— Поднять всех! — приказал Ликону Эпикур. — Беги к дому! Всех поднять! Пусть каждый возьмет кол, или кирку, или лопату!

Толпа дружно навалилась на ворота, и те скрипели, готовые рухнуть.

Эпикур сам поднялся по лесенке привратника над оградой и крикнул, обращаясь к толпе:

— Постойте! Я Эпикур! Хотите ли вы со мной говорить?

Толпа перестала штурмовать ворота.

— Ты Эпикур? — спросил, подойдя к тому месту стены, где стоял Эпикур, один из нападавших — плечистый и крупноголовый афинянин, держа факел высоко, чтобы получше осветить им Эпикура. — Чем ты докажешь, что ты Эпикур?

— Поверь моей седой бороде, — ответил Эпикур.

— Ладно, — согласился крупноголовый. — Мы пришли, чтобы наказать тебя.

— Наказать! Наказать! — зашумела толпа.

— За что? — спросил Эпикур, когда в толпе немного поутихли.

— Ты накликал на наши головы мор, — ответил крупноголовый.

— Как я мог это сделать? — засмеялся Эпикур. — Ты приписываешь мне силу, какой не владеют все афиняне, вместе взятые.

— Своими кощунствами ты прогневил богов! Развратом и надругательством над богами! Ты обжора, блудодей и нечестивец! Тебя следует сначала наказать, а потом изгнать из Афин, выставить, выбросить, как выбрасывают мусор!

— Кто тебя этому научил? — спросил Эпикур. — Кто внушил вам эту страшную ложь?

— Хватит с ним разговаривать! — потребовали из толпы. — Давай валить ворота!

Нападавшие могли бы перебраться через ограду, но, должно быть, боясь засады, хотели ворваться в сад все вместе, толпой. Они снова налегли на ворота. Кто-то швырнул факел в Эпикура, но Эпикур вовремя пригнулся, и факел упал на дорожку сада. Эпикур сошел с лестницы. Со стороны дома уже бежали люди. Ими командовал Колот.

— Бросайте через ворота камни! — приказывал он. — Растянитесь вдоль стены! Факелы тушить!

Подбежав к Эпикуру, он решительно потребовал, чтобы тот немедленно возвратился в дом.

— Хорошо, — ответил Эпикур, глубоко удрученный происходящим. — Не дайте им поджечь сад. — И тут он почувствовал приближение той самой боли, которая доставляла ему наибольшие страдания. Словно кто-то жестокий и безумный воткнул ему в поясницу раскаленный нож и стал медленно поворачивать его, наслаждаясь своей жестокостью. — Мне плохо, — сказал Эпикур Колоту, обливаясь потом и теряя силы.

Подоспевший Метродор взял его под руку и повел в глубину сада, к дому.

— Остановимся, — попросил его Эпикур, когда они отошли от ворот на несколько десятков шагов. — Сил больше нет. Я сяду.

У ворот по-прежнему слышны были крики и ругань. Потом раздался треск и грохот падающих ворот и победный рев горожан — они ворвались в сад.

Метродор оттащил Эпикура с аллеи под деревья. Он сделал это вовремя: трое или четверо нападающих с пылающими факелами в руках пронеслись по аллее в сторону дома, что-то возбужденно крича. Из всех слов, выкрикиваемых ими, явственно слышно было только имя Эпикура.

— Преследуй их, — сказал Метродору Эпикур, — они подожгут дом…

Метродор бросился за факельщиками.

В той части сада, что была ближе к воротам, заполыхали огни: нападавшим удалось поджечь, облив смолой, несколько деревьев и сторожку.

Колот, сбитый факельщиками с ног, растерялся, не зная, что предпринять: гасить ли сначала деревья или преследовать нападавших, которые быстро разбежались по саду. Но не растерялся Мис.

— Пусть горят! — крикнул он тем, кто бросился гасить деревья. — Посадим новые! Надо ловить бандитов!

— Не жалеть кольев! — скомандовал пришедший в себя Колот. — На воротах останутся четверо, чтобы валить тех, кто попытается уйти, остальные — за мной!

Четверо факельщиков, которых преследовал Метродор, натолкнулись у ворот дома Эпикура на толпу женщин. Один из них бросил в толпу факел. Его-то первым и настиг Метродор, сбил с ног и повалился на него сам. Факельщик закричал, призывая трех других на помощь. В руках у него был медный сосуд с горячей смолой. Падая, он уронил этот сосуд, и смола разлилась по земле. В этой-то смоляной луже они и возились теперь — факельщик и Метродор, тузя друг друга кулаками. Трое других громил бросились на помощь четвертому, и плохо бы пришлось Метродору, если бы им не помешали женщины. С визгом и криком они окружили нападающих, вырвали из их рук факелы, и вскоре все четверо валялись на земле в изодранных одеждах, облитые смолой, жалкие, просящие о пощаде.

— Надо выбросить их за ограду, — сказала Маммария.

