Машеров в моих прогнозах не был уверен. Скептически отнёсся к аналитике и тому, что при должных реформах в стране появится изобилие промышленных товаров, но согласился, что услугами (шитьем одежды, к примеру) и продуктами питания люди вполне могут себя обеспечить. Достаточно выделить горожанам участки под дачи и огороды, взяв земли у нерентабельных колхозов и совхозов и просто пустыри. Так-то дачи и сейчас выделялись предприятиями, но я рекомендовал увеличить масштаб, сняв все ограничения на реализацию продовольствия с таких земельных наделов.

— По твоим словам сейчас делают пересортицу и вывозят на рынок то, что могли бы продавать в овощных магазинах, — заметил Пётр Миронович. — Исчезнет дефицит, упадут цены. Частники снова перестанут торговать.

— Законы рыночной конкуренции никто не отменял, — парировал я. — Завмагам станет невыгодно манипулировать. К тому же если поставить вопрос от отмене плановой торговли, то многое изменится.

— Тебе возразят, что в стране наступит анархия и бардак, — полистал дальше доклад Машеров, — но я полностью согласен с этой точкой зрения. Нужно продумать, как это подать.

На самом деле задача непростая. Социалистическое общество от капиталистического, грубо говоря, отличается именно отсутствием рынка и конкуренции. Правда, всё это планирование не работает как должно. Пусть у нас в стране не случаются кризисы перепроизводства, но других проблем выше крыши и прежде всего тотальный дефицит почти всего, что должно производиться предприятиями лёгкой промышленности.

В результате мой доклад решено было разделить на две части и немного дополнить. Первое выступление наметили на первые числа сентября. Этот доклад касался темы того, как прогресс не стоит на месте, «космические корабли бороздят…» и марксистско-ленинское учение претерпевает изменения. Открыто произносить слова о частной собственности мы пока не рискнули. И ссылался я в большей степени на реформу, предложенную ещё Косыгиным, который планировал дать предприятиям больше экономической свободы.

Предлагалось упразднить органы территориального управления хозяйством. К примеру, есть колхозник, который может выращивать свиней у себя на подворье. Колхозник имеет над собой председателя, тот своё руководство и так далее. Этот административно-управленческий аппарат огромен. Для той свиньи, что выращивает колхозник, без разницы, сколько бюрократических пиявок занимается якобы нужным делом. Сельского жителя достаточно материально заинтересовать или предоставить льготы, чтобы он сам захотел выращивать как можно больше мяса или овощей.

Предприятиям же большая экономическая свобода должна была дать стимулирование развития. Одно дело, когда это спущенный сверху обязательный план, и совсем другое, когда завод по выпуску станков должен будет сам их реализовать.

Жёстко и без прикрас я критиковал продукцию, производимую на Кавказе и в Средней Азии. Станки из Грузии и Армении можно было сразу отправлять на переплавку. Осведомители снабдили меня конкретными справками и номерами изделий, а также названиями заводов, вынужденных принимать эти станки, чтобы тут же задвинуть их в дальний угол цеха. Мечтаю посмотреть, как будут продавать станки Ереванского завода в свете предложенных реформ.

Они на свои станки ещё умудряются добавлять к номеру букву «П», что означает прецизионный повышенной точности станок. Стоит это изделие дороже, а по сути г***о, работа на котором подразумевает наличие рядом серьёзного ремонтного участка. Жаловаться или требовать гарантии смысла не было. В кавказских республиках сильно было кумовство. Прикрывали друг дружку руководители всех уровней и на жалобы покупателей не реагировали, поскольку имели план и были стопроцентно уверены, что на следующий год получат премии, сбудут никому не нужный металлолом, по ошибке именуемый станками, двигателями или конденсаторами.

Микроавтобусы ЕРАЗ вообще одна большая насмешка над прототипом Рижской автобусной фабрики (знаменитые РАФики). Про грузинский грузовик «Колхида» отзывы были не лучше. Народный фольклор, насмехаясь, заверял, что «курица не птица, а «Колхида» не тягач». И какой смысл производить то, что не соответствовало качеству?

