей я быстро прошел на другую сторону здания. Затем сбежал по мраморному парадному лестничному маршу. Тут вечно царила толчея: одни посетители поднимались, другие спускались. Мне это было на руку: здесь легче проскользнуть незамеченным, чем по безлюдным боковым лестницам.

Но выходить на улицу я не стал. Через маленькую, едва приметную дверь спустился в полуподвальное помещение, а затем уже проскочил во двор. Рядом находилась внутренняя стоянка служебных автомашин, прикрепленных к высокопоставленным служащим магистрата. Два чопорных «бьюика» поджаривали на солнце свои лакированные черные бока. Шоферы, распахнув дверцы машин, жались к узким полоскам теней вдоль стен. На службе им не разрешалась вольность в одежде, и они, бедняги, мучились при полном параде — в темных пиджаках и галстуках.

Я нащупал в кармане брелок, подаренный мне Кеном. Не снять ли его с ключей и подсунуть на сиденье «бьюика»? Скорее всего, это не просто брелок, а миниатюрный радиомаяк, с помощью которого нетрудно установить, где я нахожусь в любой момент.

Или лучше рискнуть и все-таки сохранить брелок? Если я выберусь целым, он может еще пригодиться.

Во всяком случае, избавиться от него я успею…

Двор был соединен проходом с другим. Миновав низкую темную арку, я оказался возле столиков под нарядными разноцветными зонтами. В служебном ресторане обеденное время еще не наступило, гостей было мало. Несколько официантов, тихо переговариваясь, неторопливо расставляли приборы.

Кухня дохнула в лицо жаром электрических печей.

— Господину угодно что? — загородил мне дорогу темнолицый усач, говоривший на ломаном немецком. — Чужим нельзя здесь. Еда варится тут.

— Мне только руки помыть.

— А, кло! — Он захихикал, прикрывая рот с неуместной застенчивостью. — Не здесь. Там!

И ткнул пальцем воздух, указывая направление.

К кухне примыкало еще одно помещение — вечерний ресторан. Днем туда, как и в другие рестораны, мало кто заглядывал. Лишь два-три чинных старичка-пенсионера сидели за крохотными рюмочками ликера, растягивая удовольствие и листая газеты на старинных держателях из потемневшего от времени дерева.

Ресторан этот имел два выхода. Один, главный, в ярких рекламных огнях, — на шумную торговую улицу. Другой, мало кому известный, стыдливо задрапированный плотной тканью, — в узенький проулок, составлявший часть проходного двора. Рассказывали, что в прежние времена завсегдатаи этого ресторана, пользовавшегося в Вене дурной славой, легко и бесшумно ускользали этим путем от полицейских облав.

Спокойная, тихая, респектабельная, обсаженная каштанами площадь, на которую меня привели кривые ходы, находилась за две улицы от старой резиденции.

На стоянке стояло такси с поднятым флажком. Однако я предпочел его не нанимать — вдруг подставка?

Остановил проезжавшее мимо свободное такси.

— Куда прикажете?

Водитель был совсем молодым, с еще по-детски пухловатыми щеками, с легким темным пушком на слегка вздернутой губе.

— Выезжайте на Ринг.

Он повел машину по лабиринту переулков и улиц. Движение было сложное, всюду висели знаки с «кирпичами» и направляющими белыми стрелами на синем фоне.

— Сейчас будет Ринг. Поворот разрешен только направо.

— Поезжайте, пожалуйста, к каналу.

У меня не было определенного плана действий. Все зависело от того, как получилось у Инги. Это я мог узнать, только позвонив на службу к Эллен. А останавливаться у уличного телефона-автомата пока еще было опасно. Такси могли преследовать. У меня не было уверенности, что ищейки Шмидта не взяли след.

У водителя в машине был радиотелефон.

— Вы связаны с диспетчерским пунктом?

— Да, мой господин.

— Большая фирма?

— Наоборот, крошечная. «Эврика», к вашим услугам. Пять такси, из них одно всегда на ремонте. Правда, машины не собственность фирмы, они арендованы.

— А работы хватает?

— Не жалуемся. Тут есть один секрет. Мы все студенты. Ну, и наша университетская братия из солидарности старается пользоваться только услугами «Эврики». Даже профессора некоторые.

— Вот как!

— А что? Ничего удивительного! И среди профессуры, бывает, попадаются люди.

— И в диспетчерской тоже студенты?

— Студентки. Нет, вы не думайте, наши девочки водят машины не хуже мужчин. Но, знаете, клиенты попадаются тяжелые. Особенно вечерами, когда туристы расползаются из локалов. Я, например, специально прошел курс джиу-джитсу. Вот мы и разделили труд. В диспетчерской тоже не курорт, завидовать нечему. Девочки ведь там не просто сидят и ждут. Они еще и сами ищут заказы.

Словоохотливый водитель навел меня на новую мысль.

— А нельзя ли из машины попросить вашего диспетчера позвонить по номеру телефона и навести справку?