Был тот особенный вечер, какой только изредка бывает на земле и кажется спустившимся откуда-то с прозрачного и величественно-прекрасного голубеющего неба. Невысокое солнце второй половины лета уже зашло, но было еще совсем светло, и воздух был удивительно чист и легок. Было сухо, но в садах неведомо откуда появилась обильная роса; пыль с трудом поднималась, но стояла в воздухе долго и лениво; было душно и прохладно уже. Все звуки разносились легко и быстро, как на крыльях.

Санин, без шапки, в своей широкой голубой, но уже позеленевшей на плечах рубахе, прошел по пыльной улице и длинному, заросшему крапивой, переулку к дому, где жил Иванов.

Иванов, серьезный и широкоплечий, с длинными, прямыми, как солома, волосами, сидел перед окном в сад, где все больше увлажнялась росой и опять зеленела запылившаяся за день зелень, и методично набивал папиросы табаком, от которого на сажень вокруг хотелось чихать.

— Здравствуй, — сказал Санин, облокачиваясь на подоконник.

— Здорово.

— А меня на дуэль вызвали, — сказал Санин.

— Доброе дело! — ответил Иванов невозмутимо. — Кто и за что?

— Зарудин… Я его из дому выгнал, ну он и обиделся.

— Так, — сказал Иванов. — Будешь, значит, драться? Подерись, я секундантом буду… пусть другу нос отстрелят.

— Зачем… Нос — благородная часть тела… Не буду я драться! — смеясь, возразил Санин.

— И то хорошо, — кивнул головой Иванов, — зачем драться, драться не следует!

— А вот моя сестрица Лида иначе рассуждает, — улыбнулся Санин.

— Потому — дура! — убежденно возразил Иванов. — Сколько в каждом человеке этой глупости сидит!

Он набил последнюю папиросу и сейчас же закурил ее, остальные собрал, уложил в кожаный портсигар и, сдунув табак с подоконника, вылез в окно.

— Что будем творить? — спросил он.

— Пойдем к Соловейчику, — предложил Санин.

— А ну его, — поморщился Иванов.

— Что так?

— Не люблю я его!.. Слизняк!..

— Многим ли хуже всех других, — махнул рукой Санин. — Ничего… пойдем.

— Ну, пойдем, мне что! — согласился Иванов так же быстро, как он всегда соглашался со всем, что говорил Санин.

И они пошли по улицам, оба здоровые и высокие, с широкими плечами и веселыми голосами.

Но Соловейчика не оказалось дома. Флигель был заперт, во дворе пусто и мертво, и только Султан громыхал у амбара цепью и одиноко лаял на чужих людей, неведомо зачем ходивших по двору.

— Экая мерзость тут, — сказал Иванов. — Пойдем на бульвар.

Они ушли, затворив калитку, а Султан, тявкнув еще раза два, сел перед будкой и печально стал смотреть на свой пустой двор, на мертвую мельницу и белые узкие и кривые дорожки, змеившиеся по низкой пыльной траве.

В городском саду, по обыкновению, играла музыка. На бульваре было уже совсем прохладно и легко. Гуляющих было много и их темная толпа, как бурьян цветами, пересыпанная женскими платьями и шляпами, волнами двигалась взад и вперед, то вливаясь в темный сад, то отливая от его каменных ворот.

Санин и Иванов, под руку, прошли в сад и в первой же аллее наткнулись на Соловейчика, задумчиво расхаживавшего под деревьями, заложив руки за спину и не подымая глаз.

— А мы были у вас, — сказал Санин.

Соловейчик робко улыбнулся и виновато проговорил:

— Ах, вы меня извините, я не знал, что вы придете… а то я бы подождал… А я, знаете, прогуляться немножечко вышел…

Глаза у него были блестящие и грустные.

— Пойдемте с нами, — продолжал Санин, ласково беря его под руку.

Соловейчик с радостью согнул свою руку, притворяясь веселым, сейчас же ненатурально сдвинул шляпу на затылок и пошел с таким видом, точно нес не руку Санина, а какую-то драгоценную вещь. И рот у него стал до ушей.

Около солдат, с багровыми от натуги лицами, дувших в медные оглушительно звонкие трубы, среди которых вертелся и, видимо, рисуясь, размахивал палочкой тоненький, похожий на воробья, военный капельмейстер, тесной грудой стояла публика попроще — писаря, гимназисты, молодцы в сапогах и девушки в ярких плач очках, а по аллеям, точно в нескончаемой кадрили, навстречу друг другу перепутывались пестрые группы барышень, студентов и офицеров.

Навстречу попались Дубова с Шафровым и Сварожичем. Они улыбнулись и раскланялись. Санин, Соловейчик и Иванов обошли кругом весь сад и опять встретились с ними. Теперь среди них шла еще и Карсавина, высокая и стройная, в светлом платье. Она еще издали улыбнулась Санину, которого давно не видела, и в глазах ее мелькнуло выражение кокетливого дружелюбия.

— Что вы одни ходите, — сказала сухенькая, сутуловатая Дубова, — присоединяйтесь к нам.

— Свернемте, господа, в боковую аллею, а то тут толкотня… — предложил Шафров.

И большая, веселая группа молодежи завернула в полусумрак густой молчаливой аллеи, оглашая ее веселыми звонкими голосами и заливистым беспричинным смехом.

Они прошли до самого конца сада и собирались повернуть назад, когда из-за поворота показались Зарудин, Танаров и Волошин.

Санин сейчас же увидел, что офицер не ожидал встречи и растерялся. Красивое его лицо густо потемнело, и вся фигура выпрямилась. Танаров мрачно усмехнулся.

— А эта пигалица еще здесь? — удивился Иванов, указывая глазами на Волошина.

Волошин, не видя их и оборачиваясь, смотрел на Карсавину, прошедшую вперед.

— Тут! — засмеялся Санин.

Этот смех Зарудин принял на свой счет, и это произвело на него впечатление удара. Он вспыхнул, задохнулся и, чувствуя себя подхваченным какою-то тяжелою силой, отделился от своей группы и, быстро шагая своими лакированными сапогами, пошел к Санину.

— Что вам? — спросил Санин, вдруг становясь серьезным и внимательно глядя на тонкий хлыстик, который Зарудин неестественно держал в руке.

«Ах, дурак!» — подумал он с раздражением и жалостью.

— Я имею сказать вам два слова… — хрипло проговорил Зарудин. — Вам передали мой вызов?

— Да, — слегка пожал плечом Санин, все так же внимательно следя за каждым движением руки офицера.

— И вы решительно отказываетесь, как то… следовало бы порядочному человеку, принять этот вызов? — невнятно, но громче проговорил Зарудин, уже сам не узнавая своего голоса, пугаясь и его, и холодной ручки хлыста, которую вдруг особенно остро почувствовал в запотевших пальцах, но уже не имея сил свернуть с внезапно открывшейся перед ним жуткой дороги. Ему показалось, что в саду сразу не стало воздуху.