Нью-Йорк грохотал. Во всяком случае, так показалось Регине.

Хотя Лондон и был одним из крупнейших городов мира, по сравнению с Нью-Йорком он казался спокойным. В Лондоне улицы не так запружены людьми и транспортом, и если там и случалось увидеть толпу, то толпа эта была упорядоченная. Здесь же повсюду царили беспорядок, гам и шум. Тренькали трамвайные звонки; сновали экипажи; уличные торговцы выкрикивали слова рекламы своего товара. На лондонских улицах автомобили встречались достаточно редко, в Нью-Йорке же их было бесконечное множество – ревели моторы, гудели рожки.

Все это подавляло, но в то же время и бодрило, наполняло душу особым волнением.

Были и другие отличия – более высокие здания, залитые огнями уже с раннего вечера; люди в Лондоне, особенно в приличных деловых кварталах, одевались строго, а в Нью-Йорке в пределах одного квартала можно было встретить людей в самых разнообразных и немыслимых одеяниях. Повсюду шныряли уличные мальчишки, играющие прямо на мостовой и постоянно рискующие попасть под автомобиль или под конку – трамвай на конной тяге, – либо просто под экипаж или повозку.

Президентом в это время был Теодор Рузвельт, занявший свой пост в 1901 году, после того как был убит президент Мак-Кинли. Пережив родовые муки промышленной революции, страна процветала; самым ходовым словечком было «здорово», в Нью-Йорке повсюду звучала песенка «Сегодня в Старом городе будет горячо». Дерзкая мелодия этой песенки, любимой президентом Рузвельтом, казалась Регине выражением духа этого города.

Стояла осень, листья на деревьях Центрального парка начинали желтеть, ночи были прохладные.

Регина и Петер Мондрэн устроились в маленькой гостинице неподалеку от Юнион-сквер. Отношения между ними наладились, по крайней мере так было сейчас. Она припомнила разговор, состоявшийся между ними перед тем, как пароход вошел в доки.

– Если хотите, Петер, можете вернуться в Англию на первом же удобном корабле. Я оплачу вам дорогу. Чувствую, что я должна это сделать.

– Вы больше не хотите, чтобы я работал на вас? – спросил он. Со времени той сцены у каюты Мондрэн оставался холодным и отчужденным, но теперь он смотрел на нее, не скрывая боли. Регина так и не поняла, настоящей или притворной.

– Конечно, я хочу, чтобы вы работали у меня. Ваш редкостный талант просто необходим мне. Но с вашей ревностью, Петер, я никогда не примирюсь. Я сама себе хозяйка, и моя личная жизнь – это мое, только мое. – Она помолчала. – И я не собираюсь мириться с этой вашей ревностью.

Он удрученно опустил голову, но Бог знает, притворяется он или нет.

– Я был не прав, Регина, и прекрасно это понимаю. А случилось это потому, что я вас люблю…

– Тогда вам следует понять еще кое-что. Эта любовь никогда ни к чему не приведет.

– Да, я это знаю.

– И вы полагаете, что мы сможем работать вместе, что личное не помешает работе?

Наконец он взглянул ей в глаза; к нему вернулась его обычная надменность.

– Если бы я так не думал, то сделал бы, как вы предлагаете – первым же рейсом вернулся в Англию.

– Ладно. Стало быть, договорились.

Хотя Регине очень хотелось немедленно приступить к осуществлению своего проекта, она решила сначала почувствовать дух города. Уилл посоветовал ей посетить разные ювелирные фирмы, в том числе побывать у Тиффани.

– Я увижу вас там? – спросила она.

– Вряд ли, – ответил он, улыбнувшись своей мальчишеской улыбкой, – я редко бываю в магазине, а сейчас должен написать отчет о поездке за границу, и это займет у меня несколько дней. Но по вечерам я буду свободен и надеюсь, что мы будем проводить их вместе. Таким образом, я смогу показать вам хотя бы ночной Нью-Йорк.

– Спасибо. С удовольствием.

