Это коварный парадокс, но Вигнер прав. Нам нет нужды говорить, что пока Вигнер не проявляет своего друга, друг находится в бессознательном состоянии. В равной степени нам не нужно прибегать к солипсизму. Есть другая альтернатива.
Парадокс Вигнера возникает только когда он делает необоснованное дуалистическое допущение, что его сознание существует отдельно от сознания его друга. Парадокс исчезает, если есть только один субъект, а не отдельные субъекты, как мы обычно их понимаем. Альтернатива солипсизма — единый субъект-сознание.
Когда я наблюдаю, то вижу весь мир проявления, но это не солипсизм, поскольку нет никакого индивидуального видящего «я» в противопоставление другим «я». Эрвин Шредингер был прав, когда говорил: «Сознание — это единственное, для которого нет никакого множественного числа». Этимология и орфография сохранили единственность сознания. Однако существование в языке таких терминов, как «я» и «мое», ведет нас в дуалистическую ловушку Мы считаем себя отдельными потому, что таким образом говорим о себе.
Точно так же, люди привыкают думать об обладании сознанием, как в вопросе: «Есть ли сознание у кошки?» Лишь в материальном реализме сознание представляет что-то такое, чем можно просто обладать. Такое сознание было бы детерминированным, а не свободным, и его не стоило бы иметь.
Рассмотрим еще одно затруднение в парадоксе Шрёдингера. Предположим, что кошка Шрёдингера сама представляет собой сознательное существо. Ситуация становится еще более критической, если предположить, что в ящике с радиоактивным атомом, бутылкой с ядом и всем остальным, находится человек. Тогда предположим, что по прошествии часа мы открываем ящик, и, если он еще жив, спрашиваем его, переживал ли он наполовину мертвое, наполовину живое состояние? Он ответит — конечно, нет! Немного подумайте. Что, если мы спросим его, чувствовал ли он себя живым все время? Если этот человек достаточно вдумчив, то после некоторого размышления он, вероятно, скажет — нет. Понимаете, мы осознаем свое тело не все время. В действительности, в обычных обстоятельствах, человек очень мало осознает свое тело. Поэтому с точки зрения идеалистической интерпретации то, что происходит, можно описать следующим образом. В течение часа этот человек время от времени осознавал, что он жив. Иными словами, он наблюдал самого себя. В эти моменты его волновая функция коллапсировала, и, к счастью, всякий раз выбором было живое состояние. Между этими моментами схлопывания волны его волновая функция расширялась и становилась когерентной суперпозицией мертвого и живого состояний в трансцендентной сфере, лежащей за пределами опыта.
Вы знаете, как мы видим кино. Наш мозг-ум не способен различать отдельные неподвижные картинки, пробегающие у нас перед глазами со скоростью двадцать четыре кадра в секунду. Сходным образом, то, что человеку, наблюдающему самого себя, кажется непрерывностью, в действительности, представляет собой мираж, состоящий из множества дискретных коллапсов.
Этот последний довод также означает, что мы не могли бы спасти кошку Шрёдингера от жестокого результата радиоактивного распада, постоянно глядя на нее, и, таким образом, непрерывно коллапсируя ее волновую функцию и удерживая ее в живом состоянии. Это благородное побуждение, но оно обречено на провал — по той же причине, почему кипит котелок, за которым следят, хотя пословица предполагает другое. Это хорошо, что котелок, за которым следят, кипит, поскольку если бы мы могли предотвращать изменение, просто глядя на объект, мир был бы полон нарциссистов, пытающихся избежать старости и смерти, медитируя на самих себе.
Следует учитывать напоминание Эрвина Шрёдингера: «Наблюдения следует считать отдельными дискретными событиями. Между ними имеются разрывы, которые мы не можем заполнить».
Решение парадокса кошки Шрёдингера очень многое говорит нам о природе сознания. Проявляя материальную реальность, оно осуществляет выбор между альтернативами; оно трансцендентно и едино; и его действия ускользают от нашего нормального обыденного восприятия. Конечно, с точки зрения здравого смысла ни один из этих аспектов сознания не кажется самоочевидным. Старайтесь обуздывать свое неверие и помнить, что однажды сказал Роберт Оппенгеймер: «Наука — это незаурядный смысл».
Квантовый коллапс — это процесс выбора и признания сознательным наблюдателем; в конечном счете существует только один наблюдатель. Это значит, что нам надо разрешить еще один классический парадокс.
По мнению некоторых реалистов, измерение завершено, когда классический измерительный прибор, вроде счетчика Гейгера в клетке кошки Шрёдингера, измеряет квантовый объект; оно завершается, когда счетчик щелкает. Заметьте, что если мы принимаем подобное решение, то парадокс двойственного состояния кошки не возникает.
Это напоминает мне одну историю. Два пожилых джентльмена беседовали, и один из них сетовал на хроническую подагру. Другой с определенной гордостью сказал: «Мне не нужно беспокоиться о подагре; я каждое утро принимаю холодный душ». Джентльмен с подагрой насмешливо взглянул на него и ответил: «Значит, у вас взамен хронический холодный душ!»
Эти реалисты пытаются заменить дихотомию кошки Шредингера дихотомией квантового и классического уровней. Они делят мир на квантовые объекты и классические измерительные приборы. Однако такая дихотомия несостоятельна и совершенно не нужна. Мы можем утверждать, что все объекты подчиняются квантовой физике (единство физики!), и в то же время удовлетворительно отвечать на вопрос: «Когда завершается измерение?»
Чем определяется измерение? Говоря слегка иными словами, когда мы можем говорить, что квантовое измерение закончено? Можно подойти к ответу исторически.
Вернер Гейзенберг, предложивший принцип неопределенности, сформулировал мысленный эксперимент, который далее уточнил Бор. Недавно Дэвид Бом дал описание эксперимента, и я буду его здесь использовать. Предположим, что частица находится в покое в плоскости мишени микроскопа и мы анализируем ее наблюдение с позиции классической физики. Чтобы наблюдать частицу-мишень, мы направляем на нее (с помощью микроскопа) еще одну частицу, которая отклоняется частицей-мишенью на фотографическую пластинку, оставляя на ней след. На основании изучения следа и нашего знания того, как работает микроскоп, мы можем, в соответствии с классической физикой, определить как положение частицы мишени, так и импульс, придаваемый ей в момент отклонения. Конкретные экспериментальные условия не влияют на конечный результат.
В квантовой механике все это меняется. Если частица-мишень — это атом и если мы смотрим на него с помощью электронного микроскопа, в котором электрон отклоняется атомом на фотографическую пластинку (рис. 22), появляются следующие четыре соображения:
1. Отклоняемый электрон следует описывать и как волну (пока он движется от объекта Ок изображению Р), и как частицу (когда он достигает Р и оставляет след T).
2. Вследствие этого волнового аспекта электрона, изображение Р дает нам только распределение вероятности положения объекта О. Иными словами, положение определяется только в границах некоторой неопределенности ∆х.
3. Точно так же, доказывал Гейзенберг, направление следа T дает нам только распределение вероятности импульса Ои, таким образом, определяет импульс только в границах неопределенности ∆р. Используя простую математику, Гейзенберг сумел показать, что произведение двух неопределенностей больше или равно постоянной Планка. Это и есть принцип неопределенности Гейзенберга.
4. В более подробном математическом описании Бор показал, что волновую функцию наблюдаемого атома невозможно определять отдельно от волновой функции электрона, используемого для его наблюдения. В действительности, говорил Бор, волновую функцию электрона невозможно отделить от волновой функции фотографической эмульсии. И так далее. В этой цепочке невозможно провести однозначную линию раздела.