Буду объективным. Проблем на заводах и в РСФСР хватало. Не было у людей того материального стимула, чтобы они буквально «рвали жилы» и не за лозунги, которые давно стали формальностью, а из желания заработать и улучшить свою жизнь.

Рассказывал мне один слесарь-инструментальщик, как у них в цеху обстоят дела. Допустим, вышло из строя уплотнительное кольцо на станке. Теоретически купить его на замену можно у завода-изготовителя, но реально это, простите за каламбур, нереально. Планы составлены, продукция отпущена, в том числе и та, что должна стать запчастями. Сверх того, что положено по плану, никто ничего не изготовит, не продаст.

Но уплотнитель для станка нужен. Потому отдел главного механика делал чертёж, с которым шёл в отдел главного технолога, где конструктор выпускал уже чертёж на пресс-форму для вырубки уплотнителя. С чертежом на пресс-форму мастер отправлялся в инструментальный отдел, чтобы там открыть наряд-заказ. Вроде бы все инстанции пройдены. Ан нет. Токарь, который должен точить пресс-форму, в запое. Станок стоит, план горит, а тому токарю по сути наплевать. Ну пожурят его на собрании коллектива, ну поговорят, а толку-то? Это не те стимулы, которым подчиняются.

При определённой экономической свободе предприятий и с возможностью самим устанавливать заработную плату всё будет по-другому. Этого токаря если не погонят взашей, то свои отпинают, чтобы не волынил и давал людям заработать.

Естественно, что реформы потянут за собой изменения цен. Будут и недовольные, и те, кто осудит такие преобразования. В первую очередь, руководители райкомов и обкомов ощутят, что они перестали быть местными царьками и власть из рук уплывает. Такое положение дел никому не понравится и потому нужно серьёзно готовиться к сопротивлению.

Выступление по центральному телевидению согласовали на второе сентября. Сразу после программы «Время» шла запись моего доклада «О ситуации в торговле, лёгкой промышленности и путях её решения». Волновался я так, как никогда ранее. А ведь мне не привыкать к публичности. Несколько раз перезаписывали выступление и делали поправки, а после в студии я дублировал сам себя.

Чтобы привлечь как можно больше внимания к своему выступлению, я решил дать оригинальную подачу. Не просто тупо зачитывал по бумажке текст, а был снят своеобразный клип, начинающийся с кадров в ГУМе, которые тут же сменялись видом классной комнаты, где я уже у доски рисовал цифры.

Машеров, просмотревший моё выступление, был поражён до глубины души.

— Знаешь, Александр, даже без текста это вот всё цепляет. И вправду сидят у нас лоботрясы, что-то сочиняют годами какую-то ерунду. А ты вон за несколько секунд набросал эскизы необычной обуви. Таких кроссовок и на Западе нет. И чем все наши творческие личности занимаются? Почему не предлагают, не внедряют?

— Не внедряют, что цепочка прохождения от эскиза до готового изделия занимает много времени, — напомнил я очевидное. — К тому же у меня предусмотрены такие материалы, которые проходят тестовые испытания.

В общем, второго сентября моё выступление показали всей стране. Нарядная Сашка заняла место перед телевизором сразу, как началась программа «Время». Чего принарядилась, я так и не понял. Мы же не в театре. Довольный отец тоже сел на почётное место в кресле. Ни он, ни жена совершенно не были в курсе того, о чём я там стану говорить. Сашка видела краем глаза, как я тренировался в рисовании эскизов кроссовок и силуэтов женской одежды, потому решила, что моё выступление будет о моде.

— Маму предупредила, они тоже будут смотреть. И соседям всем рассказали, — похвасталась жена.

Ромка устроился у деда на коленях и тоже ждал, пока папу по телевизору покажут. Он, кстати, единственный, кто просто радовался тому, что моя физиономия в течение получаса мелькала на экране. Выступление закончилось и дальше начался показ художественного фильма. Вот только мои сидели молча, словно онемев от испытанного шока.