В течение следующей недели Регина знакомилась с Нью-Йорком. По утрам она осматривала город одна, посещала музеи и художественные галереи, бродила по Центральному парку, который ей очень понравился. Однако она не ограничилась в своих путешествиях лучшими районами города; она прошлась и по Нижнему Ист-Сайду, заселенному в основном иммигрантами, места были очень похожими по колориту на те, которые она видела на нижней палубе парохода. Ей казалось, что она попала в другой город, в другой мир. Транспорт с трудом пробирался по здешним улицам, поскольку толпы выплескивались с тротуаров на мостовую, забитую тележками разносчиков и разнообразными повозками. Вокруг звучала разноязыкая речь, а если и удавалось услышать английское слово, то и оно было малопонятно.

Уилл видел, что Регине интересно знакомиться с городом; он советовал ей только остерегаться некоторых районов, таких, например, как территория у надземки, проходящей вдоль Шестой авеню, улицы тянущейся на целый квартал от шикарной Мэдисон-сквер. Но Регина, которая редко слушалась добрых советов, прошла-таки по Шестой авеню и под надземкой, где обитало скопище голодных, зачастую весьма опасных людей. Ей живо вспомнились лондонские доки, только там такие опустившиеся типы хотя бы занимались какой-то полезной деятельностью, здесь же бродяги были угрюмыми бездельниками. Они провожали Регину алчными взглядами, но она все же выбралась оттуда целой и невредимой.

Вечера же принадлежали Уиллу Лоугену. Каждый вечер он заезжал за ней в наемном экипаже и вез в театр. Однажды они смотрели «Капитана Джинса» со звездой Этель Бэрримор. В другой раз слушали в «Метрополитен-опера» Энрико Карузо, нового певца, о котором говорил весь город. Они побывали в театре, в котором шли водевили, ставшие последним криком моды. Уилл рассказал ей, что в Соединенных Штатах существует более тысячи водевильных театров и что мода на них началась в Нью-Йорке. Регина как зачарованная смотрела на акробатов, актеров, жонглеров, говорящих собак, танцоров и клоунов.

Уилл сводил ее и в синематический театр, где они, сидя в темноте, смотрели движущиеся картинки. Регина была поражена этим зрелищем. Она не могла взять в толк, каким образом получаются такие чудеса.

Все эти развлечения были по-своему хороши, но более всего Регине нравилось бывать там, где собирается богатая публика. Уилл сводил ее в «Дельмонико», где они пили шампанское и обедали. Регина смотрела, широко раскрыв глаза, как в ресторан вплывают гранд-дамы в длинных платьях и сверкающих драгоценностях; дивилась роскошным джентльменам, облаченным в вечерние костюмы с бриллиантовыми запонками и с огромными бриллиантами в кольцах.

Наклонившись к ней через стол, Уилл сказал, блестя глазами:

– Регина, у вас такой вид, будто вы умерли и вознеслись на небеса.

Молодая женщина рассмеялась.

– Наверное, так оно и есть. Но вообще-то я пытаюсь подсчитать общую стоимость драгоценных камней, имеющихся в этом помещении.

– Так я и полагал. И это одна из причин, по которой я вас привел сюда. Но подождите до завтра. Завтра я уезжаю, но сначала я поведу вас в одно такое место, где вы увидите чудо-камни, эти им просто в подметки не годятся.

– Это куда же? – взволнованно спросила Регина.

– Не скажу, – он сделал жест, как бы отметающий ее вопрос, – это сюрприз.

– Но, Уилл, это, наверное, очень дорого. И вы целую неделю тратите на меня деньги. Мне кажется, что я незаслуженно пользуюсь вашей щедростью.

– Позвольте мне самому решать это, Регина. За годы, что я работал у Тиффани, я зарабатывал хорошие деньги, и тратить их, честно говоря, мне не на кого, кроме как на самого себя.

– У вас никого нет?

– Близких – никого. Я был единственным ребенком в семье. Мой отец умер, когда мне исполнилось десять лет, а через два года я потерял и мать.

– Значит, у нас еще и это общее. – Она протянула через стол свою руку и коснулась его руки. – Я тоже сирота. – И она рассказала Уиллу историю о том, как Аделаида нашла ее в переулке.

– Судя по всему, ваша приемная мать – человек удивительный и добрый.

– Да, это так, я очень любила ее. И до сих пор по ней скучаю.

– Она хорошо вас воспитала – независимой и самостоятельной. – Он бросил взгляд на ее десертную тарелку. – Я вижу, вы покончили с едой. Я попрошу счет, и мы пойдем.