Салават знал Зюлейху много лет, но до сего дня не испытывал, находясь рядом с ней, особого волнения. И только долгая разлука показала ему, что она для него значит.

Глядя на девушку, он упивался ее красотой. Ее изящная фигурка и нежный голосок сводили его с ума, будили в нем бурную страсть.

— Ну нет, — с жаром воскликнул он. — Я так больше не могу. Увезу тебя с собой.

— Когда?

— Сегодня же!

— Вот так сразу? — изумилась Зюлейха. — Ой, Аллам, что же мне делать?!.

— Как это, сразу?! Мы ведь с тобой столько лет помолвлены!

— Оно, конечно, так, — согласилась девушка. — Только как же мы без благословения родителей уедем?

— Куда им деваться? Калым ведь уплачен!

— А разве можно обычай нарушать? — чуть слышно промолвила Зюлейха.

Салават не ответил. И тогда она, немного подумав, твердо заявила:

— Нет, обычай нарушать нельзя. Твои родители тоже должны дать нам свое благословение.

Понимая, что девушка права, Салават вынужден был с ней согласиться. Вдохновленный их трогательной встречей, он не удержался и нараспев прочел:

Я был малец, когда твоя родная мать
Дала тебе меня поцеловать.
Главу мою такыем украшала,
Зятьком любимым называла.
Я знаю, что от поцелуя моего
Не вспыхнуло твое лицо.
И с губ твоих не сорвалось ни звука.
Был я мал, и ты — невелика.
Дремали в тот миг ребячьи сердца.
Но детство кончилось, и я прозрел,
Едва тебя, красавицу, узрел.
Подобно солнцу из-за гор Урала
Зарею алой ты предо мной предстала…

Зюлейха тоже не осталась в долгу у жениха и, заглядывая ему прямо в глаза, мелодичным голосом пропела:

От зноя летнего струится воздух на лугу.
Когда же ветер наконец прохладою повеет?
Боясь нарушить тишину, молчу.
Да разве ж сердце я унять сумею?

Салават расчувствовался.

— Спрашивай — не спрашивай у своих родителей разрешения, все равно ты моя. И я не хочу ни от кого скрывать то, что у меня душе.

Знай же, Зюлейха моя, как я
В пламени любви своей сгораю.
Нужных слов не находя,
Пред тобою голову склоняю.
Мне бы в песнях воспеть тебя
И без устали о страсти твердить,
Я бы спел, да скованы уста.
От любви онемел мой язык.

Взволнованная пылким признанием юноши Зюлейха уткнулась ему в грудь и, всхлипнув, сказала:

— Атай-эсэй меня, верно, потеряли. Пойдем к ним, а?

— Так ведь я ж без гостинцев приехал, — спохватился Салават. — Как же я твоим родичам на глаза покажусь?!

— Ты и сам для них кустэнэс, — успокоила его Зюлейха и потащила за собой.

В тот же месяц сыграли большую и шумную свадьбу, после которой Салават увез юную жену к себе.

IX

Зюлейха выросла в достатке и родительской ласке, не ведая никаких забот. Но, несмотря на это, она была приучена к любой работе и поэтому с ролью килен в новой семье освоилась довольно легко. Ее не нужно было ни о чем просить. Никто ей ни о чем не напоминал. Зюлейха сама знала, за какую работу браться. Встав поутру, она, подхватив на бегу ведра и коромысло, спешила к речке, после чего ставила самовар и принималась готовить утренний ашхыу. С тем же усердием молодая килен занималась приготовлением обеда.

Пока в котле варилось мясо, Зюлейха ловко раскатала тесто и нарезала халму. Вынув из горячего бульона куски мяса и сложив их горкой в большой деревянный табак, она позвала свекровь:

— Кэйнэм, попробуй-ка. Может, еще чего в хурпу добавить?

Азнабикэ тут же откликнулась. Она зачерпнула ложкой жирный, наваристый бульон, приправленный перцем и разжиженным курутом, подула несколько раз и, попробовав, улыбнулась.

— Хорошо, киленкэй, в самый раз! Отцу Салауата, я думаю, тоже понравится, — одобрила она и тут же, нисколько не скрывая своего восхищения, спросила: — Кто ж тебя всему этому научил, милая моя?

