- Дик! – рявкнул Сакуров и закрыл дверь в сарай, где стояла коза. Затем он достал из кармана телогрейки дежурную сосиску и, когда Дик влетел во двор, скомандовал. – Взять его!

 Зима, в общем, прошла сносно. Сильно выручила Жоркина работа, а в начале мая друзья планировали толкать свиней. Причём толкать живьём, в Москве или Подмосковье. Вот тут их должна была выручить телега, фирменный микроавтобус «Фольксваген».

 «А стоит ли везти свиней живьём? – сомневался Сакуров. – Не лучше ли здесь их резать по паре и везти в столицу уже готовое мясо?»

 «Слушай меня, - увещевал Сакурова трезвый Жорка, - сейчас в Москве куча денежных мешков, которые знают толк в жратве и отдыхе. А что может быть лучше такого отдыха, как забой натурального деревенского кабанчика во дворе собственной виллы с последующим приготовлением шашлыка и кровянки?»

 «Ой, сомневаюсь я насчёт симпатий наших денежных мешков к такому отдыху», - не унимался Сакуров.

 «Ты забываешь, Константин, что подавляющее большинство наших денежных мешков – это бывшая лимита и самая махровая деревенщина», - не унимался Жорка.

 «Ну, хорошо, уговорил. Однако где мы возьмём эти денежные мешки. Что, дадим объявление в «Московском комсомольце»?»

 «Не надо ничего давать. Звякну своим дружбанам и – дело в шляпе…»

 «Хорошо бы вышло по-Жоркиному, - думал, укладываясь спать, Сакуров, - потому что одно дело париться на рынке, где сплошная мафия, а другое дело – из рук в руки. Тем более, без всякой резни и разделки…»

 Сакуров заснул, только прилёг, и ему приснился сон про реализацию поросят из рук в руки. Куда-то они с Жоркой приехали на грузовике, который пропили в Мурманске, а кругом терема и бояре. Среди них тусовались и боярыни, все какие-то мордастые и грудастые. Надето на них было чёрт-те что, однако из всего надетого выделялись фальшивые рукава и кокошники. Некоторые боярыни, кстати, ничего, кроме кокошников, не имели, но никаких сексуальных желаний они даже в таком вызывающем виде у спящего Сакурова не вызывали. Во всяком случае, мысли во сне у него присутствовали исключительно меркантильные и подозрительные. Типа, как бы ловчее толкнуть свиней данным боярам с боярынями, и типа, как бы данная категория покупателей его по-чёрному не объегорила.

 А бояре и боярыни, суетясь промеж своих кривобоких теремов, матерились по-всякому и время от времени устраивали поножовщину.

 «Какого хрена вы друг другу кровь пускаете, граждане!? – надрывался в Сакуровском сне Жорка. – Подождите чуток, сейчас на свиньях оттянетесь!»

 В этом своем сне Сакуров видел своего приятеля с двумя руками, и в каждой Жорка держал по свинье.

 «Эх, мать твою перемать», - чисто по-боярски гомонили потенциальные покупатели и покупательницы, а одна, самая нахальная, тёрлась голым передом чуть не о Сакуровское лицо и предлагала за свинину свою непотребную натуру.

 «Извините, мадам, у вас что, денег нет?» - вежливо отпихивался от бесстыжей боярыни Сакуров.

 «Навалом, только денег мне жалко…»

 Надо сказать, последнее время Сакуров почти не видел снов. А если ему что и снилось, то какая-то пустая несвязная дребедень, про которую он забывал через минуту после пробуждения. Этот его последний сон тоже не тянул на давешний сериал с домовыми, инопланетянами, Парацельсом и бесконечным путешествием к неведомой (или неведомому) Сакуре, однако какой-то смысл в нём присутствовал.

 «Кому это тут денег жалко?» - переспрашивал Жорка, отоваривая бояр свиньями по их боярским шапкам.

 «Мне, мне-э, мне-э-э, мне-э-э-э», - принялась блеять голая боярыня.

