– Тихо, тихо…
А затем сильный толчок в спину припечатал меня грудью к стене. Перед глазами поплыли круги, я начала задыхаться, чувствуя, как сзади на меня наваливается несколько десятков килограммов живого веса, подогретого ненавистью ко всему живому. Я вскрикнула, заскулила, но тут же получила очередной укол острой боли в правой руке и голос спросил:
– Жить хочешь?
– Да, – взвизгнула я.
– Тогда не ори.
Я молча кивнула головой. В кромешной тьме и полной тишине были слышны лишь звуки нашего дыхания: мой – глубокий, рваный, с истеричным прерывистым выдохом; его – быстрый, ровный, ритмичный. А затем он засмеялся – тихо, мелодично, удовлетворенно.
– Нравится мой лабиринт? – спросил он еле различимым шепотом.
– Мне больно! – зашипела я, чувствуя, как по щекам потекли слезы.
– Так и должно быть – тебе больно, мне весело.
– Выродок… – прошептала я и заплакала. Я не хотела плакать. Не хотела, но все мое существо отчаянно кричало, что хочет жить, и желание это выливалось из моих глаз горячими каплями. Я безумно боялась психа за своей спиной. Я отсчитывала секунды и ждала, что каждая следующая станет для меня последней.
Максим снова засмеялся:
– Ну конечно, выродок. Кто бы другой смог придумать такую веселую забаву, как не выродок? На вас, откормленное стадо пустоголовых баранов, надежды никакой. Сплошная тоска – непроходимая тупость и полное отсутствие фантазии.
Я заплакала еще сильнее. Меня трясло от молчаливых всхлипываний, страха и паники.
Я почувствовала, как большой палец руки, что сжимала мое горло, стал медленно гладить мою шею.
– А я же говорил тебе. Предлагал – идем со мной, – тут он с новой силой сдавил мое горло. Я захрипела, перед глазами поплыло, но тут же ослабил хватку, и я с жадностью начала хватать ртом воздух. Молча. Тихо. Как было велено. Палец снова заскользил по шее – вверх, вниз, и, памятуя о том, что было после этого движения в первый раз, я инстинктивно вжала голову в плечи. Максим засмеялся. – Молодец, сучка, быстро учишься.
Мне стало стыдно. Стыдно и страшно. Всю жизнь мы привыкаем к тому, что сильнее тот, кто старше, но сейчас малолетка, которому даже спиртное самому не купить, безнаказанно говорил все, что в голову взбредет. Наверное, поэтому мне не верилось в происходящее, и в то же время приходилось верить, потому как реальность больно сжимала шею и выкручивала мне руки.
Я резко дернулась, пытаясь скинуть с себя седока, одновременно отталкиваясь ногами от стены и разворачиваясь влево. Я вложила в этот маневр все свои силы, но одним ловким движением он пригвоздил меня к стене еще сильнее и заломил руку так, что я заскулила и зарыдала в голос.
– Закрой рот! – рявкнул он, и я заткнулась, но ровно на секунду, потому что дальше мой рот заговорил совершенно помимо моей воли:
– Пойдем сейчас, – зашептала я.
– Куда?
– Куда хочешь. Веди куда хочешь, делай, что хочешь, только забери меня отсюда.
Смех за моей спиной заставил меня съежиться от страха:
– Вот так всегда, кукла. Каждый раз, когда нужно думать головой, бляди вроде тебя начинают торговать жопой.
– Посмотрела бы я на тебя в такой ситуации. Чем бы ты торговал, когда у тебя псих за спиной, – зашипела я.
– Я бы сдох, но не позволил трахать себя! – рявкнул он, и снова сдавил шею. Черные круги поплыли перед глазами. А когда кислород снова начал поступать к голове, я прошептала:
– Так что же ты не сдох, скотина?
Он засмеялся, искренне и совершенно по-детски:
– Наверное, потому что я быстрее тебя. И умнее. Но твое предложение я принимаю.
– Отлично. Чего медлишь? – голос мой стал сиплый и еле слышный.
