Кейдж сморщил брови, делая вид, что впал в глубокие размышления.

— Не всегда. Иногда для этого требуется несколько больше времени и усилий. — Его золотистокоричневые глаза оглядели ее с головы до ног, остановившись на изящных брючках и хлопковом джемпере. — Вот возьмем, к примеру, тебя. Держу пари, что ты именно тот, другой случай.

— С какой стати ты так решил?

— Ты отправишься со мной в постель?

— Нет!

— Вот видишь. Я, как всегда, прав. — Он постучал себя указательным пальцем по лбу. — Когда часто занимаешься подобными делами, приобретаешь определенный опыт. У тебя вырабатывается шестое чувство. Я немедленно понял, что в твоем случае мне придется применить долгий, медленный, неторопливый способ соблазнения. Это случилось, едва я увидел, как ты сморщила свой лобик, когда пачка «Тайда» упала на коробку пастилок. Мои шансы на то, что ты окажешься легкой добычей, свелись практически к нулю.

Несколько секунд она удивленно рассматривала его, потом расхохоталась:

— Кейдж, клянусь, ты абсолютно аморальный тип.

— Бессовестный. — Он подмигнул ей. — Но зато честный.

Она покинула ряд с кормом для животных и направилась к другим прилавкам. Кейдж встал у нее на дороге:

— Ты ужасно выглядишь.

— Это и есть пример долгого, медленного и тщательного подхода? Если так, то тебе следует серьезно поработать над техникой, — сухо заметила она.

Когда же Дженни попыталась его объехать, он развернул свою коляску, полностью преградив ей путь.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты выглядишь уставшей, сильно похудела. Что они с тобой делают?

— Ничего. — Она старательно избегала его взгляда.

Однако она понимала, что ей не удастся обмануть его так же легко, как она обманывала себя. Хендрены не услышали ее декларацию независимости. Или услышали, но решили не обращать внимания на ее слова. У них уже были готовые планы на ее дальнейшую жизнь, задуманные загодя до того, как она спустилась к тому завтраку.

Прежде всего, следовало ответить на все соболезнования, пришедшие в связи со скоропостижной кончиной Хола. Она была почти рада этой работе, так как это позволило ей позвонить Кейджу и попросить завезти на почту письма. В свою очередь, его родители получали возможность извиниться перед ним.

Надо сказать, это оказалось очень неуклюжим и натянутым примирением. Кейдж остановился у входной двери, словно опасаясь, что его не пригласят войти. Дженни задержала дыхание, пытаясь разобрать слова, которыми они обменялись с Бобом в коридоре. Спустя несколько минут Кейдж уже стоял на пороге гостиной и смотрел на Сару, сидевшую, сгорбившись, на диване. Наконец она подняла голову:

— Здравствуй, Кейдж. Спасибо, что заглянул.

— Здравствуй, мама. Как ты себя чувствуешь?

— Ничего, ничего, — произнесла она с отсутствующим видом и вопросительно взглянула на Дженни, которая слегка кивнула. Сара облизнула губы. — Знаешь, о том вечере… вечере после… после похорон Хола. То, что я сказала…

— Не важно, — поспешил перебить ее Кейдж. Он вошел в комнату и опустился на колени перед креслом матери, взяв в руку ее бледные, бескровные пальцы. — Я понимаю, ты была убита горем.

Дженни ничего не могла поделать с тем, что ее сердце буквально разрывалось на части от жалости. Кейдж так хотел верить в искренность неловких материнских извинений. Однако были ли слова Сары правдивы или нет, поверил он им или нет, они, по крайней мере, высказали формально те чувства, которые должны были бы испытывать.

Заботы Дженни в доме Хендренов казались нескончаемыми. Пастор и его жена даже обсуждали возможность того, что она в будущем продолжит миссию Хола по помощи политическим беженцам из Центральной Америки. Даже мысль о таком повороте событий приводила ее в ужас, поэтому Дженни твердо отказывалась от выступлений на митингах и тому подобных мероприятиях. Однако она взяла на себя работу по составлению писем, в которых из первых рук рассказывалось о ситуации, сложившейся с политическими заключенными и беженцами в Монтерико. Целью подобных обращений был сбор средств для облегчения участи политических иммигрантов из Центральной Америки в США.

