Купцы, возившие товар из Индии в Средиземноморье и обратно, быстро заметили бы разницу в цене золота. Чтобы обогатиться, они стали бы задешево скупать золото в Индии и дорого продавать его в Средиземноморье. Соответственно, в Индии спрос на золото начал бы стремительно расти, то есть поднялась бы и цена, а в Средиземноморье спрос оказался бы удовлетворен, и цена снизилась бы. Довольно быстро и в Средиземноморье, и в Индии установилась бы одинаковая цена желтого металла. Иными словами, вера средиземноморцев в золото передалась бы и жителям Индии. Даже если сами индийцы так и не научились бы использовать золото, самого факта, что в Средиземноморье оно пользуется спросом, было бы достаточно, чтобы повысить на него цену в Индии.

Точно так же вера других в раковины каури, в доллары или электронные цифры укрепляет нашу веру в такую валюту, даже если все остальные убеждения этих людей мы презираем, ненавидим или высмеиваем. Христиане и мусульмане враждовали на религиозной почве, но разделяли общую веру в деньги. Религия требует от нас поверить в нечто, а деньги — поверить в то, что другие люди верят в нечто.

Из века в век философы, мыслители и пророки всячески принижали деньги, видя в них корень всех зол. На самом же деле они являются высшим проявлением толерантности. Деньги требуют большей открытости мышления, чем язык, законы, культурные коды, религиозные убеждения и общественный уклад. Деньги — единственная созданная людьми система доверия, которая перебрасывает мост через любые пропасти и не предполагает дискриминации по религиозному или половому принципу, на основании расы, возраста или сексуальной ориентации. Благодаря деньгам люди, которые знать друг друга не знают и не имеют никаких оснований доверять друг другу, могут эффективно сотрудничать.

В основе денег лежат два универсальных принципа:

Эти принципы помогли миллионам незнакомцев эффективно участвовать в производстве и торговле. Но есть у этих принципов и обратная сторона. Когда все конвертируется во все, а доверие строится на анонимных монетах или ракушках, это разъедает местные традиции, близкие связи и человеческие ценности, а на их место приходит беспощадный закон спроса и предложения.

Человеческие сообщества, в первую очередь семья, всегда основывались на вере в «нематериальные» ценности, такие как честь, верность, нравственность и любовь. Их на рынке не найдешь, не продашь и не купишь за деньги. Некоторые вещи просто нельзя делать ни за какую цену. Родители не должны продавать детей в рабство, набожному христианину следует избегать смертного греха, рыцарь никогда не предаст сюзерена, и вождь не уступит чужакам исконные земли племени.

Деньги всегда пытались ниспровергнуть эти барьеры, просочиться сквозь них, словно вода сквозь щели в плотине. Родители продавали в рабство одного из детей, чтобы накормить остальных. Глубоко верующие христиане убивали, воровали, мошенничали, а на добытые деньги покупали себе отпущение грехов. Честолюбивые рыцари продавали свою лояльность тому, кто больше заплатит, а на эти деньги покупали верность собственных солдат. И вожди продавали родовые земли чужакам, явившимся с другого конца света, — не терпелось присоединиться к глобальной экономике.

У денег есть еще более темная сторона. Они, конечно, формируют доверие между незнакомцами, но доверие вкладывается не в людей, не в общество, не в святыни и ценности, а в сами деньги. Это мы не человеку поверили — соседу или чужому, — мы поверили в монеты, которыми он посверкал перед нами. Закончатся у него деньги — закончится и доверие. По мере того как деньги размывают плотины родства и соседства, религии и государства, мир превращается в глобальный и бессердечный рынок.

Так что экономическая история человечества — штука довольно щекотливая. С помощью денег люди налаживают сотрудничество с далекими и незнакомыми партнерами, но боятся, что деньги разрушат основные ценности и задушевные отношения. То есть одной рукой люди с готовностью уничтожают плотины, которые все еще сдерживали движение денег и всемирную торговлю, а другой рукой возводят новые дамбы, чтобы защитить страну, веру или экологию от разрушительных сил рынка.

