Вблизи Казак оказался еще противнее, чем издалека, как говорится, следы порока оставили на его лице слишком отчетливые следы. Я подошел и вежливо поклонился. Он ответил улыбкой, обнажив неровные корни сгнивших зубов.

– Позволь присесть? – ответив на улыбку, спросил я.

– Садись, место не купленное, – ответил он старческим, дребезжащим голосом. – Я что-то тебя не припомню, мы уже встречались?

Характеристика продажного приказчика, что атаман очень жесткий человек, с которым трудно договориться, оказалась вполне справедливой. Хотя глава охотнорядских воров рисовался мне крутым «пацаном», живущим по понятиям, а не безобидным с виду старичком, но в том, что передо мной сидит настоящая щука, можно было не сомневаться.

– Нет, не встречались, но слышать о тебе доводилось, – ответил я полуправдой, услышал я о нем только сегодня. – Нужно поговорить об одном деле.

– И какое же у тебя ко мне дело? – делано удивился он.

– Меня сегодня твои люди обидели, – прямо ответил я. – Нужно бы то, что они взяли, вернуть.

Казак вполне искренне удивился. Он отхлебнул из своей кружки какую-то мутную жидкость, явного не спиртового происхождения, и только после этого ответил:

– Ну, обидели и обидели, великое дело! А ты возьми и прости.

В его голосе и взгляде было столько естественного высокомерного равнодушия, что я понял, разговаривать с ним в таком тоне бесполезно.

– Ладно, коли так, прости что побеспокоил, – спокойно, без обычной в таком случае угрозы в голосе сказал я. – Желаю хорошо тебе отдохнуть.

Я встал и, не оглядываясь пошел к своему столу. Не знаю, как такое поведение воспринял атаман, я больше на него не смотрел, но минут через пять он подошел сам и, кряхтя, опустился рядом с нами.

– А я тебя, кажется, уже где-то видел, – добродушно подхихикивая, сказал он, – только не могу вспомнить, где.

– Это вряд ли, если бы мы раньше встречались, то я бы тебя на лицо запомнил, – сказал я, откладывая обглоданное баранье ребрышко. – А вот слышать обо мне, наверное, слышал.

Я замолчал, давая ему возможность покопаться в памяти.

– Не припомню, а почему я должен был о тебе слышать?

– А я Фильку с Верстой на тот свет отправил, – скромно сказал я. – Их-то ты не мог не знать.

О том, что вся воровская Москва как огня боялась этих маньяков, я был наслышан, потому и решил сыграть с этой карты. И, кажется, не прогадал. Старичок заиндевел на добрый десяток секунд, потом острым желтого цвета языком облизал тонкие губы. Его старческие, выгоревшие глаза блеснули молодо и зорко.

– Про Фильку знаю, – тихо ответил он, – его, кажись, в Кремле зарезали. А вот о Версте первый раз слышу. Знал только, что он куда-то пропал. Вот он, куда сердечный подевался... Хороший был человек, упокой Господи его душу грешную.

– Господь всех упокоит, кого раньше, кого позже, – пообещал я, занимаясь своим бараньим боком.

– И за что же ты их, сирот, порешил? Поведай, если, конечно, если не секрет?

– Какой тут секрет. Обидели они меня, а я им не простил, – обыграл я его недавнее предложение простить обиду.

– Да, – негромко произнес он, – все дела наши грешные. Так это тебя сегодня по голове ударили? Вижу, крепко тебе досталось.

– Ты об этом? – спросил я и потрогал свой.разри-сованный, подпухший фейс. – Нет, это я вчера в Разбойном приказе с приказными повздорил. У меня как раз их деньги твои людишки и украли.

Казаку ситуация окончательно разонравилась. Он откашлялся и спросил:

– И много там было?

– Кого? – не сразу понял я. – Приказных или денег?

– Денег, – уточнил он.

– Двадцать ефимок да сабля. Да ты не волнуйся, я деньги не здесь, так в другом месте добуду, да еще с хорошим барышом. Деньги-то не велики, обида большая!

– Да, все дела наши грешные, – повторил он присказку. – Ты не торопишься?

– Покуда нет.

– Я сейчас людишек попытаю, может быть, кто из моих об этом деле и слышал. Если что, не держи обиду, отдадут все как есть.

– Вот и хорошо, я за этим и пришел, зачем нам между собой ссориться!

– Ты подожди, я мигом, – заторопился он и быстро вышел из трактира.

– Хозяин, это они нас обокрали? – спросил Ваня, когда мы остались за столом одни.

– Они. Ничего, сейчас все вернут, – пообещал я. Действительно, не успел я доесть свою баранину, как вернулся мой старичок с дюжим парнем. У того в руке была сабля.

– Твоя? —уточнил Казак.

– Моя.

– Вот и хорошо, а ефимки твои чуть погодя принесут. Может быть, не побрезгуешь нашим угощением?

– Спасибо, уже сыт, как-нибудь в другой раз.

– Как твоей душе угодно, главное, чтобы без обид.

– Ну, о чем разговор, какие теперь обиды, когда все решилось. Если бы Верста сговорчивей был, сейчас бы не червей кормил, а солнышком любовался.

– Да, жизнь наша – ломанный грош. Вот так живешь, живешь и не знаешь, какой тебя конец ждет. Слышал, вчера приказной дьяк Иван Иванович с лошади упал и насмерть расшибся?

– Было такое, я как раз тогда в Разбойном приказе был. Тоже хороший был человек, хоть мы с ним и не ладили. Царствие ему небесное.

Такое совпадение окончательно смутило воровского атамана. Он уже не знал, как себя вести с таким странным типом, как я.

– Если в чем нужна будет наша помощь, то только слово молви, – предложил он. – Мы свою вину понимаем. Да если бы знал, где упадешь, соломку подстелил.

– Может, помощь и потребуется, – ответил я. – Те холопы, что меня сегодня сзади ударили, девку мою увели, если сам не верну, попрошу помочь.

– Слышал о таком деле, будет нужда, только слово молви, порвем на куски. Ты не смотри, что мы тихие, силы у нас много.

Пока мы разговаривали, тот же парень, что принес саблю, доставил и пропавшие деньги, причем в моем собственном кошельке. Осталось только сердечно проститься с любезными хозяевами и отправиться по своим делам. Путь нам предстоял неблизкий. О селе Подлипки, куда предположительно любящий папаша увез Наталью, я знал только, что оно расположено на севере от Москвы где-то после Мытищ. На электричке с Ярославского вокзала туда ехать минут сорок, но электрички в этом направлении пока туда не ходили, а сколько времени займет туда поездка верхом, можно было предполагать с очень большим приближением.