Везде.
Только не на тридцати пяти квадратных метрах нашей комнаты, где нам хватает нескольких минут, чтобы у него появилось непреодолимое желание побыстрее смыться. Впрочем, Сегюре каждый раз держит удар. Он забивает нам голову своими теориями и чем больше старается выглядеть убедительным, тем больше его речь наполняется пафосом. Он считает себя Христофором Колумбом, покоряющим новый мир, хотя в действительности он всего лишь бравый маленький юнга, драющий палубу «Титаника». Сейчас девять утра и минут через десять нас ждет новая встреча с ним.
– Да, Матильда, я видел в витрине книжного магазина одну из ваших книг. Знаете, что на обложке под вашей фотографией стоит надпись: «Принадлежит перу автора „Саги“?
– Он переиздал, не предупредив меня, двенадцать книг из серии об Эксель Синклер.
Этот мерзавец Виктор, ее бывший издатель, конечно же не упустил возможности сделать подобную рекламу. После успеха «Саги» господин вспомнил, что Матильда когда-то отдала ему свою душу.
– Он приглашает меня пообедать, но я еще не готова.
– Не готова к чему? К тому, чтобы этот негодяй в энный раз надул вас? Вы что, совсем ослепли?
Похоже, я поспешил с выводом, так как Жером и Матильда обмениваются заговорщическими взглядами. Все ясно, Господин Мститель уже выступил консультантом по этому делу.
– Успокойтесь, Марко, любовь действительно сделала меня слепой, но не полной дурой. В любом случае, это переиздание предоставит новый шанс Эксель Синклер.
– А какая она, Эксель Синклер?
– Сложная натура, из тех, кто стремится ничем не омрачить свое счастье.
– А вот и он! – восклицает Жером и прячется за монитором при виде Сегюре.
Пора по местам, сейчас начнется перекличка. Сегюре входит с сосредоточенным видом, снимает пальто и ставит на край стола бутылку с минеральной водой. Жером уже приготовился к спектаклю. Сегюре косо поглядывает в сторону Тристана, спящего сном праведника. Он не осмеливается ничего сказать, но мы чувствуем, что за все эти месяцы он так и не привык к привидению, сутками валяющемуся перед телевизором на диване. Сегюре приветствует нас, чтобы наконец нарушить молчание.
– Хотите знать вчерашние результаты?
Если соблюдать ритуал, то мы должны ответить утвердительно.
– 67 процентов – акции и 38 – аудитория. Во время президентских выборов последний опрос перед вторым туром показал только 31 процент. Речь не о том, чтобы мы с вами поняли этот феномен. Руководство канала решило создать что-то вроде следственной комиссии, – главным образом из социологов, – чтобы найти ответ. Если даже мы его не получим, в сериале больше, чем когда-либо, должна сохраняться логичность. Я знаю, что та свобода, которой вы сумели воспользоваться, когда писали сериал, сыграла большую роль в его сегодняшнем успехе. Я даже признаю, что, несмотря на наши расхождения, вы были правы, сохраняя верность поставленным целям. Все руководство канала и я, в том числе, благодарим вас за это. Не скажу ничего нового, если напомню, что осталось двенадцать серий в девяностоминутном формате, которые должны быть показаны до начала летних отпусков. Небольшая комедия положений, созданная из того, что было под рукой, и запущенная в октябре месяце, больше не существует. «Сага» – не просто самая дорогостоящая из всех французских постановок, – сейчас я руковожу командой из восьмидесяти пяти человек и имею почти неограниченный бюджет, – но и, прежде всего, дело государственной важности.
– Государственной важности, вы совершенно правы, – прерывает его Старик. – Кажется, в палате депутатов кто-то сказал с трибуны: «Ваш законопроект не выдержал бы Четверти Часа Искренности».
– И теперь весь народ забавляется, – говорит Жером. – «Канар аншене» пишет, что на профсоюзных сборищах особым шиком считается вставлять в выступление искренние фразы. Наступает конец эре дубового языка.
– Это дело государственной важности, – продолжает Сегюре, который, как и все крупные шишки, не любит, когда его перебивают. – И это обязывает нас добиваться продукции, ориентированной на согласие и сотрудничество, продукции, которая объединяет. Вот именно, объ-еди-ня-ет! Один из аспектов вашей задачи, который вы с каким-то злорадством оставляете в стороне.