Сегодня принято верить в окончательную победу рынка: плотины, возводимые правительствами, священниками или обществом, не смогут сдержать напор денег. Но эта вера наивна: жестокие завоеватели, религиозные фанатики и ответственные граждане ухитряются вновь и вновь одолевать расчетливых купцов и влиять на экономические процессы. Так что не стоит рассматривать процесс объединения человечества исключительно с экономической точки зрения. Чтобы понять, как тысячи раздробленных обществ постепенно слились в нынешнюю всемирную деревню, необходимо учитывать роль золота и серебра, но не следует забывать о не менее важной роли стали.

Древние римляне поражений не боялись: как и другие великие империи, Рим подчас проигрывал битву за битвой, но в итоге побеждал в войне. Если империя не держит удар, это не империя. Но даже привычным к таким бедам римлянам стало не по себе от новостей из северной Иберии в середине второго века до н.э. Небольшой, затерянный в Пиренеях город Нумансия, населенный туземцами-кельтами, осмелился свергнуть римское владычество. К тому времени Рим безоговорочно господствовал во всем Средиземноморье, победил Македонию и империю Селевкидов, покорил гордые города-государства Греции, обратил в дымящиеся руины великий Карфаген. А чем располагали кельты? Лишь неистовой любовью к свободе и своей суровой земле. И все же они громили легион за легионом и вынуждали римлян с позором отступать.

В 134 году до н.э. терпение римлян лопнуло. Сенат принял решение направить в Испанию Публия Сципиона Эмилиана, своего лучшего военачальника, победителя Карфагена. Под началом у Сципиона была внушительная по тем временам армия из 30 тысяч солдат. Сципион уважал врага: он знал, сколь высок боевой дух и велик военный опыт нумансийцев, а потому предпочел не губить своих солдат в сражении. Он осадил город, построил вокруг него собственные укрепления, прервал связь Нумансии с внешним миром и предоставил голоду делать свое дело. Горожане продержались больше года, пока не закончились припасы. Когда же они утратили надежду, то подожгли город и, по свидетельствам самих же римлян, почти все покончили с собой, только бы не попасть в рабство.

Нумансия стала символом испанской отваги и свободолюбия. Мигель Сервантес, автор «Дон Кихота», написал трагедию «Осада Нумансии» — пьеса завершается гибелью города и видением грядущего величия Испании. Поэты воспевали гордых защитников крепости, художники воспроизводили сцены той войны на холсте. В 1882 году руины Нумансии были объявлены памятником национальной культуры, сюда стекались испанские патриоты. В 1950-х и 1960-х годах наибольшей популярностью в стране пользовались комиксы не про Супермена или Человека-паука, а про Эль Хабато, вымышленного героя древней Иберии, который сражался против римских оккупантов. Поныне в Испании чтут древних нумансийцев как образец героического патриотизма, пример для подражания новым поколениям.

Но патриоты прославляют нумансийцев на испанском языке, на романском языке, потомке сципионовой латыни, и пьеса Сервантеса выстроена по греко-римскому театральному канону (в Нумансии театра не было). Испанские патриоты, восхищающиеся героизмом свои предков, не менее привержены Римскокатолической церкви, глава которой находится в Риме и Господь которой предпочитает, чтобы к нему обращались на латыни. И современное испанское право проистекает из римского, основы испанской политики заложены Римом, испанская кухня и архитектура сохранила гораздо больше римских черт, нежели кельтских. От Нумансии остались только руины. Даже предание о Нумансии сохранилось лишь благодаря римским историкам: это повествование подстраивалось под вкусы римских читателей, любивших истории о свободолюбивых варварах. Победа Рима над Нумансией оказалась столь полной, что победители присвоили даже память о побежденных.