– Здесь? – он снова засмеялся. – Я же не дворняга, чтобы трахаться по вонючим углам. Я люблю комфорт, знаешь ли…
И тут он сделал то, чего я совершенно не ожидала – отпустил меня. Шея и рука освободились от оков, а его теплые ладони, подняв свитер, легли на мой голый живот. Левая рука поползла вверх, правая – вниз. Но даже сейчас, когда я была свободна я и не думала сопротивляться и лишь с замиранием, закрыв глаза и закусив губу, ощущала, как левая рука забирается под чашечку бюстгальтера, нежно прикасаясь к правой груди, а нижняя под пояс джинсов, пробираясь ниже, глубже. А потом он поцеловал меня в шею, и тогда произошло то, чего я не ожидала уже от самой себя – я, напуганная до смерти, трясущаяся от страха и унижения, почувствовала возбуждение, мгновенно воспламенившееся до пика наслаждения. Тело мое отреагировало мгновенно, и нежная плоть груди стала твердой под теплыми, ласковыми пальцами, а низ вспыхнул огнем, застилая собой весь мир, разливаясь лавой по венам, заставляя меня дышать быстро, часто, поверхностно. Как же давно мне не было так хорошо…
– Видишь, – прошептал он мне на ухо, и я услышала его дыхание, быстрое, горячее, как мое. – Я умею обращаться с женщинами…
Он прижался ко мне бёдрами, я и почувствовала, что, будь здесь достаточно комфортно, он уже был бы во мне. И вдруг он медленно вернул обе руки на мой живот и, нежно поглаживая, тихо прошептал мне на ухо:
– Никогда не забирайся наверх, если не знаешь, как спуститься. Держись земли – не ниже не выше. В подвалы – ни ногой, они все глухие. Никогда не заходи в здания слишком далеко – там могут быть тупики. Веди себя тихо, не высовывайся, даже если тебе очень хочется. Тишина – твой лучший друг. Не оставайся на одном месте – все самые тихие, укромные места мы знаем наизусть. Ни с кем не разговаривай. Ты теперь сама за себя. Каждая из вас теперь сама по себе. И твоя Света первая свернет тебе шею, если понадобится. Слышишь меня?
Я кивнула. А он продолжал:
– Останешься самой последней – мы тебя щедро вознаградим. Будешь невнимательной – подохнешь.
– А тебе-то, какое дело? – прошептала я, протянула руку и нежно сжала пальцами крепкую шею. Он вздохнул и прижался ко мне еще сильнее.
– Хочу получить обещанное.
Тут за окнами послышался собачий лай. Он быстро повернул меня лицом к себе и сказал:
– Сейчас выйдешь в коридор, посредине будет лестничный пролет. Мы пойдем именно по нему. Соображаешь?
Я быстро кивнула:
– Мне туда нельзя.
– Слава Богу. Куда пойдешь?
– Не знаю.
– Это не ответ. Куда пойдешь? – повторил он, под усиливающийся лай собак за окнами.
– Да не знаю я! Просто скажи, куда бежать!
– Не скажу! Ты должна сама учиться, должна сама понимать, как и куда. Если по лестнице нельзя, куда можно?
– Пожарная лестница.
– Снаружи её будут караулить.
– Лифт.
– Правильно.
– Он работает?
– Нет, конечно.
– А как же я…
– По тросам. Кабина стоит на первом самом верхнем этаже, а потому внизу просто откроешь двери шахты. Все стопоры мы давно убрали, и сейчас они открываются очень легко. Руки накрой тряпкой – сдерешь кожу до крови – собаки тебя из-под земли достанут и разорвут.
– Я высоты боюсь.
– А сдохнуть не боишься?
– Почему ты просто не прекратишь это все? Почему просто не скажешь стоп? Ты ведь можешь?
– Могу, но не буду.
– Почему?
– Потому что мы здесь на равных. У каждого свои любимцы, но…
– Не ври! Я же вижу. Ты заправляешь этими ублюдками.
Он засмеялся и ласково погладил меня ладонью по щеке:
– Ну ладно, пусть не на равных.
– Пожалуйста, останови все это…
– Не могу. Парни скучают, знаешь ли, и без таких забав начинают делать вещи гораздо хуже.
– Что может быть хуже?
– То же самое, но за пределами «Сказки».
К собачьему лаю за окном примешались людские голоса и зазвучали ближе.
– Все, кукла, времени не осталось, – сказал он и, схватив за руку, потащил в коридор. Мы остановились напротив дверей лифта. Максим быстро и с невероятной легкостью раздвинул толстые стальные створки и указал на тросы, видневшихся в сумраке. – Тебе туда. Пошевеливайся.
– Где я тряпку возьму? – начала паниковать я.
Тут дворняжка повернулся ко мне, схватил меня за нижний край свитера и рванул наверх, снимая с меня одежду. Свитер он сложил пополам и отдал мне: