Я стояла среди этого гвалта, и мне казалось, что я сплю. Я сплю и вижу совершенно идиотский сон, который никак не кончается – куча взрослых людей совершенно безвозмездно передали бразды правления несовершеннолетним беспризорникам, принимая за чистую монету каждое слово. Мне казалось, что только я была в здравом уме и твердой памяти. Я и Максим, который продолжал разглагольствовать:

– Я вам предлагаю эксклюзив. Эту ночь вы никогда не забудете, поверьте мне.

Снова одобрительный гвалт с обеих сторон.

– Но самое главное, – завороженное молчание. – Этот аттракцион достается вам совершенно бесплатно.

Это был последний и самый веский аргумент. Обе стороны завизжали, закричали и даже засвистели. Было ясно, что все присутствующие из штанов выпрыгивали, лишь бы побыстрее оказаться по ту сторону двери. Все, кроме меня. И тут Максим снова заговорил:

– Друзья мои, еще одно маленькое условие – чтобы забава удалась, вам нужно временно передать свои браслеты моим коллегам.

– Да не вопрос! – воскликнул Вадик и остальные радостно подхватили.

Я стояла и не верила своим ушам. Я смотрела, как Херувимчик подходит к Светке и каким-то считывающим устройством снимает с её запястья браслет цвета морской волны. Я посмотрела на Максима в тот момент, когда он перевел взгляд серых глаз на меня, и пока обе стороны обменивались браслетами, он быстро преодолел расстояние между нами, и, сделав последний шаг, схватил меня за предплечье. Не больно, но грубо. Я зашипела, а он заговорил тихо, нарочито ласково:

– Знаешь, Марина Владимировна, есть два способа выживать, получая жизненно важные знания – добывать самостоятельно или примкнуть к тем, кто их уже добыл.

Я тихонько засмеялась:

– Предлагаешь мне примкнуть к тебе?

– Совершенно верно.

– И к какой именно части тебя я должна буду примкнуть? – снова хихикнула я.

Ему не нравился мой смех, потому что он говорил серьезно:

– Да к какой тебе захочется. Я твою фантазию ни в чем не ограничиваю. Я предлагаю тебе последний раз – идем со мной.

– По-моему, мальчик, ты себе льстишь.

– Откуда тебе-то знать?

– Ну, я делаю выводы на опыте. Ты обещал мне очень важную вещь, очень серьезную. Но обещания так и не сдержал.

– Самое забавное, что я делаю это сейчас, а ты даже не видишь этого.

– Да ну? И как же то, что сейчас говоришь или делаешь, поможет мне? Ты сказал – я знаю, как помочь тебе вернуть дочь, как вернуть её расположение. Ты сказал, что знаешь, как мне стать для неё примером для подражания. И что из того, что ты сейчас говоришь и делаешь, поможет мне в этом? Я даже не спрашиваю, откуда ты знаешь, откуда вообще, чёрт возьми, такое может быть известно постороннему человеку? Даже мой муж не знает об этом! – последние слова я буквально прошипела, чувствуя, что вот-вот сорвусь на истеричный лай.

– Бывший.

– Да какая разница!?

– Большая. Он потому и бывший, что ничего о тебе не знает. И вы не стали соседями со временем, вы ими были изначально.

– Да пошел ты, знаешь куда?

– Знаю. А еще я знаю то, что тебе нужно. И готов поделиться с тобой моими знаниями.

– Через постель.

– В числе прочего, но не только.

– Слушай, ты вообще соображаешь, кому ты это говоришь? Ты на полном серьезе полагаешь, что знаешь больше меня? Ты – сопляк. Похотливый щенок! Ты веришь, что можешь рассказать мне что-то, чего я не знаю? Есть вещи, которые приходят ТОЛЬКО со временем и по-другому не бывает. А время – это как раз то, чего у тебя так мало позади.

– Время ничего не значит. Время – пустое слово, которым прикрывают свое невежество такие, как ты. Ты даже в нынешнем возрасте соображаешь хуже меня.

– Откуда тебе-то знать?

– Как видишь, я знаю о тебе очень многое.

– Нет, я вижу лишь пыль в глаза и бесконечный треп.

– Либо ты идешь со мной, либо идешь выяснять простые истины на собственной шкуре.

– Последнее.

– Прекрасно.

Я услышала негромкий щелчок и посмотрела на руку – браслета там уже не было. Он был у Максима, на его левом запястье.

– Получишь в конце, – рявкнул он, и пошел к остальным.

Со психу я рванула к металлической двери самой первой, даже не заметив, как меня только что облапошил похотливый щенок.

Рослый остался снаружи. Когда за нами закрылась тяжелая металлическая дверь, вся наша компания гудела, как пчелы в улье. Мы шагнули во мрак, но никого это не напугало. Даже меня. Правда, в отличие от всех остальных, я не обращала внимания на этот безобидный факт, не потому, что была на грани блаженства от предвкушения бесплатного десерта, а потому, что была в бешенстве. Как и мой бывший муж, эта мелкая шавка умудрилась вывести меня из себя парой фраз, причем совершено не напрягаясь, и сейчас, когда секунды медленно отсчитывали свой ход, мне становилось стыдно. За себя, за свое неумение вести себя как взрослый человек, и становилось тем обиднее, чем отчетливее я понимала – семнадцатилетний сопляк смог вывести меня из себя. Меня. Взрослую бабу, занимающую высокооплачиваемую должность в престижном заведении. Бог мой, идут годы, а я по-прежнему не набираюсь ума. Я по-прежнему ведусь на любой лай в мою сторону, и каждая дворняга может заставить меня визжать от негодования и ссаться под себя от ярости. Ох, как же мне везет на мудаков…

Резко, словно по команде, я поняла, что мы остались одни – я слышала голоса Вадика и Светки, тех троих, что примкнули к нашей компании в поисках незабываемых ощущений. А вот дворняжек не было. Я огляделась и увидела впереди свет – темно было потому, что мы находились под огромным широким козырьком, который закрывал собой свет от редких, тусклых фонарей, но метрах в десяти полоса тьмы обрывалась, и там фонари высвечивали землю и открывали взору высоченные серые здания.

– Пойдемте на свет, – сказала я.

– Идем, – согласно пробасил Вадик.

– Ох и воняет же здесь, – сказала одна из девушек.

Запах, и правда, был отвратительный – резкий, удушливый. Воняло псиной и испражнениями, причем создавалось ощущение, что собак здесь много, и живут они здесь очень давно.

– Да уж, – захохотала Светка. – На новомодный аттракцион это не похоже.

Вменяемая или нет, но Светка была права.

Мы вышли на свет и огляделись – здесь сказка заканчивалась.

Это была производственная часть завода. Это было понятно по огромным зданиям из бетона – длинным, высоким, с огромными входными воротами, которые перемешивались с высоченными, десяти-пятнадцатиэтажными гигантами, невероятной длины, которые тянулись вглубь огромной территории. Здесь никакого ремонта не было и в помине – огромные бетонные исполины потеряли большую часть стекол в окнах и смотрели друг на друга щербатыми рамами. Асфальтовые дорожки, бывшие некогда ровными и ухоженными, были загажены, разбиты, и местами бетон был раскурочен, словно тут шла война. Куски камня, кирпича, строительного мусора, деревянные палки, огромные, с торчащими из них ржавыми гвоздями, битое стекло – все перемешалось и валялось у стен и отдельными огромными кучами прямо посреди дороги. Единственным источником света были старые фонари, которые лили холодный свет из-под немытых стекол плафонов, и те из них, что не были разбиты, либо припадочно моргали, либо светили настолько тускло, что едва хватало для того, чтобы видеть в радиусе трех метров от них. Там, куда свет фонарей не пробивался, тьма смешивалась с углами и хламом, превращаясь в месиво из очертаний и силуэтов – непонятных и жутких.

Мне стало нехорошо. Живот неприятно закрутило, и холодок, мерзкий, липкий пробежался по нутру.

Мы все стояли на свету в нескольких шагах от того места, где козырек бросал непроглядную тьму и оглядывались в поисках наших провожатых, но их нигде не было. Теперь уже и те, кто веселился и хохотал, перестали ерничать и озадаченно осматривались. Первой из всех занервничала Светка. Она подошла ко мне – на кукольном личике отразилось непонимание и легкая тень того, что через мгновение превратиться в страх, но пока она лишь озадаченно шарила глазами по козырьку в поисках Херувимчика.