Бандитов подняли и, толкая в спины, погнали к ограде сада, но не к воротам, а к пруду, куда было ближе. В том месте за оградой стояла огромная лужа, оставшаяся после дождя. В нее и столкнули со стены непрошеных гостей.

Мис настиг крупноголового — предводителя нападающих. Тот обернулся и едва ли не ткнул в лицо Миса горящий факел. Мис чудом увернулся и ударил крупноголового лопатой. Удар получился недостаточно сильным для того, чтобы свалить противника. Тот ухватился за лопату и вырвал ее из рук Миса. Теперь у него в руках была лопата и факел, а Мис остался безоружным.

— Эй! — закричал крупноголовый. — Теперь я тебя поджарю! — и замахнулся лопатой, как мечом.

И лежать бы Мису с рассеченной головой, когда б не ветка маслины, за которую зацепил лопатой крупноголовый. В то же мгновение Мис прыгнул в сторону и вырвал с корнями молодую оливку, посаженную им года два тому назад. Ком влажной земли остался в ее корнях. Мис взмахнул ею по кругу над головой и метнул в крупноголового. Тот рухнул на землю, уронив факел. В тот же миг факел уже был в руках Миса. Он приблизил огонь к лицу бандита и сказал, с трудом переводя дыхание.

— Пошевелишься, вылью смолу на голову. Я видел, как ты поджигал мои деревья, — продолжал он, немного отдышавшись. — И горящая сторожка — твоих рук дело. Теперь же я подожгу тебя… — С этими словами Мис поднес факел к подолу хитона крупноголового, и несколько горящих капель смолы упали на него. Крупноголовый ловко перевернулся и сбил Миса с ног.

— Презренный раб! — заорал он, наваливаясь на Миса. — Теперь тебе конец…

И Мис понял, что это действительно так: бандит придавил его к земле с такой силой, что он не мог не только пошевелить рукой или ногой, не мог вздохнуть. А тут еще сильная и горячая рука крупноголового сжала ему горло. Но перед тем, как потерять сознание, Мис услышал крик и успел подумать о том, что это, возможно, подоспела помощь. И он не ошибся. Колот вместе с огородником Ликоном стащили крупноголового с Миса и связали его лыком, которое попалось Ликону под руки на винограднике.

— Пусть лежит здесь, — сказал о крупноголовом Колот. — Помоги Мису. Жив ли он?

Ликон приподнял Миса и потряс его за плечи.

— Живой! — радостно засмеялся Ликон, когда Мис открыл глаза. — Не время отдыхать, Мис, видишь, что творится…

Творилось ужасное: горели деревья — груши, оливки, орешник. Пылала сторожка со всем садовым инвентарем и виноградными корзинами. Горел дом у западной ограды, дом Гермарха, Колота и Леонтея…

Мис стал на четвереньки, потряс головой, потом, шатаясь, поднялся.

— Сам пойдешь? — спросил его Ликон.

— Дай мне что-нибудь, — попросил Мис.

Ликон поднял с земли и подал ему лопату.

Забыл ли об Эпикуре Метродор или не мог прийти, сражаясь с факельщиками, но только Эпикур все то время, пока продолжалась жестокая потасовка, лежал один под раскидистым орехом на взрыхленной садовником Мисом земле, вглядываясь и вслушиваясь в то, что происходило вокруг. Какие-то люди — в темноте было не разобрать — проносились с криками мимо него, кто-то кого-то бил, кто-то кого-то тащил по дорожке, а двое дерущихся едва не свалились на него, ломая ближние кусты. Эпикур хотел окликнуть их, набрал, превозмогая острую боль, воздуху в легкие, но дерущиеся вскочили и умчались прочь, ломая кусты, цепляясь за ветки деревьев.

Он видел, как загорелись хозяйственные постройки возле дома Колота и Гермарха, как вспыхнула, облитая смолой, старая олива, которая, говорят, росла здесь еще до того, как был разбит сад, возможно, ровесница той самой главной оливы, выросшей из посоха Афины на Акрополе близ Эрехтейона. Эпикур любил эту корявую, дуплистую оливу за ее старость, за ее жизнестойкость, за ее щедрость — она до сих пор плодоносила. Он сам подрезал ей ветви, окапывал корни, замазывал глиной дупла и трещины, он дал ей имя Мать; и вот теперь она горела, почти сухая, освещала своим огнем всю боковую дорожку, ведущую на холм, к винограднику. Эпикур хотел подняться и подойти к ней, но не было сил. В последние дни он пренебрегал советами асклепиада Перфина — не пил спасительного отвара, много ходил, не берег себя. И вот печальный результат — он лежит обессиленный в темном саду, а вокруг творится разбой; горят строения, горит сад, какие-то люди носятся по усадьбе с факелами, поджигая все, что можно поджечь, и проклинают его, Эпикура, который никому не причинил зла. Люди трудно расстаются с невежеством, с духовным рабством, так трудно, словно освобождение от этих оков причиняет им гораздо большие страдания, нежели те, что приносит невежество и духовное рабство. Очистительная сила мудрости тяжела для невежд.