— Эсэй, — зардевшись от смущения, ответила Зюлейха.

— Да уж, верно говорят — какова мать, такова и дочь, — заключила Азнабикэ и, расстелив на траве скатерть-ашъяулык, принялась разбирать и расставлять сэуэтэ вместе с деревянными ложками. Вдруг она приостановилась и, обращаясь к обеим кюндэш, занимавшимся раскладыванием на ылаше только что отжатого пресного курута, громко сказала:

— Сейчас обедать будем. Бросайте-ка свою работу и пособите нашей килен!

Мюнию такое обращение сильно задело.

— Ты что это, верно забылась, приказывать мне вздумала?! Будто не я старшая жена, а ты, — протараторила она, чуть не задыхаясь от возмущения.

Как раз в тот момент к большой юрте подошли Юлай с Салаватом. И Мюния, всем своим видом показывая, что она в семье главная, поднесла мужу медный кумган. Полив Юлаю на руки, она подала ему полотенце и, прежде чем он сел, взбила его подушку.

— Ну, атахы, занимай свое место, — торжественно произнесла Мюния.

Сама она расположилась справа от мужа. Рядом с нею пристроилась средняя жена, а Азнабикэ уселась по левую руку Юлая. Вслед за женами стали рассаживаться прочие домочадцы.

— Бисмиллахир-рахманир-рахим! — сказал отец семейства и первым потянулся к деревянному блюду с дымящимися кусками мяса. Дождавшись наконец, когда он выберет и возьмет свою часть, остальные словно ожили.

— Бисмилла, бисмилла, — торопливо приговаривали они, с вожделением протягивая руки к мясу. Каждый норовил отхватить кусок с косточкой.

И только Зюлейхе, обслуживавшей большую семью, было не до еды. Юлай, незаметно наблюдавший за непрерывной суетой юной килен, кое-как успевавшей раскладывать халму, разливать по мискам и разносить хурпу, какое-то время терпел. Однако вскоре, воспользовавшись тем, что Зюлейха удалилась за какой-то надобностью, он, обведя укоризненным взглядом жен и других невесток, пробурчал:

— Как же вам не совестно?! Расселись, будто в гостях, а Зюлейха-килен одна за всех отдувается! Смотрите у меня, чтоб этого больше не было!..

Мюния, решив ответить за всех, начала оправдываться:

— Так ведь она сама за все хватается, атахы! Мы уж и без того, ее жалеючи…

Юлай, резко повернувшись к старшей жене, тут же оборвал ее:

— Зачем чепуху несешь, эсэхе! Я ведь вижу, как ты в последнее время от работы отлыниваешь. Да и других трудиться не заставляешь. Совсем от рук отбились. Свалили все хозяйство на плечи Зюлейхи. Хотите, чтобы она надорвалась?!

— А почему она не просит помочь? — не унималась та.

— Зачем же ждать, когда попросит? Разве не ты у нас главная хозяйка? Никак забыла?!.

— Не забыла, атахы. А что я могу поделать, коли никто меня не слушается, — сказала Мюния и, поджав губы, выразительно глянула в сторону Азнабикэ. — Вон, младшая кюндэш все по-своему делает. Поди-ка, заставь ее…

— Ну хватит, эсэхе! Нечего препираться, — пресек ее в очередной раз Юлай, заметив приближение Зюлейхи, с трудом тащившей большущий самовар. При ней ему не хотелось спорить с женой.

Пока Мюния разливала чай, Зюлейха, воспользовавшись небольшой передышкой, подсела к Салавату и тоже поела.

Нагоняй, полученный Мюнией от мужа в присутствии всей семьи, надолго ее взбодрил. С того самого дня она с новой энергией взялась за бразды правления огромным хозяйством, распределив обязанности и заставив всех работать. Кобылиц доили теперь не только слуги, но и жены старших сыновей. Они помогали также свекрови сквашивать кумыс. В большую кадку-кебе, наполненную кобыльим молоком, невестки добавляли теплой воды вместе с закваской, после чего время от времени взбивали кумыс деревянной мутовкой.