Вот уж чего мы никогда не делали!
Старик с удрученным видом подносит руку ко лбу и закрывает глаза. Матильда, чувствующая себя намного непринужденнее, читает украдкой статью о венецианском дворце, который приобрела какая-то принцесса, обожающая загорать в одних трусиках. Объ-еди-нять?.. Мы с Жеромом обмениваемся коротким телепатическим диалогом.
– Слушай, парень, что это значит: объ-еди-нять?
– Это значит, что истории, которые мы придумываем, должны нравиться всем.
– Такое возможно?
– Это как в лагерях. Военнопленных во время войны заставляли жрать всякое дерьмо. И начальник лагеря говорил: «Не давайте им ничего другого, они и так все съедят до крошки».
– И не смейте мне возражать! До сих пор вы думали о своем удовольствии. А о домохозяйке из Вара вы подумали? Домохозяйке из Вара, которая должна кормить семью и бороться с кризисом и которая позволяет себе лишь минутную передышку, чтобы посмотреть сериал. Скажите мне, какое ей дело до переживаний пастыря, который больше не верит в Бога? И до Эдипова комплекса Камиллы? Разве ей это о чем-то говорит? Или возьмите рабочего из Рубе, который в один прекрасный день поцеловал закрытые ворота своего завода. Телевизор для него – единственная отдушина, единственное, что его поддерживает. Вместо того чтобы смотреть шоу, он оказывает нам доверие и выбирает «Сагу», и что же ему предлагают? Антителевизионную тираду, не оставляющую никаких сомнений: этот ящик следует выбросить в окошко! Демагогические речи и к тому же устаревшие. А рыбак из Кемпера… О, я едва осмеливаюсь упомянуть о нем. Его вы с самого начала занесли в черный список. Чего он только не пережил: вначале призывы к анархии, потом к разгулу. Все это ведет нас прямиком к пышным похоронам Морали. Вот что я хотел сказать. Указания руководства каналом ясны: отныне, еще до съемок, каждый кусок сценария будет просматриваться и одобряться комиссией. Знаю, что подобная формулировка слишком резка, и я попытаюсь смягчить ее, но попрошу и вас, со своей стороны, подумать немного о других.
Он выпивает залпом полбутылки воды. Явно один из приемов дипломированного администратора. Говорят, их учат разным хитроумным трюкам, чтобы держать в узде небольшие группы людей; даже незначительный жест имеет определенный смысл.
Он ждет несколько секунд, скрестив на груди руки и меря нас взглядом.
Никто не реагирует. Мы сражены. Похоже, Сегюре удивлен.
Все молчат.
Тристан поворачивается во сне на другой бок, устраиваясь поудобнее. Все молчат.
– … Что вы на это скажете?
Все молчат.
– Луи?
– С самого начала нашей работы вы почему-то убеждены, что я своего рода лидер, а все остальные, подавленные моим авторитетом, не пытаются высказывать свое мнение. Чтобы доказать, насколько вы ошибаетесь, я предлагаю вам следующее. Каждый из нас возьмет лист бумаги и напишет все, что думает – немедленно, ничего ни с кем не обсуждая, чтобы это не повлияло на его решение.
Сегюре, понемногу утрачивая свою спесь, усаживается на стул.
Менее чем через три минуты записки готовы. Сегюре читает их с ужасающей медлительностью.
«Господин Сегюре, у вас есть сорок восемь часов, чтобы найти десять лучших парижских сценаристов. Подпишите с ними потрясающе выгодный контракт и прикажите не опускаться ниже, не знаю какого, вашего драгоценного рейтинга. Буду сидеть перед телевизором по вечерам каждый четверг до двадцать первого июня».
«Не стоит резать курицу, несущую золотые яйца, парень. Выгонишь нас – и через две серии выгонят тебя».
«Будьте добры считать настоящую записку моей просьбой об увольнении».
«Я очень дружу с домохозяйкой из Вара, она обожает наш сериал. Неужели вам никогда не говорили, что коней на переправе не меняют? Даже дворник из Национальной школы администрации знает это».