Она знала, что глаза ее подернуты пеленой обреченной усталости, что она потеряла в весе из-за явного отсутствия аппетита, что она казалась бледной как смерть, поскольку почти совсем не выходила на улицу.

— Я беспокоюсь за тебя, — мягко заметил Кейдж.

— Я просто устала. Это с любым бы случилось на моем месте. Смерть Хола, похороны — все это не могло не отразиться на всех нас.

Прошло уже больше двух недель. Ты проводишь в приходских заботах времени больше, чем когда-либо в своей жизни. Это губительно для твоего здоровья.

— Что делать. Это необходимо.

— Приход — это их забота, их призвание, а не твое. Если ты им позволишь, Дженни, они сделают из тебя старушку.

— Я понимаю, — обеспокоенно прошептала она, потирая бровь. — Пожалуйста, не мучай меня этим, Кейдж. Я сказала им, что мне надо переехать из их дома, но…

— Когда?

— На следующий же день после похорон.

— Почему же ты так не сделала?

— Они так расстроились, что я просто не смогла. И, правда, согласись, было бы жестоко покинуть их сразу же после того, как они потеряли Хола.

— Ну а теперь?

Она улыбнулась и покачала головой:

— У меня даже нет работы. По крайней мере, той, за которую платят. Я понимаю, я должна жить своей жизнью, однако я столько времени позволяла им управлять собой, что просто не могу представить, что с этим делать.

— У меня есть идея, — внезапно заявил Кейдж и схватил ее за руку. — Пойдем.

— Я не могу оставить покупки.

— На этот раз у тебя нет мороженого, которое могло бы послужить оправданием. Я поймал тебя еще до того, как ты подошла к холодильнику.

Она так и застыла на месте.

— Я не могу оставить полную тележку с покупками посреди магазина.

— Ради бога, только не… — нетерпеливо проворчал Кейдж. Он развернул ее тележку и мигом подкатил к входу в магазин.

— Привет, Зак!

Менеджер магазина перегнулся через прилавок. Он отсчитывал сдачу покупателю.

— Здорово, Кейдж.

— Мисс Флетчер оставит здесь свои покупки, — сказал он, припарковав тележку около стенда с кастрюлями и сковородками, которые можно было получить в обмен на бонусные купоны. — Мы вернемся за ними позднее.

— Конечно, Кейдж, увидимся.

Проходя мимо витрины со сладостями, Кейдж подхватил шоколадку «Милки Уэй», отсалютовал ею менеджеру и, положив руку на плечо Дженни, повел ее к выходу.

— Ты украл ее?

— А как же, — торжественно произнес Кейдж, развернув шоколадку и положив половину ее себе в рот. — Другая половина тебе.

— Да, но… — Он прекратил ее протесты, запихивая остаток шоколадки прямо в ее удивленный рот.

— Ты никогда не воровала шоколадок? — Дженни покачала головой, ворочая во рту здоровенный кусок шоколадки и пытаясь прожевать его, чтобы не задохнуться. — Что же, всегда надо с чего-то начинать. Теперь ты моя соучастница. — Он распахнул дверцу «корвета» и мягко, но настойчиво усадил ее на пассажирское сиденье.

Кейдж ехал по переполненным машинами городским улочкам чуть более дисциплинированно, чем обычно несся по трассе. Наконец он свернул на окруженную бордюром стоянку для машин перед небольшим офисным зданием. Выбравшись из машины, он пошарил под сиденьем и извлек тряпичный мешок, вроде того, что используется в городе для того, чтобы закрывать парковочные счетчики по праздникам [10]. Он накинул его на счетчик напротив «корвета» и подмигнул Дженни, подхватив под локоть и потащив к двери.

— И ты на это осмелишься? — спросила она, обеспокоенно оглядываясь на занавешенный счетчик.

— Уже осмелился.

Он открыл офис, и Дженни поспешила войти внутрь.

В следующую же секунду она застыла на пороге, потрясенно оглядываясь по сторонам. Комната была полутемной, однако, когда Кейдж подошел к окну и поднял жалюзи, открыв доступ солнечному свету, вид ее лишь ухудшился.