 «Что за фигня?» - подумал во сне Сакуров, проснулся и подумал, что всё ещё спит, потому что увидел в окне физиономию боярыни с бородой и рогами. Окно находилось в ногах кровати, и в момент всякого своего пробуждения бывший морской штурман мог наблюдать рассвет или ранее с поздним утром – в зависимости от времени пробуждения – со всеми их колоритными данными, которые преподносила погода в условиях замкнутого двора, затенённого кронами полувековых ракит. Другими словами, определять точно качество погоды по утренним сумеречным оттенкам, блуждающим за окном, которое выходило во двор, было проблематично, зато всё остальное, происходящее во дворе более материально, нежели блуждание рассветных оттенков, просматривалось идеально. Будь то вороватая суета лихих людей, умирающий с похмелья Варфаламеев или вышеупомянутая голова боярыни с бородой, которая сейчас билась рогами в окно и противно блеяла.

 «Да какая же это боярыня? – подумал Сакуров, окончательно утверждаясь в положительном качестве своего бодрствования. – Это коза…»

 Как выяснилось позже – где-то к обеду – коза не зря блеяла и билась в окно рогами. Как определил консилиум, состоящий из Виталия Ивановича, Варфаламеева, Семёныча и Жорки, коза загуляла.

 - Ну, брат, быть тебе козлёнком, - обрадовал Сакурова Семёныч, железно рассчитывая на магарыч за столь благую весть.

 - Он хотел сказать – с козлёнком, - поправил собутыльника страждущий Варфаламеев.

 - Или даже с двумя, - расщедрился Виталий Иваныч.

 - Что, думаешь, она может разродиться близнецами? – уточнил Жорка, угощая собравшихся у крыльца Сакурова односельчан дорогими сигаретами.

 - Ну, почему обязательно близнецами? – уклончиво возразил Виталий Иванович. – Это могут быть просто двойняшки. Или, если повезёт, тройняшки…

 - А когда это будет? – с большим интересом спросил Сакуров. Его интерес касательно данного вопроса был тем больше, чем дольше надрывалась коза.

 Надо сказать, весна в этом году случилась ранняя, и уже в первых числах апреля снег сошёл почти весь, обнажив чёрную пахотную землю и рыжие острова целины. В кронах ракит заливались скворцы, прибывшие на историческую родину из теплых краёв, и прочая птичья неперелётная мелочь, которая зимой предпочитала помалкивать, чтобы не застудить свои нежные пернатые глотки. В общем, весна в очередной раз радовала всякого желающего послушать что-нибудь приличней Орбакайте с Королёвой (80) своим хоровым разнообразием, но в данном конкретном случае всё дело портила коза. Она блеяла так невыносимо противно и с таким завидным упорством с минимальными паузами на судорожные вдохи, что усилия поющей про весну пернатой братии сводились на нет.

 - Через месяц, - пообещал Семёныч.

 - Я думаю, через два, - с сомнением возразил Варфаламеев.

 - Хреновину городите, - авторитетно заявил Виталий Иваныч, - козы котятся через… через…

 Короче говоря, мнения разделились, потому что никто точно не знал сроков беременности мелкого рогатого скота, хотя почти все водили всякую живность.

 - Да чё тут гадать? – стал суетиться Семёныч. – Тёща твоя ещё не померла?

 - А что ей сделается? – оскорбился Виталий Иваныч. Причём оскорбился не за здоровье своей престарелой тёщи, а лично за себя, потому что стал бы Семёныч задавать такой глупый вопрос, если бы не подозревал Виталия Иваныча в способности сокрыть факт смерти тёщи от односельчан с целью зажима магарыча в поминальном формате.

 - Вот ты сбегай и узнай у неё, когда нам ждать тройняшек, - распорядился Семёныч, - а мы пока приступим.

 - Приступим – к чему? – спросил Жорка.

 - Как – к чему?! – возмутился Семёныч. – Или ты хочешь сказать, что у нас нету нашего НЗ?

 - Братцы, братцы! – попытался прервать прения Сакуров. – Я не против распития нашего НЗ, но что же мне с козой делать? Ведь если она будет так надрываться даже в течение месяца, то я без всякой водки в дурдом поеду!

 - А чтобы она так не надрывалась, её надо срочно вести к козлу, - посоветовал Варфаламеев, очищая подошвы сапог о скобу возле крыльца Сакурова, - и потом уже не суть важно, сколько она будет ходить беременной!

 - Вот именно, - подтвердил Виталий Иваныч, решивший именно сегодня не отставать от односельчан в теме распития их неприкосновенного запаса.